Максим Есаулов - Потерявшие солнце
Антон встал:
– Артур, меня раздражаешь не ты, а система, которая всегда предпочитает тех, кто относится ко всему проще. Я не собираюсь менять место работы. Меня все устраивает. Даже ты в качестве начальника.
В коридоре он обернулся. Вышегородский продолжал глядеть в стол, вертя в пальцах незажженный «Винстон».
На улице ветер почти стих. Дождь шел почти отвесно, медленно бомбардируя асфальт крупными каплями. Весело пузырились лужи.
В «Василисе» было пусто. Полянский и Громов пили кофе. Ледогоров уже опустошил полстакана водки, запивая ее лимонадом. Бенереску ковырял вилкой остывшую яичницу.
– Забыл сказать, чтобы без лука сделали, – пожаловался он.
Антон взял кофе. Валя – сменщица Ксении – аккуратно записала сумму в толстую зеленую тетрадь.
– Сегодня рассчитаюсь.
Она кивнула. В противоположность Ксении она была угрюма, неразговорчива и все делала словно через силу.
– Чего Артур? Воспитывал? – Ледогоров отхлебнул из стакана и, не запивая, закурил.
– Место предложил поискать.
– Вот урод. А ты?
– Перебьется. Сам пусть ищет.
– Правильно.
Дождь колотил по жестяным козырькам за окном. Утробно булькала кофеварка. Все молчали.
– Вторник, – констатировал Полянский, – до выходных еще далеко.
Антон хлебнул кофе:
– До отпуска еще дальше.
– Ты когда?
– По графику в июне.
– А меня на март запихали. Ни то ни се.
Помолчали. Бенереску доел яичницу.
– А меня, мужики, чуть с выслугой на год не кинули, – сообщил он, ковыряя спичкой в зубах, – льготы за работу в зоне забыли. Хорошо, сам хватился.
– И сколько до дембеля?
– Год и пять.
– Это можно дожить.
– А то.
Снова повисла тишина. Валя включила радио.
«Бедственное положение секретарей, референтов и других технических сотрудников аппарата правительства обратило на себя внимание Президента России…»
– А мы жируем! Б…и! – Полянский встал. – Пойду, материалов до дури.
– Может, посидим, – Ледогоров щелкнул пальцем по стакану, – день зарплаты приравнивается к выходному. Я договорюсь в долг до вечера.
– Не, не хочу. – Полянский покачал головой.
Антон поднялся:
– Я тоже не буду. После утреннего разговора не хочу подставляться.
Бенереску выплюнул спичку:
– А мне один хрен. Я кого вызывал на сегодня – все позвонили, перенесли. Давай, только хлеба хотя бы…
Когда Антон шел за Полянским к выходу, ему показалось, что за столиками кафе прочно обосновалась беспросветная тоска.
Павленко на месте не было. В дверях белела записка: «Убыл в прокуратуру». Антон поднялся в кабинет. Хоха куда-то испарился. Радио не работало. Стол завален бумагами. С потолка продолжало капать. Он набрал телефонный номер Свистунова:
– Привет, есть новости?
– Пока нет.
– Понял. До связи.
От окна ощутимо сквозило. Антон укутался в куртку, закинул ноги на стол и закрыл глаза.
«К черту все. Запереться и подремать пару часов».
В дверь постучали.
«Не успел, мать вашу…»
Особо опасный рецидивист с крамольной фамилией Бухарин осторожно оглядел кабинет.
– Не занят, Владимирыч?
Антон скинул ноги со стола.
– Проходите, Алексей Васильевич.
Называть седого, семидесятилетнего ООРа на «ты» он не мог.
– Проблема, Владимирыч. – Бухарин присел на стул и задумчиво покачал головой. – Посоветоваться надо.
Антон вспомнил их первое знакомство. Принимая «землю», он получил в наследство несколько наблюдательных дел на проживающих на ней «особо опасных». Инструкция требовала личного знакомства с каждым и еженедельных проверок образа жизни. Выбрав первого – Бухарина Алексея Васильевича, 1927 года выпуска, коренного ленинградца, имеющего в активе шесть судимостей (причем четыре за убийство и две за побег), Антон попытался вызвать его по телефону. Недовольный женский голос истерически сообщил, что «старый козел пьян» и «идти звать его к телефону дураков нет». Антон преодолел расстояние до гигантского дома на углу Восстания и Ковенского и битых полчаса разбирался в пятнадцати звонках на двери квартиры номер пять. Найдя нужный, добрых десять минут звонил, прежде чем услышал за дверью нетрезвый голос:
– Кого надо?
– Электрик я, – решил схитрить Антон, – счетчик надо проверить.
Пауза за дверью продолжалась еще минут пять.
– Па-а-шел на хрен, мент вонючий! – неожиданно взревел тот же голос. – А счетчик, козел, у тебя за спиной.
