Андрей Воронин - Наперегонки со смертью
— Еще какую! До свидания.
— Прощайте! — и парень быстро побежал по лестнице вниз, на выход, не дожидаясь даже, по обыкновению, когда девушка плотно закроет за собой дверь квартиры.
«Что значит «прощайте»? Навсегда, что ли?.. Боже, дура, что же я наделала!» — Алина чуть не расплакалась, глядя вслед убегающему Банде, и вошла в квартиру только тогда, когда хлопнула внизу входная дверь и дико взвыла во дворе «мицубиси», с пробуксовкой рванув прочь от ее дома.
* * *— Валентин Кириллович, разрешите? — Ванда постучал в кабинет шефа, выбрав наконец минутку, когда тот остался один.
— Саша? Заходи, заходи, конечно! — шеф даже не пытался скрыть, что явно удивлен появлением Банды. — Что-нибудь случилось? Может, какие-то недоразумения по оплате за бензин или за машину?
Ты говори, не стесняйся!
— Валентин Кириллович, я хотел вас попросить… — Банда замялся, вдруг сообразив, что не знает, с чего начать, как проще и в то же время не слишком откровенно объяснить шефу истинную причину своего неожиданного визита.
Директор «Валекса» был старый и опытный оперативник, он сразу понял, что Сашке нужен толчок, повод начать разговор, а потому постарался побыстрее успокоить парня. Он кивнул на кресло у стола, подвинул пачку «Мальборо».
— Да ты садись, чего стоишь! Закуривай… Так что там, говоришь, у тебя стряслось?
— Пока ничего, но может стрястись. Может что-нибудь случиться с моим клиентом…
— С вашим клиентом? Вы ведь с Анатолием вдвоем работаете?
— Да, конечно, Валентин Кириллович. Я имею в виду, что я уже не способен нести как следует службу по охране нашего «объекта». А потому прошу заменить меня на этой работе. Я готов пойти на любую другую работу, хоть в самый захудалый кабак вышибалой…
— А что, она красивая девушка? — Валентин Кириллович использовал старый проверенный ход следователя: резко задав вопрос о самой сути проблемы, можно было на девяносто процентов быть уверенным в совершенно искреннем ответе, и лишь в десяти случаях из ста опрашиваемый успевал среагировать должным образом, не выдавая себя.
Сашка совершенно не ожидал подвоха, а потому клюнул сразу.
— Да, очень, — выдохнул он.
— Ты чувствуешь, что влюбился?
— Кажется, да…
— А она — нет?
— Да на кой черт я ей сдался, Валентин Кириллович! Она такая!.. Вы бы видели!
— И ты чувствуешь, что больше не можешь находиться рядом с ней?
— Не могу.
— И тем более не можешь ее охранять, оставаясь холодным и безучастным к своему «объекту» как к человеку… — Валентин Кириллович уже не спрашивал, а лишь констатировал факт.
— Да.
— Ну что ж. Жаль, что ты попался в ее сети. Ты отлично подходил для этой работы, в других телохранителях я не был бы так уверен… Самое, Сашка, хреновое дело — это когда красивых девчонок нужно охранять. Хлопцы забывают о работе, увлекаются… А мне ведь нужна именно работа, нам ведь клиенты именно за это деньги платят! Да и престиж фирмы потерять легче всего, а вот заработать…
— Я понимаю…
— Да… Ну ладно, попался так попался. В вышибалы тебе идти, братец, незачем, это работа не для твоих способностей. Ты останешься в телохранителях, я тебе подыщу просто другой «объект», — Валентин Кириллович на мгновение умолк, а когда снова заговорил, голос его стал мягким и в нем действенно слышались просительные нотки:
— Саша, я тебя только об одном попрошу: сегодня среда, остались четверг и суббота. Отдежурь эти два дня! Соберись, ладно? Я ведь не могу так сразу замену тебе найти! Хорошо, Саша? А в понедельник — на новый «объект» пойдешь, договорились?
— Я попробую… — уверенности в голосе Банды не было никакой, но шеф уже ухватился за его согласие и постарался побыстрее свернуть разговор:
— Ну вот и отлично. Вот и ладненько. Иди, Саша, и не беспокойся — с понедельника ты ее больше не увидишь!
* * *Сердце Алины чуть не выпрыгнуло из груди от счастья, когда она увидела утром на кухне Банду.
«Эх, дурашка! А еще «прощай навсегда!» Какой же ты глупый, ничего не понимаешь!»
Она чуть не взлохматила его волосы, но вовремя отдернула руку и с испугом взглянула на него, опасаясь, как бы он не заметил ее невольной слабости.
