Александр Бушков - Пиранья. Жизнь длиннее смерти
Развод по-аравийски
К небольшому аккуратному особнячку за высокой стеной, полное впечатление, приложил в свое время руку заезжий европейский архитектор – Мазур не усмотрел в нем ни капли местного колорита, вообще ничего восточного. Разве что окна великоваты для европейских домов – а в остальном очень скучное строеньице.
Его охватило странное чувство – смесь азарта, злорадства и стыда. Все происходящее словно бы и не зависело от него лично, разворачивалось до сих пор без его малейшего участия. Он сидел рядом с генералом Асади, временами поглядывая в зеркальце на идущий следом вездеход, за всю дорогу не задав ни единого вопроса – да и теперь держался чуточку в сторонке, пока смуглые парни в пятнистых комбинезонах без знаков различия бесшумными перебежками занимали исходные позиции. Хваткие были ребята, Мазур оценил должным образом. Особнячок во мгновение ока был блокирован со всех сторон – ручаться можно, без ведома тех, кто был внутри.
– Вы мне немного поможете, Кирилл? – спросил Асади мягко.
– Чем хотите, – угрюмо отозвался Мазур.
– Вашу супругу я не стану допрашивать… так, пара вопросов о второстепенных деталях, с вашего позволения. Если возникнет такая необходимость.
– Сделайте одолжение.
– Спасибо. А вот к этим двум прожигателям жизни вопросов накопилось много, и не в пример более серьезных. Боюсь, задача не из легких – ребятки заносчивые, избалованные своим положением. Однако ситуация благоприятствует. Быть застигнутым на месте преступления разъяренным и вооруженным мужем – удовольствие не из приятных. Никакое это не удовольствие…
– У меня нет оружия, – уточнил Мазур.
– Да ну? – криво усмехнулся Асади. – А теперь есть.
И протянул Мазуру короткоствольный револьвер, вороненый кольт, выглядевший новеньким и ухоженным. Мазур сноровисто откинул барабан, выдвинул патроны, нажав указательным пальцем на головку экстрактора. Собрал патроны в горсть, присмотрелся. Внешне, во всяком случае, неотличимы от боевых. Зарядил револьвер вновь и опустил его в боковой карман кителя – местного, без знаков различия.
– Патроны, конечно же, боевые, – сказал Асади. – Можете им пригрозить, можете даже пальнуть в потолок…
– Чтобы вы их от меня спасли, и они из страха попасть в мои руки стали с вами откровенны?
Вот именно. Я не прошу у вас чего-то сложного или особенно трудного, верно? Вам это ничего не стоит, а мне будет гораздо легче. Им есть чего испугаться. По старым традициям, обманутый муж в подобной ситуации может сделать с прелюбодеем все, что душе угодно, – он грустно усмехнулся. – Во времена султана это было даже в писаных законах отражено. В доме можно сделать с осквернителем супружеского ложа что угодно… имелся в виду не обязательно дом мужа, просто-напросто дом, где застигли… нельзя только было добивать пойманного, если ему удалось из дома вырваться. В пределах домовладения все, за пределами – ничего, иначе это уже каралось, как превышение законных прав… Хотя революция отменила и этот закон наряду с прочими отжившими, народное сознание так просто не переделаешь… – он покосился на Мазура с некоторым беспокойством. – Только, Кирилл, я вас прошу – не вздумайте и в самом деле… Потом, когда они мне станут неинтересны – с превеликим удовольствием. Если хотите, я вам их потом подарю, и делайте с ними все, что хотите, хоть на куски режьте. Но только – потом. Вы и не представляете, как они мне нужны… Я могу на вас полагаться?
– Хорошо, – сумрачно сказал Мазур. – Я их пальцем не трону.. не в них дело, откровенно говоря.
Генерал отвернулся, сделал знак старшему группы, и все моментально пришло в движение. Трое командос образовали живую лесенку, выставив сцепленные ладони на трех уровнях, еще четверо молниеносно взлетели по этим почти не колыхнувшимся ступенькам, перемахнули на ту сторону, последний свесился с гребня, протянул руку и вмиг переправил троих внутрь.
Минуты ползли, как улитки. Изнутри не доносилось ни звука. Наконец метрах в двадцати от них распахнулась высокая и узкая задняя калитка, человек в камуфляже вышел из нее, зашагал во весь рост, не прячась и не пригибаясь. Что-то коротко доложил. Асади повернулся к Мазуру:
– Двое охранников во дворе нейтрализованы и быстренько допрошены. Клянутся, что в доме никого, кроме интересующих нас лиц. Они на втором этаже, все трое. Пойдемте?
Они вошли в калитку, тихонечко двинулись к черному ходу, на всякий случай все же пригибаясь так, чтобы их не видно было из окон первого этажа. Здесь же, у крылечка, лежали два мастерски скрученных субъекта с заткнутыми ртами. При них оставалось только двое камуфляжников – остальные, очевидно, обложили особнячок со всех сторон.
Дверь оказалась незапертой и открылась бесшумно. Асади сделал скупой жест, распределяя обязанности – и двое автоматчиков вошли вслед за Мазуром и генералом.
Они быстро, профессионально огляделись – и, умело ступая, так, чтобы не производить ни малейшего шума, направились к лестнице на второй этаж. Обстановка вокруг была роскошная, революционный аскетизм тут и не ночевал.
