Андрей Воронин - Комбат против волчьей стаи
Дойдя до края высокой платформы, Труба остановился.
— Чего стал?
— Вон за тем составом — люк возле забора. Он там, это точно.
— Пошел, — Стресс, ударил ногой Трубу под коленку, и тот кубарем полетел с платформы на кучу щебня.
Стресс, спрыгнул следом, схватил его за шиворот и вновь поставил на ноги.
— Пошел, вонючка.
— Иду-иду.
Они перебрались под составом и оказались у бетонного забора. Сквозь негустую краску просвечивали лозунги былых времен. ICTSS с двумя латинскими S, выполненными в стилистике молнии эсэсовцев, лозунг «Долой ГКЧП'» кто-то исправил на «Долой ГКЧП!».
Труба остановился возле чугунного люка с аббревиатурой «ТС».
— Теплосети.
— Чего кричишь? — шепотом образумил Трубу Стресс, — еще твой голос услышу, прирежу.
Он присел на корточки, внимательно осмотрел щель между люком и горловиной. По всему было видно, люк поднимали совсем недавно. Ни камешка в щели, ни земли.
— Не топчись, — прошипел Стресс, ища глазами чем бы подцепить этот чертов люк.
Солнце уже зашло, и неподалеку в конусе света, который бросал на железнодорожные пути галогенный фонарь, Стресс, увидел загнутую буквой Г проволоку.
Он, стараясь ступать бесшумно, подобрался к ней, осмотрел, на проволоке имелись свежие царапины.
Значит, совсем недавно ею пользовались, может даже сегодня, за ночь бы изломы покрыли бы маленькие пятнышки ржавчины.
— Он, говоришь, отлеживается?
— Так мне сказал, — отвечал Труба, радуясь тому что внимание Стресса переключилось с него на люк, а его самого, возможно, сейчас отпустят.
Но не тут-то было, Стресс вставил проволоку в отверстие и, уже не соблюдая осторожности, отвалил его в сторону. Противно проскрежетал металл о металл.
У Трубы от страха мелко задрожала челюсть, когда у Стресса в руках появилась тонкая шелковая тесьма черного цвета, как раз такой длины, чтобы набросить ее на шею, захлестнуть и резко дернуть.
«Удавка» — Труба вспомнил как называется такая тесьма.
Он попятился.
— Куда? — прошептал Стресс.
— Там он, там, — показывал бывший джазмен в черное жерло коллектора.
— Стоять! — Стресс принюхался, вместе с паром из люка шел густой запах водки.
Он улыбнулся.
«Нажрался небось, сука».
Пальцем подманил к себе Трубу.
— Лезь, — скомандовал Стресс.
— Куда? Зачем?
— Лезь, я тебе говорю.
Не выпуская из руки удавку, Стресс схватил Трубу за грудки, и ноги того повисли над черной пустотой.
Бомж засучил ногами так, словно ехал на велосипеде.
Еще немного, и он рухнул бы вниз, но вдруг ощутил под подошвой скобу металлической лестницы. Он стал быстро спускаться.
Стресс полез за ним следом, люк так и остался открытым. Горела тусклая лампочка, освещавшая пространство метра на четыре вглубь. В темноте попискивали крысы. Бандит достал из кармана фонарь и посветил в глубину коллектора. Грызуны особо не прятались, лишь жались к стенам.
Стресс потянул носом, тут внизу еще сильнее пахло водкой, и он чувствовал откуда исходил запах — из черного провала, из узкого прохода между сырых бетонных стен.
— Там, — кивнул Труба, указывая пальцем, — там он, дрыхнет, наверное.
Стресс, памятуя о судьбе постигшей Тормоза, не подходил близко к провалу, не высовывался, схватил Трубу за рукав и потянул его вперед, зашипел ему в немытое, волосатое ухо:
— Зайдешь. Свет там есть?
— Не знаю.
— Зайдешь, посветишь, — он сунул ему в руки фонарь и подтолкнул в темноту.
Труба, ни жив, ни мертв, сделал несколько шагов и ощутил, как его отпускает рука Стресса, свет фонаря беспокойно зашарил по каморке, упал на постель.
Щукин лежал, повернувшись лицом к стене, накрытый до пояса легким одеялом, из-под которого торчали босые ноги с, на удивление, чистыми пятками.
Луч фонаря скользнул по спящему, вернее, по притворявшемуся спящим, Щукину, пошел по стене.
Вдруг Труба почувствовал, как тяжелая ладонь закрывает ему рот, нос, он дернулся, но его тут же подняли над полом. Комбат развернул Трубу к себе и подмигнул. Рублеву казалось, что подмигнул он весело, на всякий случай он улыбнулся еще шире. Но перепуганный бывший джазовый музыкант соображал с трудом. Все его подозрения сейчас сводились к тому, что его непременно хотят убить.
