Николай Иванов - Черные береты
— Дурачок ты, — потрепала его волосы Нина и ушла в комнату доставать подушку.
И вот она сама отодвинула ее в сторону, лежит на руке Андрея и видно, как постепенно, умиротворенно закрываются ее глаза.
— Спи, — почувствовав, что Андрей смотрит на нее, но не имея сил приоткрыть веки, еле слышно, уже на пороге сна и яви, прошептала Нина.
Хотела еще что-то добавить, может, про то, что у них впереди теперь много времени, но сон уже сморил ее. Посмотрел на часы — четвертый час ночи. Дотянулся до бра над головой и выключил свет. Блаженно, стараясь не задевать спящую Нину, улегся.
В памяти мелькнули ночные костры у Белого дома, но вспоминать прошедшее сил уже не хватило…
3
Оно напомнило о себе самой беспардонной ложью утренних радионовостей. Все происшедшее вчера объявили попыткой коммуно-фашистов прорвать кольцо оцепления вокруг Белого дома, чтобы выпустить боевиков в мирный спящий город. Милиция вынуждена была принять адекватные меры против экстремистов. Оружие не применялось, пострадавших нет. ОМОН продолжает надежно охранять Москву от боевых формирований фашистского толка, засевших с оружием в ликвидированном волей народа и президентским Указом Верховном Совете. Все входы и выходы блокированы28.
— Врут? — спросила Нина.
— Хуже собак. Все с ног на голову. И ни стыда, ни совести. — Андрей в сердцах отодвинул тарелку с едой. — Какие к черту прорывы, если там грузовики в три ряда.
— Не заводись. Ешь. А я сегодня весь день могу быть дома.
Сказала с тайной надеждой увести его мысли в сторону, оберечь от происходящего у Белого дома. Не выпустить из квартиры. Даже сделала тише звук в радиоприемнике, хотя оттуда уже лилась музыка.
— Ой, совсем забыла, — поспешила в ванную. — Хотела же белье замочить.
Пока до Андрея дошло, какое белье она собирается стирать, его тельняшка, рубашка и носки уже плавали в тазу.
— Давай и брюки снимай, — делая невинные глазки, потребовала хозяйка. — Надо было еще вчера этим заняться, к утру бы и высохло.
Прислонившись к косяку, Тарасевич молча смотрел на суетящуюся танцовщицу. Та продолжала демонстрировать исключительную занятость и естественность своего желания, но долго выдержать своей роли под всепонимающим взглядом Андрея не смогла. Села на край ванны, опустила мокрые руки:
— Да, я не хочу, чтобы ты опять ходил туда. Я боюсь за тебя. И не хочу больше терять. Ну, что молчишь? Скажи что-нибудь!
Андрей, погладив ее, как маленькую шалунью, по голове, отодвинул в сторону. Сам прополоскал одежду, крепко отжал и повесил на горячий змеевик.
— Не ходи, — продолжала сопротивляться Нина.
— Ну как я пойду в мокрой одежде, — успокоил ее с улыбкой Андрей.
— И когда высохнет — не пойдешь?
— Когда высохнет, я тебя просто больше не пущу в ванну.
— Ты все шутишь, а я серьезно, — даже чуть обиделась Нина.
— Эй-эй, — поднял пальчиком ее подбородок Тарасевич. — Отставить эту ноту. Я же не драться туда хожу. Мне нужно там друга увидеть, Мишку.
— Тогда, — решительно выпрямилась Нина, — тогда и я с тобой.
— Что?
— Я пойду с тобой. А если не возьмешь — уйду одна.
Андрей захохотал — настолько нереально и неожиданно это прозвучало. Но постепенно смех пропал: танцовщица спокойно выдержала его реакцию, но решительной позы не изменила. Поняв, что здесь приказы не помогут, он тогда стал хватать лежавшие на стиральной машине, висевшие на крючках вещи Нины и бросать их в ванну. Решительно развязал пояс на ее халате, сдернул его и отправил туда же. Включил воду.
— Ты хотела стирать, — стараясь не смотреть на обнаженную девушку, сказал Андрей. Боясь, что мокрая одежда не остановит ее так же, как его самого, принялся уговаривать: — Понимаешь, там… там всякое может быть. Ты лучше подожди меня дома. Я вернусь.
— Мне холодно, — не слушая его, попросилась в объятия Нина. — Обними меня. Согрей.
Медленно, как будто впервые, как будто не было прошедшей ночи, прильнули друг к другу. И пропало время, исчезла политика, вместо холода — жар. И уже начинало обоим казаться, что не найдется той силы и той причины, которая сможет разъединить их…
Но в том счастье и горе человеческое, что не могут люди только держаться за руки и отыскивать губами друг друга. И после ласк, счастливых изможденных улыбок первое, что все-таки сделал Андрей, проходя в ванную — проверил, как сохнет одежда.
