Андрей Воронин - Инкассатор: Золотая лихорадка
Утро обещало быть дождливым, сентябрь давал о себе знать тяжелыми давящими тучами. Деревня просыпалась, хозяйки уже выгоняли на пастбище коров, пастух шел вдоль улицы, пощелкивая кнутом Настя, в резиновых сапогах и наброшенной на плечи ярко-красной куртке, стояла в воротах, держа в руках хворостину. Черная ухоженная Милка замычала, приветствуя своих подруг, обогнула «жигуль» и влилась в стадо. Филатов, не вылезая из машины, молча приоткрыл дверцу. Девушка также молча смотрела на него, пока он не вышел, не обнял ее за плечи и не посадил на переднее сиденье. Филатов сел за руль и завел двигатель.
Наконец Настя нарушила молчание:
– И часто у тебя такое бывает?
– Ты уж прости, Настенька, это я просто сорвался.
– Просто... Ты как сумасшедший был, я не знала, что с тобой делать...
– И загнала меня в дурдом?
– Юра, ты был таким страшным... Я испугалась – ты мог с собой что-нибудь сделать...
– И что, по-твоему, я мог с собой сделать?
– Ну... Мало ли что...
– Ладно, малышка, забыли. Мне действительно было погано.
Настя помолчала, потом робко произнесла:
– Ты мог бы приехать ко мне...
– Вот я и приехал. Ты сегодня не занята?
– Если хочешь, повешу на магазин табличку «Уехала на курорт»... – она улыбнулась.
– А что, давай сегодня устроим тебе прогул! Я хочу побыть с тобой. – Филатов не лгал, больше всего на свете ему нужно было сейчас тепло этой деревенской девчонки.
Настя сидела рядом с ним как-то напряженно, прижав руки к груди. Юрий же с каждой минутой заряжался от нее чистой энергией, хотя и подавлял в себе желание коснуться ее, прижать к себе...
Он остановил машину у крыльца. Повернулся к Насте. Провел ладонью по ее светлым волосам под белой косынкой. И, боясь спугнуть то, что начиналось между ними, прижался губами к ее губам. Настя не отстранилась – сидела с закрытыми глазами, а сердце ее билось так, как у него в четырнадцать лет, когда он впервые обнял девушку. Филатов заставил себя оторваться от девушки:
– Настенька, нам ничто не должно мешать. Давай действительно повесим на магазин какую-нибудь табличку...
– Не надо, я еще с вечера предупредила, что отгул беру. Как знала...
Филатов отпер висячий замок ключом, спрятанным – Настя показала – в щели между досками. В хате было тепло, запах жилья не успел еще выветриться. Они вошли в горницу, Юрий плотно затворил за собой двери и задвинул щеколду. Настя присела на лавочку, зябко кутаясь в свою яркую куртку. Он опустился перед ней на колени, стянул с нее сапоги, обнял, прижался всем телом. Девушка несмело положила руку ему на голову и провела по волосам.
Филатов поднял ее на руки, как пушинку, и понес в боковушку.
... Они лежали в обнимку, совершенно опустошенные, только Настя изредка вздрагивала и еще теснее прижималась к Филатову. Он, лаская ее, тихонько спросил:
– Я у тебя первый, да?
– Да, родной мой, – она ответила так же тихо и снова замерла, наслаждаясь его ласками и неземным покоем, который снизошел на нее после только что перенесенной боли.
... За окном шумел дождь, и ничто, кроме шороха его капель, не нарушало покой нового мира, распахнувшегося этим утром перед Настей. Она не думала ни о чем, крепко обнимая своего первого мужчину, но страх перед тем, что вот сейчас он шевельнется в ее объятиях и скажет: «Пора, Настя», с каждой минутой все сильнее овладевал ею. И она целовала его, исступленно, неумело, и он чувствовал все то же, что и она, и тоже со страхом ждал момента, когда придется оторваться от этого юного тела, снова отправиться в мир, где холодно, одиноко, трудно и опасно.
Настя задремала; Юрий лежал неподвижно, вспомнив с болью, что точно так же, в такой же позе засыпала на его груди Ксения.
Он ласками разбудил Настю, и опять они довели друг друга до исступления. А уже под вечер девушка тихонько заплакала, почувствовав, что больше ничего не будет. Никогда. Потом успокоилась, вся как-то сжалась, принялась одеваться, а Филатов успел одеться, когда она дремала.
Уже в машине она задала извечный бабский вопрос, святой в своей наивности:
– Будешь мне писать?
– Да, малышка, – ответил он, не сомневаясь тогда в правдивости своего ответа. Откуда было ему знать, что окажется он скоро в таких местах, где нет почтовых ящиков...
Номер Жестовского не отвечал; видать, он с семьей был на даче. Зато Вадим поднял трубку сразу:
– Алло...
– Вадик? Привет! Только не урони трубку, это всего лишь Филатов...