Да и насчет того, жив ли Щукин, побыв вместе с Комбатом, он имел сомнения. Борис Рублев решил рискнуть, он медленно отнял руку от лица Трубы. Если тот не закричал тотчас же, то только потому что его парализовал страх.
— Ну что там? — послышался шепот Стресса.
— Спит, — одними губами проговорил Комбат, указывая пальцем на Щукина. И только сейчас догадался опустить Трубу на пол. Ощутив под собой твердую почву, тот качнулся и прикрыл глаза.
— Чего там? Чего молчишь? — Стресс, расправил удавку, готовый набросить ее на шею Трубы, когда его голова покажется из прохода.
Нелегкий выбор стоял перед Трубой — он боялся и Комбата, и Стресса. Стресс, пугал его своим поведением, Комбат же силой и суровым видом.
— Спит, — наконец, выдохнул Труба, — напился и спит, сымпровизировал он.
Комбат одобрительно кивнул, он стоял, прижавшись спиной к побеленному бетону стены, возле самого неимоверно узкого входа.
— Посвети, — приказал Стресс, становясь напротив провала.
Не нравился ему взгляд бомжа, глаза того от страха округлились и, самое странное, при этом Труба умудрялся моргать часто-часто.
Кровать, стена, приклеенные к стене хлебным мякишем вырезки из газет, журналов. Несколько голых красавиц. Больше всего Стресса успокаивал запах водки, значит, пьян, значит один.
— Тебя я не трону, — соврал он Трубе, шагнув вперед и держа в вытянутых руках удавку.
Едва голова Стресса возникла в проеме, как Комбат обхватил его шею рукой и повалил на пол. Стресс, не ожидавший нападения, среагировал не сразу, опомнился уже оказавшись на земле, его грудь придавило колено Комбата, и он услышал его низкий с хрипотцой голос.
— Ну вот и попался.
Стресс понимал, что с ним могут сделать — скорее всего то же, что он собирался сотворить со Щукиным и поэтому боролся за жизнь отчаянно. В призрачном свете фонаря, когда Труба светил на спящего Щукина, Комбат не заметил, что в руках у Стресса удавка, и это дорого могло ему обойтись. Бандит хрипел, ему казалось, что ребра вот-вот треснут, так сильно Рублев прижал его.
Но в последнем отчаянном рывке Стресс успел набросить Комбату на шею удавку и изо всех сил дернул концы шелковой тесьмы в стороны. Другую шею тесьма уже давно бы перерезала прямо до позвоночника.
У Комбата же лишь потемнело в глазах, он захрипел и ослабил хватку. Окрыленный успехом Стресс, сбросил Комбата с себя, скорее, не сбросил, а завалился с ним на бок, и с отчаянием утопающего продолжал тянуть концы тесемки.
Фонарик плясал в дрожащих руках Трубы, Щукин, заслышав возню, как ужаленный вскочил с кровати и забегал по помещению, не помня себя от ярости.
Стресс кричал:
— Сука! Падла! Врешь — не возьмешь!
Комбат не ожидал такого яростного сопротивления и только поэтому бандит получил фору секунд на пять, за которые почти успел поверить в свой успех. Но Рублев, лежа на боку, коленом из всех сил, а их у него было не мало, ударил Стрессу между ног.
Никто из присутствующих не знал, какая связь существует между причинным местом и руками, какие сложные хитросплетения нервов соединяют эти такие важные для человека части тела. Но связь была очевидной.
Удар между ног — и тут же пальцы Стресса разжались. Выпустив тесемку, он свернулся клубком и протяжно заматерился, катаясь по полу. Ему показалось, что все его мужское достоинство превратилось в горящий болью блин. Где-то он был недалек от истины.
Комбат не позволил ему долго прислушиваться к ощущениям, к тому же не очень приятным. Он схватил Стресса за шиворот и потер лицом о шероховатую, с торчащей щебенкой, бетонную стену, затем бросил на пол и быстро обыскал.
Теперь у него в руках был пистолет с навернутым на него глушителем, две полные обоймы, в одной из которых пули оказались с пропилами — накрест, такие после попадания в тело раскрываются так, как цветы раскрываются из бутонов. Извлечь их можно только вместе с куском мяса и накрученными на них венами, нервами, сухожилиями. Стресс уже и не думал сопротивляться. Два удара судьбы в лице Комбата он уже пережил, третий мог оказаться смертельным.
Медленно-медленно, чтобы не внушить опасения Рублеву, он стер тыльной стороной ладони кровь, натекшую на глаза из рассеченных бровей, еле ворочая прокушенным языком, проговорил:
— Кто ты?
— А тебе дело? — сказал Комбат.
— Я…, — пробормотал Стресс, и руки его потянулись к застежке брюк, но лишь он прикоснулся к ширинке, как тут же взвыл от боли.
— Кто тебя послал? — спокойно спросил Комбат.
— Не скажу.
— Скажешь.
