Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
— А вам много переводят из редакции, если не секрет?
— Какой секрет...
Шемякин, покрутив ручку, опустил стекло. Жара, гарь, вонь, влажность и рев моторов вдавились в кондиционированное пространство такси.
— У меня был случай, — сказал он. — Час ждал женщину. И меня ждали, только у другой двери... Когда все-таки добрались друг к другу, она швырнула на землю чайную розу, которую я почти смял в ладони, ожидаючи... Знаете, бестолковость случается от излишнего волнения. Но это уже не имело значения. Главное, что ждали. Оба издали. Так что я в полном ощущении своего счастья цветок подобрал и его приняли... Как бы дав выход пару, свидание начали сызнова... Туг часто на перекрестках предлагают розы.
Он сунул тайцу в нагрудный карман рубашки зеленую кредитку и выбрал из охапки воскового оттенка бутон, которому только еще предстояло распуститься.
— Где же в Бангкоке назначают свидания? — спросил Севастьянов.
— Какой дурак это сделает в Бангкоке? — ответил Шемякин. — В другом месте... А эту хочу подарить заведующей канцелярией в посольстве. Она мне рукопись печатала, а подарков или денег брать не желает... С гениев, говорит, грешно.
— Да, — повторил Севастьянов. — Действительно, какой дурак будет назначать свидания в Бангкоке... Мало ли мест на свете...
— Как говорит наш консул Дроздов, отчего это нас как отличников боевой и политической подготовки не переводят в Европы или, на худой конец, в Португалию, просто не понять... Вот там — это да! По крайней мере вместе можно поехать на электричке в город Порто за портвейном. Или в музей виноделия заглянуть... Скажем, в Алентежу.
— Конечно...
В отличие от Шемякина, жалкой личности, Севастьянов назначал свидание в этом городе.
— Что-то я хотел спросить у вас... Ах да! Сколько вам переводят из редакции, вы говорите?
— Десять, иной раз двенадцать тысяч долларов в один раз.
— А знаете, сколько из них можно сделать, скажем, за неделю?
— Половину?
— В худшем случае... Кто из менеджеров подписывает ваши кредитные извещения?
Один ус газетчика пополз кривовато вверх. Севастьянов приметил: он вообще как-то не умел улыбаться. В серых глазах неподвижно стояло понурое и безмятежное выражение. Трудно поверить, что этот человек ходит на свидания, да еще с розами.
— Некто Ийот Пибул из отдела поступлений и кредитования.
— Костистый, поддергивает брюки на ходу локтями, смотрит и смотрит вниз, да вдруг уставится в лицо. Он? Крупные такие кисти рук с узлами вроде ревматических на пальцах... Лобастый...
— Да... Сидит на втором полуэтаже справа от входа в операционный зал, за металлическим столом. Лобастый и пальцы шишковатые, это верно.
Шемякин явно говорил про старшего бухгалтера, который начинал разговор с Севастьяновым до Жоффруа Лябасти в «Индо-Австралийском». Проходимец нейтрализовал беседу, удалившись, едва заявился хозяин... С задержками платежей старинный трюк. Вначале деньги заносят в бухгалтерскую книгу, которая скрыта за семью замками. И они крутятся и приносят проценты с какой-нибудь «черной лотереи», пока не попадут в официальную книгу, открытую аудиторам, то бишь контролерам.
— Посольство пользуется тем же банком?
Журналист молчал. Пожал плечами — мол, меня это не касается.
Таксист притормозил у двери консульства с покосившейся английской вывеской «Открыто». Под дождем, один за другим, словно солдаты под огнем, они перебежали в приемную, где, казалось, сидели все те же посетители, что и три дня назад. Они перебежали дальше по кокетливо извивающейся дорожке от консульского флигеля в барочное здание посольства, и дежурная из-за огромного стекла сообщила в микрофон Севастьянову о ждущем телексе из Москвы.
Надорвав бумажный квадратик, он прочитал: «В ходе переговоров в Бангкоке можете коснуться вопросов обеспечения непогашенных кредитов земельным залогом. Семейных».