Антон оглянулся. Счетчики всех квартир были выведены на лестничную клетку…
Спустя два дня круглый седой старичок постучался к нему в кабинет и долго извинялся за «учинимые им третьего дня безобразия», так как пьяный он «имени своего не разумеет». Усадив Бухарина перед собой, Антон достал справку о судимости.
– Алексей Васильевич, а как вы первую судимость получили?
– О-о! – Старичок покачал головой. – Молодой был, горячий. С Пашкой, соседом, девчонку не поделили, почтальоншу. Слово за слово, ну я его на пику и посадил.
– А вторая? Тоже «мокруха»?
– Да. Через три месяца после освобождения иду я по Чернышевского, смотрю, мужик курит. Я ему: «Угости папироской!» А он: «Пошел ты, козел!» После зоны. Меня «козлом»? Ну я его на пику и посадил.
– Потом, я смотрю, побеги у вас? – Антон с трудом сдерживал улыбку.
– Да, – кивнул Бухарин, – не любил я сидеть. Кругом одни воры. Подонки. Я чужого никогда в жизни не брал. Воспитание. Я вообще не любил весь этот преступный мир.
– А потом?
– Потом освободился. Сидел в пивной у Московского с женщиной… – Лицо Бухарина вдруг стало каким-то мечтательным. – …В общем, завелся какой-то охламон. Ее непристойно назвал… Ну я его на пику…
Про четвертое убийство Антон спрашивать не стал.
Сейчас Бухарин был подавлен и озабочен. Он не знал, куда деть свои грубые руки со стола.
– Что случилось, Алексей Васильевич? – Антон подвинул ему папиросы и украдкой зевнул. Спать хотелось неимоверно.
– Беда, Владимирыч, – Бухарин достал «беломорину», бережно размял ее своими корявыми пальцами и продул. – Думать что-то надо…
Он наконец решился.
– В общем, так! Вчера я выпил немного. Ну не прав был. Грубил на кухне. Сосед мой, лимитчик хренов, ну который на хлебозаводе работает… В общем, в морду мне дал. Ну это ладно! Но он при всей квартире меня «пидором» назвал. Представляешь? Придется его, Владимирыч, завалить!
Сон сняло как рукой. История свидетельствовала о том, что старик зря слов на ветер не бросает.
– Может, не стоит, Алексей Васильевич? – осторожно осведомился Антон.
– Сам не хочу, – сокрушенно покачал головой Бухарин, – хотелось на свободе умереть. Но придется. Делать нечего. – Он снова расстроенно вздохнул.
– Надо подумать хорошенько, Алексей Васильевич. – Антон подумал, что со стороны их разговор сильно отдает шизофренией, но как никто другой он понимал, на каком тонком волоске висит жизнь бухаринского соседа.
– Думай, Владимирович, думай, – горячо согласился Бухарин, – а то всем проблемы: писать, оформлять, следствие. Я ж понимаю: вам эти головняки тоже не нужны.
Его желание уберечь сотрудников милиции от лишних проблем было абсолютно искренним.
– Он же, бычье деревенское, не понимает в жизни ничего. Цену словечка не знает. Думает – молодой, здоровый. А его – хыч пикой в брюхо, и делай с ним что хошь.
Бухарин достаточно доходчиво показал жестами, что можно делать с соседом после «пики в брюхо».
– А может, он извинится? – безнадежно предложил Антон.
Бухарин в сомнении хмурил брови.
– Может, конечно, – уверенности в его голосе не было, – но если только тоже при всех. Хотя он не станет. «Крутой» больно.
– Я попробую с ним поговорить. – Антон почувствовал выход из ситуации. – Он дома сейчас?
– Был, ему вроде в ночную сегодня.
– Значит, так, Алексей Васильевич, я через полчаса зайду и с ним переговорю, а пока – никаких «разборок».
– Нет, нет, – замахал руками Бухарин, – я и из комнаты-то выходить не буду. От соблазна…
Оставшись один, Антон подошел к окну. Вода просачивалась сквозь щели рамы и грязной лужицей скапливалась на подоконнике. «Интересно, в каком учебнике ОРД учат выходить из таких ситуаций».
Павленко был на месте, важно восседая за пишущей машинкой.
– Опять ты, Челышев, не стучишь!
– Извини, стучат обычно мне! Как успехи?
– Нормально, – Павленко откинулся на стуле, – прекращаем дело.
– Как? – Антон опешил. – Почему?
– За смертью обвиняемого, по статье пять, пункт восемь, – важно пояснил Павленко.
Антону показалось, что он второй раз за утро сходит с ума.
– Ты можешь толком объяснить? – взорвался он.
– Прекрати на меня орать, Челышев! Я тебе не гопник какой-нибудь! – взвизгнул Павленко. – Сегодня Иваныпин и Горелова дали показания, что кражу совершила покойная ныне мать Гореловой Зои – Татьяна Петровна Горелова, а они оговорили себя под угрозами сотрудников уголовного розыска. Кстати, это мы еще будем проверять. Я готовлю материал в прокуратуру. – Павленко радостно блеснул глазами. – Так что дело на прекращение.