– Юрка, нет слов! Откуда ты взялся?
– Из пространства и времени. Смогу я у тебя до утра перекантоваться?
– Какой разговор! Тебя не засекут в городе?
– Меня не узнают. Да и ты, в общем, тоже не узнаешь, я внешность изменил.
– Блин, ну настоящий детектив! Когда тебя ждать?
– Минут через двадцать. Я на машине.
Вадик Горбачев, советник мэра Ежовска по культуре, в свое время жил в Москве, в одном с Филатовым доме, как и Леня Жестовский, учился с ним в параллельных классах. Связывало их многое, в том числе и одна амурная история последних школьных лет. Знали все они друг друга, что называется, как облупленные, и поэтому Вадика надолго выбили из колеи события, в которых его приятель принимал непосредственное участие.
Правда, Жестовский вкратце рассказал Вадиму подлинную версию происшествия на станции, но то, что произошло потом, осталось для них тайной за семью печатями. И уж тем более им и в голову не приходило связывать с именем Филатова нашумевший взрыв на базе отдыха.
Горбачев отворил дверь на звонок и замер, не в силах поверить, что перед ним – человек, которого он знал четверть века. Но когда Филатов знакомо усмехнулся и, по своему обыкновению, спросил: «Ну-с, как пашем ниву культуры?», Вадим просто развел руками и пропустил друга в квартиру. Она была пуста – жена и дочь ночевали в деревне у деда с бабкой. В зале на журнальном столике стояла бутылка водки, нарезанная колбаса и помидоры. Обмениваясь ничего не значащими фразами, друзья уселись друг против друга в кресло, выпили по рюмке. Филатов сказал:
– Я ненадолго к тебе. С этими местами придется порвать – слишком уж я тут нашумел.
– Юрик, так это ты Рашида убил?
– Я. Другого выхода не было. Слушай, ты в этих кругах знакомых имеешь, какой там резонанс пошел?
– Буза поднялась жуткая. Ты ж уволок пол-общака! Теперь поулеглось, да и не до тебя им. Знаешь небось, тут на Всуе одного мужика убрали, очень крутого, так теперь шумят по другому поводу.
– И кто теперь у них главный?
– Буденный, как и был. А кто над ним – не знаю. Это ты у своей бывшей подруги спроси, она там при Удаве обретается... Ты уж прости, что я так резко, но ты должен знать.
– Я знаю. Хочу с ней попрощаться да рвану... в неизвестном направлении.
– Жаль, Юра. – Горбачев налил водки, с грустью посмотрел на свет сквозь хрустальную рюмку. – Обличье-то где менял?
– Неважно. Сам знаешь, деньги все могут...
Проговорили они до третьих петухов, вспоминали,
встреча их скорее напоминала поминки по прошлому. Да так оно и было...
Часов в семь утра Филатов вышел из подъезда, огляделся завел машину и тронулся по направлению к ежовскому авторемзаводу, рядом с которым жила Ксения. Он поставил машину во дворе, поднялся на седьмой этаж и, скрытый полутьмой лестничной площадки, позвонил в знакомую дверь.
– Вы к кому? – спросила Ксения, выглянувшая из квартиры в одном легком халатике с короткими рукавами.
– Вам телеграмма. Разрешите пройти?
– Пожалуйста... – она посторонилась.
Филатов закрыл за собой дверь и в упор посмотрел на материальное воплощение своей бывшей Большой Любви... Впрочем, может, и не бывшей. Хотя все страсти и спрятались на дне его личной вселенной, это не значило еще, что они там успокоились.
Филатов мысленно поблагодарил Настю за то, что хоть одну проблему взрослого здорового мужика она помогла решить...
– Ну что, Ксюша, может, хоть в горницу пропустишь? – спросил Юрий с явной насмешкой в голосе.
Ксения отшатнулась, поднесла руку ко лбу, словно желая перекреститься, потом, как это бывает в плохих романах, упала в обморок.
Юра удивился: ранее такого за ней не водилось. Он внес бывшую подругу в комнату, уложил на диван (ох уж этот диван!..). Мгновение спустя Ксения села, недоуменно глядя на пришельца. Филатов нехорошо усмехнулся:
– Ксения, где твоя нюхательная соль? Может, в будуаре?
Она не могла вымолвить ни слова. Бывшему десантнику это надоело, и он расположился в кресле-кровати. Наконец Ксения подала голос:
– Юрий, если это ты, скажи, на какой улице мы жили, когда ездили в Сочи...
– На улице Роз, Ксюша. Еще вопросы будут?
– Тогда, на озере, был ты?
– На каком озере? – Юрий решил, что не стоит афишировать свое пребывание в месте взрыва.
– На Всуе, когда террористы взрыв устроили...
– Да нет, милая моя, я только что из Москвы приехал, да вот повидать тебя решил. Не рада? – Юра ерничал, скрывая раздражение. С каждой минутой делать это ему становилось все труднее.