Асади двигался первым, так проворно и уверено, словно он сам здесь жил. Ну конечно, сообразил Мазур, он ведь заранее изучил планировку, а то и сам уже побывал здесь украдкой, с него станется, что бы генерал ни делал, он все проводит обстоятельно и на совесть…
Генерал остановился у притворенной двери, деревянной, покрытой искусной резьбой, поднял указательный палец, и все замерли. Поманил Мазура, отступил на полшага, глядя уныло и сочувственно. Мазур подкрался хищной кошкой, заглянул, прислушался.
Короткие женские стоны, ритмичное оханье, размеренный шум. Все классические признаки налицо. Кровь колотила ему в виски, лицо горело, он непроизвольно опустил руку, нашарил револьвер через плотное мундирное сукно. Перехватил взгляд Асади, умоляющий, требовательный, справился с собой и убрал руку.
По комнате громко прошлепали босые ступни, послышался мужской хохоток, неразборчивые реплики. Аня что-то капризно протянула, рассмеялась – беззаботно, звонко, знакомо:
– Ну ладно, развратник этакий… о-о…
Замолчала на миг – и шум возобновился, ожесточенно скрипели пружины, глухие женские стоны перекрыл довольный мужской смех, резкие выдохи, непонятные реплики на арабском.
Мазур пнул дверь и вломился первым. Над его плечом бдительно нависал Асади – определенно все внимание уделявший револьверу в кармане Мазура – а двое автоматчиков, невозмутимые и безмолвные, встали по обе стороны дверного проема, держа короткие итальянские трещотки с глушителями под идеальным почти углом в сорок пять градусов.
Анины ладони соскользнули с бедер стоявшего у широкого дивана близнеца – хрен его ведает, которого из двух – он медленно-медленно отступил, открывая ее разгоряченное лицо, удивленное, конечно, но не сказать, чтобы очень уж испуганное. И отступал спиной вперед, пока не наткнулся поясницей на широкий подоконник, остановился, уставясь жалким, виноватым, собачьим взглядом.
Второй, двигаясь так же замедленно, невероятно плавно, бледный как смерть, сполз с распростертой женщины, выпрямился, что-то вскрикнул, даже не сердито – недоуменно. Асади ударом ноги отшвырнул его к стене, вышел на середину комнаты, нехорошо улыбаясь, процедил по-арабски несколько фраз, от которых оба близнеца помертвели окончательно, обратились в нелепые голые статуи.
Мазур посмотрел на ветреную супругу так, словно видел впервые. Ему было мерзко и больно – еще и оттого, что она ничуть не походила на испуганную, сконфуженную, пристыженную изменницу. Даже сейчас она была спокойна и чертовски хороша – растрепанная, раскрасневшаяся. Она выглядела невозмутимой.
Улыбнулась почти непринужденно, приподнялась, полулежа, опершись на локоть, спросила:
– Кажется, будет семейная сцена?
– Ну ты и… – только и выговорил Мазур.
Оба близнеца стояли смирнехонько, старательно прикрываясь ладонями, улыбались искательно, жалко, в надежде на то, что кошмар рассеется и все каким-то чудом вернется в прежнее состояние…
Аня прищурилась:
– Ну, и дальше? Определись сначала, а? Что именно тебе не нравится – что я тебе изменила, что меня черномазые драли, что их целых двое? Или по всем пунктам сразу виноватая я?
Мазур, что-то глухо рыкнув, залепил ей смачную пощечину.
– Бог ты мой, какие пошлости… – сверкнула она глазами, потрогала щеку, отодвинувшись к дальнему краю дивана. – Бить будешь?
– Надо бы, – сказал Мазур, немного присмирев. – Ох, надо бы…
Серьезно? – она смотрела упрямо, строптиво. – А за что, интересно бы знать? За то, что я на стены лезла, пока ты где-то геройствовал? Ты меня еще будешь бить, импотент хренов? Иди и геройствуй дальше, пока не надоест. А я поживу хоть немножко так, как мне нравится, пока совсем не состарилась. Милый мой герой, женщине нужно трахаться. Коли уж она молодая, здоровая и нормальная, а вместо мужа у нее герой невидимого фронта, урод законченный, арбуз с засохшим кончиком… Знаешь, чем эти орангутанги от тебя отличаются? Да тем, что они – настоящие мужики, кобели высшей марки. Ну да, они из меня сделали законченную шлюху, но это, оказалось, очень даже приятно – побыть законченной шлюхой со здоровыми арабскими жеребцами… Знал бы ты, как они меня драли куда только можно, я и не знала, что бывают такие выкрутасы… Будет что дома рассказать подружкам. Ценным опытом поделиться. Если будешь умницей, я тебе, может, и расскажу подробно, чему меня тут научили – авось попробуешь потом что-нибудь неумело повторить… – она говорила спокойно, с подначкой, с легкой улыбкой. – Восточная сказка, честное слово. Нужно будет еще крепко подумать, подпускать тебя теперь к себе, или нет. Так, как они меня драли, ты вряд ли продерешь – она улыбалась, села на постели, приложила руки к вискам, пошевелила растопыренными пальцами, – и рогов у тебя теперь, что у дюжины северных оленей, после таких мужиков тебя, недотепу..