Но Банда даже не посмотрел в ее сторону. Он молча читал «Комсомолку», прихлебывая неизменный кофе, приготовленный мамой Алины. Вот уже пять минут силился он разобраться, что же написано в этой несчастной заметке из двух предложений, но смысл прочитанного никак не мог дойти до него, Не глядя на Алину, он кожей чувствовал ее присутствие, тепло ее тела, аромат ее духов.
Девушка крутанулась на кухне, приготавливая себе бутерброд, и, схватив чашечку кофе, снова исчезла с своей комнате, чтобы привести себя в порядок, и только тогда Банда смог перевести дух и сообразить, что «Комсомолка» сообщала о падении курса рубля на Московской межбанковской валютной бирже на целых десять пунктов.
«Тьфу, черт! Совсем голову потерял! Как я сегодня дежурить буду, не представляю!..»
В машине по дороге на занятия она украдкой рассматривала его, и ей вдруг показалось, что за эти сутки вокруг его серьезных глаз прибавилось горьких морщин, а губы сжаты особенно плотно и жестко.
— Саша, можно, я радио включу?
«Саша! Господи, чего она надо мной издевается?» — Банда от удивления чуть не выпустил руль: так она его еще никогда не называла. Но ответил сухо и строго, чуть разжав губы:
— Да.
«Да». Чурбан железный! Бестолочь солдафонская!» — Алина испытывала страстное желание впиться ему в волосы, потрясти его глупую голову, чтоб он очнулся, увидел, как она на него смотрит.
Чтобы он догадался наконец, что она еле дождалась сегодняшнего утра — утра его дежурства…
Целый день они вели себя так, будто были двумя поссорившимися школьниками: они подчеркнуто игнорировали присутствие друг друга, не перебрасываясь ни малейшим словом, ни мимолетнейшим взглядом. Они злились и дулись, как им казалось, друг на друга, хотя каждый из них готов был сам себя укусить за локоть…
День прошел просто ужасно. Алина чуть не завалила очередной зачет, а Банда чуть не протоптал в подошвах туфель дырки, своими огромными шагами меряя коридор под дверью ее аудитории.
Когда часов в шесть вечера они наконец отъезжали от университета и Банда привычно повернул к библиотеке, Алина неожиданно произнесла:
— Домой!..
Они вошли в квартиру, и Сашка привычно повернул на кухню, на свое обычное место, но день этот выдался все же каким-то странным, и Алина тихо произнесла:
— Александр, а хотите, я вам покажу свою комнату?
— Хочу, — это говорил не Сашка, говорил кто-то другой. Ведь Сашка злился и ненавидел эту жестокую девчонку, а голос его звучал почему-то мягко и нежно.
— Пойдемте! — это говорила не Алина, говорил кто-то другой, ведь Алина ненавидела и презирала этого бестолкового парня, а голос ее звучал ласково и мягко.
— Родители уехали на дачу, вернутся только в понедельник. Так что вы не стесняйтесь, проходите.
Я вам сварю кофе, приготовлю ужин.
Она вела его по коридору, и Сашка вдруг почувствовал, что ноги плохо слушаются его, предательски подгибаясь в коленях…
Они вошли в ее комнату, Алина прикрыла дверь.
Они повернулись друг к другу и… Они сами не поняли, как оказались в объятиях друг друга.
Девушка прижималась к нему страстно и доверь чиво, так, как это было в ее сне.
Он взял ее на руки и прижал к себе крепко и нежно, так, как ему хотелось, чтобы было в его сне.
Он взял ее на руки так легко, как это было в ее сне.
Она прижалась к нему ласково и беззащитно, так, как ему хотелось, чтобы было в его сне.
Но это был не сон. Они ласкали и целовали друг друга. Они так и не сказали ни слова, но глаза их говорили все. Темные загадочные глаза Алины были сейчас еще более темными, страстными, горящими. Холодные голубые глаза Александра светились необычайной нежностью и теплотой, преображая лицо парня.
Он покрывал поцелуями ее щеки, губы, волосы, шею. Он расстегивал пуговицы на ее блузке, и она с готовностью помогала ему, ощущая на своей груди потрясающе горячие, сладкие и страстные поцелуи.
Она потянула его галстук, сняла с него пиджак и, наткнувшись на наплечную кобуру с пистолетом и специальный тонкий внешне незаметный бронежилет под рубашкой, попыталась справиться с тугой застежкой, но попытка не удалась, и девушка мягко отстранила Банду от себя:
— Сними эту амуницию, Саша!
— Я люблю тебя, Алина! Я до умопомрачения тебя люблю! Я просто не могу прожить без тебя ни единого дня! — он шептал это страстно и искренне, вкладывая в этот шепот всю измученную душу.
— Милый, я люблю тебя! Ты каждую ночь приходишь ко мне! Я не могу дождаться дня твоего дежурства, чтобы снова увидеть тебя! — она задыхалась в горячем шепоте, пытаясь излить в нем все томление, все мучение безнадежно влюбленного девичьего сердца…
