Сергей Зверев - Парашют-убийца
– Не волнуйтесь, господин генерал, – подбодрил его Купер, – все будет хорошо. Остались лишь какие-то мелочи. Я понимаю, событие значимое, но мы с вами. Собственно говоря, уже почти все и произошло. Еще один шаг и все – проблема решена.
– В самом деле, расслабьтесь, – сказал владелец телеканала, – вы должны выглядеть уверенно. Страна должна поверить вам. Если на экране возникает всем известный человек, можно сказать национальный герой, и четко, уверенно, не давая народу времени заполнить голову разными ненужными сомнениями, говорит о том, что и как теперь будет, – все именно так и пойдет.
– А все-таки почему телеобращение не отменяют? – нервно спросил Ортез. – Если понятно, что Уго не будет, то какого дьявола все это?
Спрашивал он это, конечно, чисто автоматически, чтобы хоть как-то занять время. Молчание для него сейчас было тягостно, и ему хотелось слышать слова поддержки.
– Наверное, в эфир выйдет премьер-министр, объявит о смерти президента – пояснил Купер, – собственно говоря, это все лишь чистая формальность. Ведь и ежу понятно, что им некого демонстрировать. Король-то, как говорится, голый!
– Хорошо бы… – хрипло сказал генерал, думая о том, что сегодня он явно постареет на несколько лет.
– Здесь, собственно говоря, даже и рассуждать не о чем, – сказал один из офицеров, присутствующих в студии, – в соответствии с конституцией, функции президента в подобном случае переходят именно к вам. Так что, как тут ни крути, а все сходится именно на вас – комар носа не подточит.
– Ну, хорошо, а премьер? – все еще не сдавался генерал.
Ему хотелось не только развеять, но и просто раскрошить все сомнения, не оставить от них камня на камне…
– В армии премьера серьезной фигурой не считают, – презрительно осклабился полковник, – да вы ведь и сами прекрасно знаете. Штатский «умник», экономист.
– Эти штатские вообще до добра не доводят, – поддержал его коллега, – поставь такого у власти – и начинается. Свобода, демократические ценности, уважение прав человека и прочая чушь. Да. Полнейшая чушь! Если в стране нет порядка, то и ценностей тоже в скором времени не оказывается: ни в прямом смысле, ни в переносном. Вот у соседей такой экономист руководил страной. Тоже все вещал на тему, как теперь хорошо станет жить всем без исключения. И бедные, и богатые – все заживут дружно. А чем окончилось? Гражданской войной. Вот то-то:
– Значит, все должно пройти гладко, – потер руки владелец телеканала, – если так случится – а так случится, вы, господин Ортез, выйдете в эфир…
У господина Рохаса имелись огромные планы насчет своего дальнейшего будущего. От перспектив, которые откроются в самом скором времени, просто дух захватывало. Мысли возбуждали и пьянили не хуже того самого шампанского, которое ждало торжественного момента.
Сто сорок четвертая серия мыльной оперы закончилась. До развязки невероятно закрученного сюжета оставалось серий сто – не меньше. Любители попереживать героям получили возможность ненадолго отдохнуть, а те, кто хоть как-то интересовался политикой, по всей стране затаили дыхание.
На экране появилась традиционная заставка обращения президента к нации. Напряжение в студии заметно возросло. Казалось, между присутствующими пробегали искры электричества. У генерала внезапно пересохло во рту, и он нервно потянулся к бутылке с водой. Свернув крышку, он, не наливая воду в стакан, жадно сделал несколько глотков из горлышка.
Купер нервно поигрывал желваками, откинувшись на спинку стула. Офицеры, до этого негромко перебрасывавшиеся короткими фразами, также замолчали. На экране госканала фигурировала пустая студия. Ортез приосанился – приближался момент истины.
– Я думаю, что… – произнес владелец телеканала, щелкнув пальцами, но договорить не успел.
В студию бодро, своей тяжеловатой медвежьей поступью вошел команданте с сегодняшней оппозиционной газетой в руках. Держал он ее так, что было прекрасно видно, как на первой полосе красовался его собственный портрет, а над ним крупно и броско было напечатано, что-то типа: «Скорее мертв, чем жив».
В студии оппозиционного телеканала пронесся сдавленный выдох. Комментарии здесь были излишни.
Крепко, основательно усевшись в кресло, гарант конституции улыбнулся.
– Добрый день, дорогие друзья! Здравствуй, народ Венесуэлы! Я, законно избранный президент этой страны, приветствую всех моих соотечественников, – пылко и прочувствованно произнес он.