— Все-все-все, — не дал он открыть рта Нине, заставшей его за этим занятием. — Действуем, как договорились.
— А как мы договорились? — насторожилась та.
— Ты ждешь меня вечером.
— Андрюшенька!..
— Я буду перезванивать через каждый час.
— Правда?
Добираясь после обеда к метро «Баррикадная», он неотрывно думал о Нине. Оба ни словом не обмолвились о работе в «Стрельце» и не заглядывали вперед дальше сегодняшнего вечера. Но как можно остаться только в настоящем, если прошлое и будущее уже сейчас готово обрушить лавину вопросов. И ответы, без сомнения, не все захочется услышать, особенно о прошлом Нины. Кот, без сомнения, порядочный человек, если выпихнул ее из той жизни, но ведь она была, та жизнь — с поездками к клиентам по заказу, с раздеваниями перед публикой. Как забыть это?
Но, что самое тяжкое, — постоянно наплывает образ Зиты. Раньше он сам звал его и удерживал в памяти как можно дольше. Теперь же невольно получалась так, что Зита мешала, она как бы становилась третьей лишней. Боль, неуверенность, острота ощущений исходили, конечно, еще и оттого, что Нина стала первой женщиной, которую он обнял после жены. Может ли служить в этом случае оправданием то, что даже при ласках он ни разу не назвал Нину ни любимой, ни единственной? И уж тем более не признавался в любви. И не признается.
Но ведь сколько вдовцов и вдов, волей случая оставшихся одни, потом вновь обзаводятся семьями. И никто не считает это грехом или изменой. И хранится светлая память о том, кто ушел из жизни. Но для оставшихся-то она продолжается, черт бы ее побрал, такую жизнь…
Убеждал себя так Андрей, спасая свою душу от терзаний. И просил прощения у жены, и твердо решал, что к Нине он не вернется ни сегодня, ни завтра — никогда. И невольно спешил в переходах метро, бежал по эскалаторам, подсознательно чувствуя, что спасти от бесконечных и неразрешимых в конечном итоге дум его сможет только то, что происходит у Белого дома.
Сразу около входа в метро стояли желтые санитарные машины, однозначно предупреждая, что власти не только не собираются разрядить ситуацию, а и готовы к жертвам. Все прибывающий и прибивающий народ клубился тут же, на пятачке, и одного взгляда по сторонам оказалось достаточно, чтобы убедиться: да, врачи сегодня могут понадобиться.
Узкий проход к Белому дому около высотного здания, где проходили все эти дни, оказался перегорожен машинами. Депутатов, которые ночевали дома, тоже не пускали в здание Верховного Совета, и они собирались на ступеньках «высотки». Люди стали подтягиваться к ним, и тогда милиция, снующая тут же, переключила светофор на постоянный зеленый свет. Машины пошли сплошным непрерывным потоком, не давая демонстрантам пройти к депутатам.
— Перекрываем дорогу, — раздалась чья-то команда.
Для толпы всегда важна команда. Дай ей клич — и она ринется даже туда, куда поодиночке никто никогда не осмелится пойти. Именно поэтому любая власть боится в первую очередь не толпы, а того, кто может в этой толпе сказать слово. Для народа это слово научились говорить депутаты, и Кремль пришел в ужас. Как же надо бояться собственного народа…
Осторожно выдавливаясь на улицу, затормозили, перекрыли движение. Тем водителям, которые недовольно засигналили, пообещали поколотить стекла, и они, сразу все поняв, начали разворачиваться. Нашлись охотники поруководить движением, и довольно умело это сделали, раскрутив в обратные стороны два упершихся в митинг встречных потока. Пропустили только «аварийку» да фургон «дальника» из Швеции, водитель которого в знак благодарности и поддержки дал длинный, приятный сигнал.
Победа! Хоть на миг, на этом участке, но — победа!
Но не для того сидели в машинах, перекрывших проходы, омоновцы и бойцы дивизии имени Дзержинского, чтобы спокойно наблюдать за происходящим. Не для того курили в «санитарках» врачи, чтобы оставаться без дела.
Вначале на пустую, освободившуюся от машин улицу со стороны зоопарка выдвинулись водометы. Красно-лобастые, с направленными на собравшихся пушками-водометами, они, однако, замерли на безопасном удалении, словно ожидая подкрепления.
Перестав слушать ораторов, Андрей пробился в сторону Садового кольца и сразу же увидел эту подмогу: улицу тремя плотными рядами перекрывали омоновцы. На этот раз их лица были закрыты масками, и это тоже указывало на верный признак того, что сегодня им официально разрешалось бить. Пытающихся подойти к ним женщин — а женщины, как успел заметить Андрей, казалось, не боялись ничего, — омоновцы отгоняли от себя дубинками, не давая приблизиться и что-либо сказать.
