Сергей Зверев - Крестовый перевал
Окончательно вернувшись в наш мир, садится и сладко тянет руки к потолку, нарочито демонстрируя неплохую форму груди третьего размера. Ускоряю процесс: помогаю встать и звонко хлопаю по голой заднице. Хихикнув, девица шлепает босыми ногами в ванную.
— Черт с тобой, этим утром я готовлю завтрак! — кричу ей вдогонку. — Но в следующий раз накажу.
— Как? — доносится из ванной.
— Заставлю мыть машину…
Через полчаса, переодевшись в камуфляж, быстренько выхожу из дома — проведать старого служаку Бивня. Нужно добыть «неучтенку» и комплект камуфляжной формы небольшого размера…
Четыре сотни километров от Ставрополя до Владикавказа даются легко — к утру следующего дня «Опель» стоит у ворот мотострелковой части.
С нами увязался и Бивень — мой старый, надежный товарищ. Он должен был сразу ехать с Топорковым в Северную Осетию, но вынужденно задержался в гарнизоне по семейным обстоятельствам. Мы топчемся рядом с машиной — разминаем затекшие спины и ждем Лешу Топоркова.
Мы все одеты в пятнистую форму. Я в свою — с погонами подполковника. Старшина Павлов — в застиранную и выцветшую. Ирэн — в новенькую и без погон. С забранными под кепку волосами, она больше похожа на худощавого мальчишку, попавшего в армию день или два назад. В салоне «Опеля» на заднем сиденье под десантным ранцем лежит полезная вещица под названием ВСС «Винторез» — специальная снайперская винтовка с интегрированным прибором бесшумной и беспламенной стрельбы. «Неучтенки» на данный момент у Бивня не оказалось — недавно оформил последнее, что было, и сдал представителям МВД. Но это даже к лучшему: старшина Павлов попросту прихватил винтовочку из нашей оружейки и документально оформил ее на себя — типа, для работы в командировке. Для полноты картины я скопировал его командировочное удостоверение — благо, разнообразных чистых бланков с печатями у меня как у заместителя командира части имеется цельная прорва. Короче, придраться к нашему багажу практически невозможно…
А вот и Топорков.
— Здорово! — тискаю молодого капитана.
— Здравия желаю, — отвечает он крепкими объятиями. И косит в сторону девушки: — А это кто?
— Мой заместитель по тылу. Зовут Ирина. Знакомься…
Через полчаса мы трясемся на юг по Военно-Грузинской дороге.
Группа Алексея Топоркова — двенадцать человек. Все из нашей десантно-штурмовой бригады; все, кроме нас и водителей, сидят на броне двух стареньких БТРов. Мы с Ирэн паримся внутри первого — командирского, дабы не светиться лишний раз и не подставлять Топоркова. Мне пришлось признаться парням, что в здешних краях я выполняю некую частную миссию и прошу о моей личности в бригаде не упоминать. Ребятки у нас с понятием, не болтливые. Ну, да если командир и прознает — страшного в том ничего нет. В конце концов, Сергей Ильич и сам мужик неглупый: если все рассказать — поймет и не осудит.
От наплыва информации, новых впечатлений и мужского внимания Ирка разрумянилась и перестала трещать. Сидит рядом со мной и с восхищением рассматривает внутренности транспортера. Ну, и бог с ней. Лишь бы не доставала глупыми вопросами…
Как и договаривались с Топорковым, миновав селение с коротким названием Чми, БТРы сворачивают с Военно-Грузинской дороги на восток и петляют по менее ухоженной трассе. Трасса, узкое ущелье у реки Армхи и селение Джейрах — это уже Ингушетия — неспокойная на сегодняшний день республика с множеством мелких разрозненных бандформирований.
В проеме открытого люка появляется голова Бивня.
— Командир, адресок уточни.
— Джейрах, улица Мамилова, дом четыре, — называю по памяти адрес, вычитанный в паспорте беспалого кавказца.
— А зачем мы туда едем? — хватает меня за руку и шепчет Ирэн.
— Старичок там живет — папаша одного козла. Поговорить с ним надобно.
Пару раз слышно, как Бивень стучит каблуком по броне. Механик послушно тормозит, а Топорков громогласно общается с местными жителями.
Наконец капитан докладывает:
— Приехали, командир.
Село Джейрах расположилось на живописных террасах южного склона Джейрахского ущелья. Эти места еще называют «Солнечная долина» — видимо, из-за малого количества облаков и осадков.
Дорога вьется понизу, но иногда круто взбирается вверх. На террасах растительности мало, зато выше селения склон буквально утопает в густых лесах. Поодиночке или целыми россыпями виднеются каменные сторожевые башни — своеобразные символы Ингушетии. В глубокой древности их строили и как жилища, и как защитные сооружения от врагов. Сейчас они понемногу ветшают. А жаль.
