Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Консул отошел к зарешеченному окну, согнулся, чтобы рассмотреть дождь. Добавил скучным голосом:
— Дар у него редкий. Может, стервец, писать с натуры. И пишет. В газете, конечно, гибнет, там это не нужно... Работай он в Европах или Америках, ну хоть Япониях, а тут дикость и отчуждение для цивилизованной женщины с образованием и взглядами. Даже не Лиссабон. И не Алентежу. Вот так-то... Значит, давно знакомы с Клавой Немчиной?
— Разве заметно?
— Ее мужу стало заметно, — ответил Дроздов буднично. — Возможно... Возможно, я не должен этого говорить. Но он мне пожаловался.
Спасибо, что сказал...
Ног и побывал в гостях, — сказал Дроздов. — Вот так- то... Компания у вас с Шемякиным самая подходящая...
Получилось, что жалеет сразу обоих, Шемякина и Севастьянова.
— Можешь набраться наглости и попросить передать прощальный привет, — сказал Дроздов, придавливая сигарету в пепельнице с окурком, на котором алела губная помада. Курила в посольстве только одна женщина, к которой и ходил с розой Шемякин.
Перехватив взгляд Севастьянова, добавил:
— Заведующая канцелярией — моя жена... А у Немчин я был вчера один, потому что отправляем курьеров в Москву и у нее много машинописной работы... Ну что, Бэзил, готов?
Вопрос относился к Шемякину.
Разговаривать с журналистом в машине не хотелось, но Севастьянов превозмог себя. Не из вежливости. Потому что лучше было ни о чем не думать. Ни о чем. И говорить о пустяках.
— Извините, — сказал он. — Почему вас этим странным именем зовут?
— Хэ! Василием я был давным-давно, никто и не помнит когда, хотя по паспорту я, конечно, Вася. Сложилось... Учился в иностранной школе, в Шанхае, родители тогда оказались в эмиграции, до войны... А теперь это удобно. Бэзил сподручнее произносить.
Машина стояла в раздвинувшихся посольских воротах, не в состоянии втиснуться в транспортный поток, вырвавшийся от светофора на Саторн-роуд.
— Черт бы их побрал! — сказал водитель.
— Что? — спросил Шемякин.
— Да черт бы побрал это движение!
— Не тужи, старина... В Москву вернешься теперь к такому же. Успеем, не нервничай.
Все-таки они припозднились, хотя скоростную дорогу в аэропорт Донмыонг затопление не зацепило. Дикторский голос взывал из-под сводов огромного зала:
— Следующих рейсом ти-джи четыреста тринадцать Бангкок — Сингапур — Джакарта господ Чон, Кау, Тан, Ео и Ю, а также Себастьяни и Шемья Кэн просят срочно пройти на посадку, ворота четыре! Господ Чон, Кау, Тан, Ео... Шемья... Шемья... Ю... — Последний предупреждающий вызов!
Шаркая по кафелю лакированными штиблетами, развевая полы клубных блейзеров с золочеными пуговицами и неимоверными разрезами до лопаток, оглядываясь и беспрерывно махая кому-то позади, к пограничному контролю семенили с пластиковыми кульками беспошлинного магазина господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю. Севастьянов и Шемякин ринулись за ними. Самолет сдвинулся, когда тайка-стюардесса, улыбающаяся от счастья видеть их на борту, рассаживала «господ» по свободным местам в салоне «боинга».
—... Здесь ваш капитан, — оповестил первый пилот громкоговоритель. — Приветствую на своем борту и желаю приятного полета. Я особо предупрежу всех, когда будем проходить над экватором...
— Давайте на «ты», — сказал Севастьянову журналист. — Вроде бы мы одногодки. Идет?
— Буду звать тебя Бэзил?
— А на дядю Васю я, может, не отреагирую!
— Значит, ты до Джакарты?
— Вообще туда. Но на сутки остановлюсь в Сингапуре... Визы у меня нет. По правилам, однако, могу получить на двадцать четыре часа транзитную при условии предъявления билета с подтвержденным рейсом. Обычно давали. В Сингапуре управляют законники... Да ты знаешь, наверное. Тебя будут встречать?
— Должны бы прислать из торгпредства машину. Поедешь со мной до города?
— По обстановке... Местный коллега обещал показать там вашу биржу... Говорят, соединена с Чикагской и Токийской напрямую с поправкой на разницу во времени.