Минувшим утром с пяти до восьми часов он сидел в номере за столиком, приспособленным для чего угодно, но только не для работы с бумагами. Составлял собственное досье «Индо-Австралийского». На одном листе занес беседу с Лябасти-младшим по существу. На втором выписал столбцом философские высказывания о желании Лябасти-папа- ши создать собственную замкнутую финансовую корпорацию. Абстрактное это намерение могло существовать, а могло и не существовать. Но исключать возможность того, что разговоры об этом прикрывают разработку обширной системы широкого участия во многих компаниях сразу, в том числе и подобных «Ассошиэйтед мерчант бэнк», не следовало. Раскладывание яиц по нескольким корзинам во избежание потери всех сразу — довольно ходовой прием, если упрощать путаные рассуждения Лябасти-младшего.
Переговоры в отделении «Банка Америки» на Силом-роуд тоже практически дали мало. Но досье Севастьянов завел и после них записал несколько фраз, скорее догадок...
Представители отделения оказались готовы пойти на продажу земельных участков, заложенных у них «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Однако оговаривали два условия. Во-первых, необходимость судиться. Во-вторых, необходимость решить в суде же перед этим возможность судиться вообще. То есть сказали и да, и нет. А ведь отсрочка с продажей земли с аукциона им обходится недешево. Обслуживание «залога» — налоги, содержание и прочее тоже стоит денег. Севастьянов почувствовал, что банк предпочитает выжидать. Чего? Когда Амос Доуви, набравший от имени «Ассошиэйтед мерчант бэнк» кредитов, окажется на свободе? То есть можно допустить, что деньжата, 18 миллионов, все же не испарились?
Беседу в этом направлении Севастьянов провел на собственный страх и риск. Однако теперь телекс из Москвы определенно предписывал это сделать. Послание не ушло бы без ведома генерального. И пусть команда поступила задним числом, действия Севастьянова будут сочтены в любом случае правильными, потому что теперь они не самовольные.
Хоть здесь облегчение и просвет от московских подзатыльников. Как сказал бы Васильев, ничтожный, но кредит. Кто там поддержал его, Севастьянова? Или наоборот — сует палки в колеса, отправив столь важный для васильевского дела телекс с заведомым опозданием...
Появившийся рядом с дежурной за массивным, может, и пуленепробиваемым стеклом Дроздов, кивнув на бумажку с телексом, спросил в микрофон:
— Тучи рассеиваются?
Севастьянов пожал плечами.
Дроздов помахал, чтобы ждал. А когда появился, с высоты своего роста как-то странно спросил:
— По дому не заскучали?
— Через три-то дня? — усмехнулся Севастьянов.
— Тоска по дому—чувство патриотическое. Об этом принято говорить за рубежом с консулами... Как бы отмечаясь в духовном здоровье. Здоровое чувство.
— И очень сладкое, — добавил появившийся уже без чайной розы Шемякин. — Обратите внимание, как приторны мелодии про далекую любимую родину на всех языках и на всех музыкальных инструментах мира... А? Не прав я?
— Дерзишь? — спросил Дроздов. — И являешься с цветами, и расточаешь комплименты заведующей канцелярией? Не боишься вести себя опрометчиво?
Они перебежали назад, в консульский флигель.
Вымокший Дроздов курил в обычной манере. Не вынимая сигареты изо рта, глаза щурились от дыма.
«Ну и тип», — подумал Севастьянов.
Список телефонов внутренней посольской связи шевелило на стене сквозняком от кондиционера. Библиотечный значился пятым. Напротив указывалось — «К. Немчина». Аппарат стоял под списком.
— Пойду возьму в приемной чемодан. Он у меня с утра тут, — сказал Шемякин.
Теперь они остались втроем — Севастьянов, консул и где- то в глубине старого особняка, почти невидимого за дождем, у телефона с номером пять Клава.
— Да когда же? Сейчас борзописец придет с чемоданом — и на аэродром. Времени в обрез...
— Вот тоже герой, — сказал врастяжку Дроздов.
— То есть?
— У него увели жену, а ты уводишь...
Севастьянов ощутил отвратительную оскомину страха в горле, да и что было говорить?
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)
