Андрей Дышев - Закон волка
— В гостинице «Алушта», — мгновенно соврал я.
— Значит, так. Сдавайте номер, собирайте вещи и спускайтесь вниз. Через два часа за вами заедет мой шофер. Серебристого цвета «БМВ», номер — три тройки два ноля. Все очень просто. Запомнил?
— Три тройки два ноля, — весело повторил я, задним умом прикидывая, что они со мной и Лещей сделают: скинут в пропасть по дороге на Барсучью поляну или расстреляют прямо у входа в гостиницу?
Я повесил трубку и, все еще победно улыбаясь, вопросительно посмотрел на Лешу: мол, оцени мою находчивость. Но Леша не разделил моего показушного оптимизма.
— Ты сумасшедший, — сказал он с равнодушием обреченного и озвучил мои потаенные мысли: — В ближайшие три часа нас пристрелят и сбросят в пропасть.
— Точно! — кивнул я. — Именно пристрелят, а лишь потом сбросят. А я все голову ломал, что они сначала сделают.
— Пока не поздно, надо уносить ноги.
— А ты, оказывается, страшно нелюбопытен. Сейчас начнется самое интересное.
— Ну-ну, братишка, — покачал головой Леша. — Кажется, тебе надоела жизнь.
— Неужели ты меня оставишь одного? Леша вздохнул.
— Дать бы тебе по физиономии за подобные вопросы!
Я тронул его за плечо.
— Не сердись. Меньше всего мне хотелось бы рисковать тобой. Но кто знал, черт возьми, что она начнет играть по-крупному и пригласит нас к себе! Зато какие у тебя останутся впечатления от отпуска! Твои эскулапы от зависти позеленеют, когда ты им расскажешь, как раскусил саму Милосердову.
— Прежде чем они позеленеют, мой труп посинеет, — мрачным голосом ответил Леша. — Ладно, сколько той жизни! — махнул он рукой. — Давай руководи, великий комбинатор.
По пути к гостинице «Алушта» мы с Лешей договорились, как будем себя вести. Чтобы сильно не усложнять легенду, Леша представится врачом-анестезиологом, работающим в одной из московских районных больниц, а я — водителем троллейбуса. Ладони у меня мозолистые, при желании могу перейти на крутой шоферский жаргон — словом, эту роль я сыграю без особого труда.
В первом же отделении связи, которое попалось нам по пути, я отправил на домашний адрес Володи Кныша телеграмму: «28 августа, 12. 30, г. Алушта. Я и Леша едем в дачный поселок на Барсучьей поляне, где под именем Татьяны Васильевой скрывается Э. М. Ее телефон — 90-00-04. Если вечером не выйду на связь — считай меня коммунистом».
По мере нашего восхождения на эшафот нервы наши, казалось, напрягались до струнного звона. Леша сделал еще одну попытку отговорить меня от этой затеи. По его мнению, вполне достаточно было того, что мы засекли Милосердову, и теперь можно было незаметно ее пасти. Я даже не счел необходимым вступать в полемику. В ответ на мое несгибаемое упорство Леша взорвался и наговорил мне каких-то безобидных грубостей. Когда мы подошли к гостинице, он был хмур и скучен, и единственной умной инициативой его стало предложение долбарезнуть коньячка, чтобы, как он выразился, расслабиться и потрясти шарлатанов блестящим актерским мастерством и наглостью.
Мы потягивали «Белый аист» из пластиковых стаканчиков, сидя на горячих ступеньках парадного подъезда, и рассматривали людей, мельтешащих перед нашими глазами яркими цветными пятнами, как бабочки на лугу. Они очень напоминали хаотическое движение моих мыслей.
— Не приедут, — зевнув, высказал предположение Леша и стал рассматривать рыжего муравья, который ползал по стенке стаканчика и в конце концов увяз в коньячной капле.
Я промолчал. Мне не хотелось рушить и без того слабую надежду друга. Я был уверен, что Милосердова обязательно пришлет за нами машину. Телефонный звонок и мой разговор с ней не могли не насторожить ее. Умная, умеющая детально планировать и прогнозировать свои ходы, эта женщина должна была заинтересоваться мной и выяснить, насколько я опасен для нее, что я знаю, догадываюсь или нет, что под именем Татьяны Васильевой скрывается другой человек.
— Пушка у тебя есть?
— Что? — не сразу понял я. Бандитский сленг из уст мягкого и миролюбивого анестезиолога звучал неестественно и даже смешно. — Пушка? Кажется, ты собираешься дорого продать свою жизнь.
— Все веселишься, хихикаешь, — мрачным тоном заметил Леша и проглотил коньяк вместе с муравьем.
— Это нонсенс — ехать в гости к своей любимой сестричке с пистолетом.