— Верно говорят, — сказал Севастьянов. И подумал: «Не бывать мне больше на этой бирже».
— А в Джакарту надолго?
— На две недели... Год ждал визы.
— Что так?
— Торговым людям не понять. А вдруг я шпион? Все журналисты пьяницы, шпионы и бабники...
Шемякин помотал головой, отказываясь от вина. Севастьянов взял у стюардессы два стакана.
— Принципиально непьющий или в прошлом страдал запоями? Это же «Алексис Паншин»! Оч-ч-чень советую... Французское сухое с русским именем.
— В походе ни грамма, — сказал Бэзил и взял минеральную «Перье». — Выйду на пенсию, буду строчить воспоминания. Каждая минута должна запомниться... Никаких загулов до тех пор! Только танцы...
— Простите? — спросила стюардесса по-английски.
— Может, станцуем, красавица? — ответил Шемякин на русском. И по-английски: — Все в порядке! Нам с приятелем бросилась в глаза ваша красота, мисс...
— Панья... Ах, большое спасибо! Кофе или чай, пожалуйста?
Едва допили жидковатый растворимый «мокко», на столики легли опросные листки пограничного и таможенного кот роля в Сингапуре. В красном квадрате, втиснутом в центре бланка, жирными буквами значилось: «Предупреждение! Провоз наркотиков в соответствии с сингапурскими законами карается смертной казнью!» Мелким шрифтом ниже дополнительно пояснялось, кому не выдаются в аэропорту въездные визы, если они не получены заблаговременно. Гражданам стран с коммунистическими режимами и Южно-Африканской Республики. Остальные вольны приезжать и уезжать как вздумается.
«Боинг» круто пошел вниз, и в иллюминаторе встал на дыбы Малаккский пролив — серые и зеленые волны, бакены и створы, старый миноносец и сотни судов на рейде, развернутые вокруг якорей течением в одну сторону. Море провалилось, мелькнула зелень травы и кустов вдоль взлетно-по- садочных полос аэропорта Чанги, бетонированные дренажные каналы с мостками, контрольная башня с крышей, напоминавшей шапку китайского мандарина, и медленно потянулись стальные пальмы — мачты освещения, между которыми просунулась на членистой гармошке пасть присоски — выхода в аэровокзал.
— Подумать только, — сказал Шемякин, — все полосы проложены на городском мусоре, который специально ссыпали, наращивая берег несколько лет! А вон там... — он ткнул пальцем в сторону далеких стриженых холмов, — ... японцы держали концентрационный лагерь, в котором сидели пленные англичане, австралийцы и новозеландцы.
— И индусы тоже, — сказал Севастьянов. — На ссыпке мусора для наращивания берега тут заработали многие...
В проходе уже топтались нетерпеливые. Метра на два в радиусе разговоры приутихли. Видно, пытались определить язык, на котором говорили эти двое.
Шемякин встал впереди Севастьянова в очередь паспортного контроля. Сухой сикх в черной чалме, с аккуратно подстриженной бородкой, в отутюженной форменке автоматически штамповал паспорта за деревянной конторкой на возвышении. Казалось, это не он, а припрятанный в его усах и бороде магнитофон безучастно твердит: «Следующий, пожалуйста, следующий...»
Журналист вытянул из потрепанного бумажника паспорт, авиабилет и конверт с деньгами. Разложил на стойке.
— Старший! — окликнул сикх слонявшегося вдоль конторок высокого китайца в такой же форменке, но без погон. И Шемякину: — В сторону, пожалуйста!
На Севастьянова поднапирали со спины, и, когда он оглянулся, увидел любопытствующие глаза тянувших шеи господ Чона, Кау, Тана, Ео и Ю, обвешанных своими пластиковыми кульками. Действительно, не каждый день увидишь, как останавливают перевозчика партии героина или южноафриканского расиста, а то и коммунистического громилу, проникающего в Республику Сингапур.
Севастьянов положил свой паспорт.
— Второй такой же! — провозгласил сикх китайцу. — У этого все визы на месте! Следующий...
Господа Чон, Кау, Таи, Ео и Ю выложили тайваньские паспорта кучкой. Не разбирая, где чей, пограничник, шевеля коричневой губой, пересчитал их и, развернув веером, обстучал печатью, словно мазнул сразу по всем.