Онемевшие военные, Купер и владелец телеканала с отвисшими челюстями внимали словам команданте, который эмоционально «взял быка за рога».
– Меня в очередной раз пытались устранить заокеанские враги и здешние их прихвостни, но, как видите, это им не удалось. Зато теперь мы переходим к ответным действиям! Я не живу для себя – я живу для страны. То, что я нахожусь у власти, – это коллективное решение, – говорил человек в своем традиционном красном берете, – если бы я не устраивал народ, меня бы давно не было на этом посту. Так что я имею полное право действовать решительно!
В студии телеканала послышался сдавленный кашель – у Купера пересохло в горле.
Президент говорил о том, что фактически уже принял революционное лидерство в регионе от кубинского лидера. Он вспомнил об эпохальной беседе с Фиделем, когда тот был очень плох и весь мир обсуждал, что будет с Кубой после смерти патриарха.
– «Если я умру, это не страшно, – сказал мне тогда кубинский лидер, – социализм на Кубе прочен, а вот ты обязан жить. Что будет, если ты умрешь?»
Было слышно, как под потолком жужжала муха.
– Империя Соединенных Штатов – величайшая угроза, существующая в современном мире! Это бесчувственный, слепой и неразумный гигант, который не знает мира, не знает прав человека и не знает ничего о человечестве, культуре, совести и сознательности, – подняв указательный палец, произнес команданте.
Затем Уго перешел к теме информационной, от которой Рохасу стало совсем плохо.
– Решение о закрытии частного телеканала RCTV является окончательным и бесповоротным. Передачи телеканала в своем большинстве проповедовали низменные чувства, насилие, ненависть, расизм, секс, неуважение к женщинам и детям. Кроме того, мы не потерпим дестабилизации общества с помощью средств массовой информации. У нас свобода слова, но воспитывать пятую колонну мы не позволим! А национальные вооруженные силы находятся на страже интересов народа и суверенитета страны и в случае угрозы дестабилизации ситуации со стороны оппозиционных сил встанут на ее защиту, – заявил команданте.
Он гневно клеймил врагов и отщепенцев и завершил свою речь фразой: «Отечество, социализм или смерть!»
Военные, не произнося ни слова, переглядывались, словно ожидая чего-то. Наконец один за другим, тихо, почти неслышно, они стали покидать студию. Кресла, в которых еще совсем недавно так уверенно сидели офицеры армии Венесуэлы, опустели.
Владелец телеканала, тупо уставившись в экран, словно онемел. Хосе Альберто выглядел, словно рыба, только что вытащенная из воды. Толстяк моргал, открывая рот, будто желая что-то произнести, но не говорил ни слова. Его пальцы выбивали на крышке стола какую-то дробь, на удивление походившую на похоронный марш. Затем он повернулся к генералу, но снова ничего не сказал. Махнув рукой, Рохас, покачиваясь на нетвердых ногах, сделал несколько шагов к выходу и также исчез за дверью.
Глаза Купера метались по студии, словно желая найти там что-то, но каждый раз неизменно останавливались на экране. Наконец шумно выдохнув, американец пропал в дверном проеме, оставив в студии лишь одного человека.
Генерал, казалось, не видел и не слышал того, что творилось за его спиной. Он как будто ушел в себя. Поначалу так же, как и все, он не сводил глаз с совершенно неожиданно появившегося в студии Уго, но затем его внимание к речам вернувшегося президента ослабело.
Ортез сидел, уставившись в стол. Перед ним пронеслась вся его жизнь. Мальчишка, курсант, молодой офицер… Стремление к славе, карьере, положению – все это прошло в его памяти. Все это с ним было. Было…
Генерал достал из кобуры пистолет. Рукоять приятно холодила разгоряченную руку. Он повернул оружие к себе. Из ствола пистолета на него смотрела смерть. Жизнь уходила, теперь в ней не было никакого смысла. Все время он к чему-то стремился, карабкался, достигал – и вот теперь все потеряло смысл. Вздохнув, генерал Хуан Ортез решительно поднес пистолет к виску и нажал на спуск.
Глава 35
– Что, мистер, вы у нас в качестве туриста? – поинтересовался таксист, поворачивая небритое лицо к пассажиру.
– Угм… – невнятно прохрипел тот, – гони. Плачу вдвое!
– С нашим удовольствием, – кивнул тот.
Водитель машины оказался человеком словоохотливым, если не сказать больше. Он идеально подходил под определение «рот не закрывается». Похоже было, что Хосе – так он представился, больше всего на свете любил поговорить. Так что пока работник колес и руля оставался в одиночестве, высадив очередного клиента, тяга к разговору у него накапливалась невероятная.