— Ну-ну, — криво усмехнулся Леша. — Когда твоя любимая сестричка подвесит тебя к потолку за яйца и разожжет под тобой костер, тогда и поспорим, нонсенс это или нет.
Мы млели на ступеньках еще не меньше часа и вместе с тенью сдвигались все ближе к середине лестницы, пока не стали мешать отдыхающим суетиться. Когда меня кто-то задел по затылку большой дорожной сумкой, я предложил Леше перейти на лавочку в сквере, но Леша меня не услышал и, раскрыв рот, смотрел на серебристый «БМВ», который на малом ходу приближался к стоянке. Три тройки два ноля!
Леша хотел вскочить на ноги, но я схватил его за локоть.
— Сиди, не дергайся. Сам подойдет. Автомобиль остановился в тени большого бука. Водитель — худощавый мужчина средних лет с рыжими усами — некоторое время еще сидел за рулем» поглядывая по сторонам, затем вышел, сунул руки в карманы, поплевал, постучал ногой по колесу. Леша заерзал.
— Он сейчас уедет, — проявил он неожиданное беспокойство.
— Вот мы и проверим, насколько серьезно Милосердова нас восприняла.
Мы продолжали сидеть на ступеньках. Мужчина явно заметил нас, но не показывал виду, что наблюдает за нами. Он прислонился к серебристому капоту и стал курить.
— Надо подойти, — зашептал Леша.
— Сидим! — приказал я.
Водитель докурил, кинул окурок под ноги и не спеша пошел к нам.
— У вас что, от жары задницы к ступеням приварились? — спросил он.
Многообещающее начало. Мы с Лешей переглянулись.
— А почему так грубо? — поинтересовался я.
— Не надо делать вид, что меня только что заметили. Поехали!
— Никак не пойму, почему моя сестричка взяла себе такого сердитого крокодила, — сказал я Леше, поднимаясь со ступенек. — Послушай, приятель, а долго ехать?
Водитель не ответил, вразвалочку пошел к машине, вращая на указательном пальце связку ключей. Леша толкнул меня в бок и показал кулак. Я скривился, как от зубной боли, не принимая его жеста. Злость всегда помогает мне держаться уверенно в сложных ситуациях, а заискивать перед незнакомым крокодилом, который откровенно и без особых причин хамит, я не привык.
Мы с Лешей сели на заднее сиденье и буквально утонули в нем. Я не видел даже водительского затылка — он был спрятан за высокой спинкой сиденья. Машина с приглушенным гулом рванула с места. Леша на секунду потерял равновесие, хотел ухватиться за дверную ручку-подлокотник, но промахнулся и с щелчком открыл вмонтированную в дверь пепельницу.
— Попрошу не курить, — подал голос водитель.
— Послушай, — не удержался я, — а почему ты такой нервный? Может быть, тебе заплатить, чтобы ты заткнулся?
Ну все, одного врага мы уже заполучили. Водитель стал срывать злость на рычаге передач и руле, отчего машина жалобно повизгивала и дергалась из стороны в сторону. Некоторое время я сидел молча, подыскивая в уме точные сравнения и образы, которые можно было бы запустить в ответ на очередное хамство нашего извозчика. Когда мы выскочили на Ялтинское шоссе, я прилип к стеклу, чтобы запомнить дорогу, но водитель неожиданно развернулся и снова погнал в центр города. Я понял: он проверял, нет ли за нами хвоста.
Минут пятнадцать мы кружили по алуштинским улочкам, и я не преминул съязвить:
— Похоже, дружище, что ты забыл дорогу. Водитель наверняка бы ответил, если бы в этот момент не включился зуммер портативной радиостанции, лежащей на приборном щитке. Он поднес аппарат к губам:
— Слушаю!
— Ну как там? — задребезжала радиостанция женским голосом.
— Едем… Порядок.
Женщина — а это наверняка была сама Милосердова, с которой я разговаривал по телефону, — понимала, что ее разговор с водителем мы с Лешей прекрасно слышим, и добавила уже специально для нас:
— Тогда передай братишке мой воздушный поцелуй.
— Ага, — ответил водила сквозь зубы. — Сейчас. — И положил радиостанцию на щиток.
— А как же поцелуй? — напомнил я, касаясь тугого плеча водителя.
Он едва успел увернуться от встречного «КамАЗа» и так сильно скрипнул зубами, что, должно быть, рот его наполнился костной крошкой. У меня невыносимо чесались руки. Я уже вполне осознавал наше с Лешей обреченное состояние, а когда терять уже нечего, можно смело срываться с цепи — хуже не будет.
Леша, по-моему, чувствовал себя скверно. Он глубоко увяз в мягком сиденье и с напряженным лицом смотрел на свои руки, сцепленные в замок. Ему больше не о чем было думать, как о своей участи и своей роковой ошибке, когда он имел несчастье познакомиться со мной и отдал свой отпуск в жертву моим авантюрам.