Спрыгиваю с брони, неспешно направляюсь к дому…
Большой кирпичный дом — мечта любого ингуша. Дом обязан быть кирпичным, ибо все остальные материалы и архитектурные изыски исключаются на стадии проекта. Дом может быть точь-в-точь таким же, как стоящий напротив или рядом, но главное — превзойти соседский по размеру. Новаторства в бытовом обустройстве не приветствуются. Для чего? Все должно быть однообразно, включая мебель, посуду, одежду.
— Здравствуйте. Газдиевы здесь проживают?
Пожилая женщина лет шестидесяти пяти боязливо смотрит на грозные бронированные машины, застывшие на дороге; на курящих рядом с ними вооруженных людей.
— Здесь, — говорит она с заметным акцентом.
— Меня интересует Зама Газдиев.
— Проходите, — отворяет она дверь. — Только он болеет. Давно болеет и почти не встает.
— Как его отчество?
— По-русски: Зама Хамиданович.
— Понятно. Говорить-то может?
— Может. Когда захочет…
Сняв форменную кепку, захожу в дом. Внутри все по-простому. У окна большой комнаты сидит старый восьмидесятилетний дед. Седой, крупный, с узловатыми натруженными руками.
Здороваюсь. Дед не поворачивает головы и не реагирует. Подхожу ближе и обращаюсь сообразно обычаю вайнахов — называю отчество перед именем:
— Хьамидан Зама, я неплохо знал вашего сына — Бунухо Газдиева.
Ноль эмоций. Взгляд бесцветных подслеповатых глаз бесцельно блуждает по далеким вершинам.
— Хьамидан Зама, Бунухо просил показать вам это, — достаю из кармана старые четки.
Дохлый номер — дед ничего не слышит. Или не хочет слышать.
— Тебя как звать, сынок? — трогает мою руку женщина. По взгляду понятно — четки ей знакомы.
— Павел, — отдаю ей фамильную вещицу, — только это к делу не относится.
— Бунухо — наш средний сын. Что с ним? — спрашивает она дрожащим голосом.
— Прежде чем я расскажу о Бунухо, хотелось бы кое-что услышать от вас.
Женщина обессиленно садится рядом с дедом.
— Спрашивайте…
— Бунухо знал от отца какую-то тайну.
— Нет у нас никаких тайн.
Смотрю на нее в упор. Молчу.
— Разве это тайна! — всплескивает она руками. — В сорок втором году родители отправили Зама с его братом Къонахом через перевал в грузинское село. Здесь было голодно, вот и нашли какие-то вещи для обмена на овец. На обратном пути братья наткнулись в ущелье на немецких солдат, и те стали в них стрелять. Къонаха убили, Заму ранили…
Женщина вытирает скупую слезу. Посмотрев на старого мужа, прикасается к его темной жилистой ладони.
— Зама дождался, когда немцы уйдут, и пошел в родное село. Еле дошел, потерял очень много крови…
— Мне очень жаль вашего мужа, — произношу я мягко. И настойчиво добавляю: — Но это не все. Потому что это — не может быть тайной.
Покосившись на мужа, она тихо говорит:
— Зама рассказывал, будто они с братом успели заметить железную дверь.
— Какую дверь? — ползут на лоб мои брови.
— Кажется, немцы что-то построили на склоне, а вход замуровали этой дверью. И… еще один немец — не из тех, что стреляли — сказал, будто внутри спрятана смерть.
Так-так-так. Уже теплее.
— А по какому ущелью шел ваш муж в сорок втором?
— Над Армхи шел — точно знаю. Наши мужчины всегда там ходили. Через перевал, по леднику и от самого ее истока…
Все сходится. Она упомянула о том проклятом склоне, по которому пронеслась лавина, забрав с собою Андрея и еще двух ребят 17 февраля 2005-го.
Все сходится. Юрка и тип, называющий себя Волковым, тоже собираются попасть на тот склон.
— Павел, ты обещал рассказать о нашем среднем сыне, — теребит женщина четки.
Смотрю на несчастных одиноких стариков и понимаю, что весь праведный гнев по поводу воспитания бандитского пополнения улетучился. Во-первых, и старики, судя по всему, недовольны выбранной сыном судьбой. Во-вторых, и мы тоже не святые.
— Его убили? — шепотом спрашивает мать.
— Нет, — качаю головой. — В последний раз мы встречались в Саратове дня три или четыре назад. Он был жив. Правда, не вполне здоров. Вроде бы… упал с мотоцикла.
Взгляд женщины теплеет. Она благодарна за добрую весть.
