Сергей Самаров - Стрельба в невидимку
Взглянул на часы. График соблюдался строго, как всегда. Теперь уже пора было на работу. Но и помимо работы предстояло решить такое количество проблем, что успеть все сделать очень сложно. Но он успеет. Он рассчитал все до мельчайших деталей.
На половине дороги, в полумраке начинающегося рассвета, Леший увидел стоящие у кромки леса четыре грузовые машины. Из машин уже выгрузились милиционеры с автоматами и редкой цепью уходили в лес.
Он даже улыбнулся.
Что они там ищут? Искать там уже нечего. Или они не ищут? Или они готовят засаду на кого-то? На кого?
На Лешего?
Он улыбнулся еще раз и глубже вдавил педаль акселератора. Машина плавно набрала скорость. Если будет днем время, надо будет наведаться сюда, в бор, и посмотреть, что делают эти менты…
3
Первое, что я сделал утром, – это позвонил Осоченко. Дома его уже не оказалось. Сонный и недовольный немолодой голос, немного чмокающий, словно вставные челюсти всегда готовы агрессивно выпрыгнуть, сообщил, что Гоша ушел на работу. Таким голосом обычно разговаривает исключительно теща – так подсказывает опыт сыщика. Но и матери бывают агрессивными – так подсказывает общечеловеческий опыт. Я посмотрел на часы. Стрелка только перевалила за восьмичасовую отметку. Раненько молодой человек начинает трудовой день – трудолюбив, как муравей. Но там – у себя на фирме – он еще, похоже, не появился, потому что на работе телефон не ответил. Ладно, позвоню ему из «Аргуса», когда появлюсь там. А для начала мне предстоит поговорить с соседями Чанышевых.
Я уже обулся, чтобы выйти на улицу не в тапочках, когда зазвонил телефон. Пришлось посмотреть на не совсем чистые со вчерашнего еще дня башмаки, вытереть старательно подошвы о половой коврик и вернуться.
– Привет, майор.
– Здравствуй, майор. Ты еще не укатил на службу?
Если Лоскутков названивает мне в начале девятого утра, значит, у него есть что сообщить частному сыщику. Ментам вообще живется легче. Отправляют запрос и получают ответ. А волка, то есть несчастного «частника» в моем лице, кормят, как известно, ноги и телефонные звонки. И еще в значительной мере те друзья и знакомые, которыми он сумел обзавестись, которые прониклись его ужасающей долей и испытывают к «волку позорному» сочувствие. В данном случае, как вот сейчас, меня, возможно, подкормит, войдя в сиротское положение информационно голодного существа, майор Лоскутков.
– Кажется, я еще дома. Но ты только-только меня застал. Я ждал тебя вчера. Весь вечер.
– Не успел. Домой за полночь вернулся, а к восьми утра уже ноги гудят, как телеграфные столбы, – набегался. В отличие от некоторых лентяев, которым большие деньги платят неизвестно за что.
– Если бы платили… – вздохнул я непритворно. – Всю бы оставшуюся жизнь ленился.
– Что ты вчера такое наговорил в райотделе, что все они забегали, как тараканы от дихлофоса?
– Я? Наговорил? – теперь я удивился. – Единственно, что я сказал, – их обвиняемая, если найдет себе хорошего адвоката или ей кто-то такого адвоката найдет, прямо из зала суда будет выпущена на свободу. Признание обвиняемой не есть доказательство ее вины. Ментам законы получше знать надо. Вот и все.
– Нет, это все им, дуракам, и так понятно… – Лоскутков кашлянул. – Что ты им про пистолет сказал?
– Посоветовал проверить, не числится ли за ним чего интересного. Я всю свою сознательную жизнь не доверяю пистолетам со сбитыми номерами. От нечего делать номера не сбивают – это не так легко.
– Это я понимаю и без объяснений. Меня мотивы интересуют. Почему ты посоветовал? Ты что-то подозревал? Была какая-то мысль?
Мнительному майору всегда кажется, что он страдает эзотерической дальнозоркостью, и потому он часто хочет видеть за простыми вещами больше, чем за ними стоит. Таким уж чертовски недоверчивым характером мента бог наградил.
– Просто потому посоветовал, что они сами этого делать не стали. По лени или по халатности, не знаю уж… Или просто отложили дело в долгий ящик. Чтобы к нему больше не вернуться. Текучка, жалуются, их захлестывает. Еще мне не понравилось, что с пистолета почему-то стерты отпечатки пальцев убитого, которому оружие и принадлежало. Это дает какой-то намек.
– И все?
– Все. А в чем проблема? Тебе этого мало?
– Проблема в том, что пистолет идентифицирован. И этим пистолетом пользовался в позапрошлом году Леший при одном из убийств. А перед этим похитил пистолет у убитого им старшего лейтенанта милиции. Там же, в городском бору.
– Ты меня просто в краску вгоняешь… – сказал я сам себе комплимент.
– То есть?
Вот ведь непонятливое существо, как же он с такими талантами вообще в сыске держится…
– Если бы я не подогнал ваших олухов, то это так и осталось бы тайной под вековой паутиной. Меня этот опер из района, как его фамилия…
– Кудрявцев.
– Вот-вот, меня этот лысый Кудрявцев долго пытался убедить в том, что он кудрявый, а эксперты, по его словам, настолько сильно загружены, что от работы потеют, а от пота лысеют.
– Козлы… – не выдержал и прошептал майор. А у меня слух, кстати сказать, тренированный.
– Полностью с тобой согласен. Только кто? Эксперты?
– Те, кто работать не умеет.
– Я скромно надеюсь, что ко мне это не относится? – Хотелось услышать из уст мента уверения хотя бы в минимальном уважении.
Лоскутков словно бы не заметил мой вопрос. Таковым, по его мнению, должно быть развитое чувство ментовского такта. Он недоговаривает, а ты понимай, как думаешь. Эту его манеру я давно изучил. И точно так же он любил бросать телефонную трубку, чтобы ты словно бы ощущал за собой чувство вины. Я несколько раз позволил себе повторить его маневр и, кажется, отучил. В последнее время он иногда даже прощается, когда заканчивает разговор.
– Теперь, получается, мы почти параллельным курсом пойдем. Только постоянно со мной связь держи. Ты что-нибудь уже раскопал?
А вот это мне очень даже на руку. С Лоскутковым мы уже несколько месяцев как сработались, и при всей его угрюмости и моей легкости характера умудряемся иногда один другому помогать. Отношение нашего общества к частным сыщикам сформировано в основном западными детективными романами и убойными американскими дебило-фильмами, сляпанными по одному сценарию. В действительности работа эта совсем-совсем иная. И то, что само идет в руки лицу государственному, мне приходится выцарапывать когтями и выдирать зубами или же, со всем присущим обыкновенному спецназовцу Главного разведывательного управления коварством, выманивать обманом.
– Нет пока. Только собираюсь. Ты вот меня остановил на полпути. Поеду опрашивать соседей, пока они не разбежались.
– Вчера вечером надо было. Вечером легче кого-то дома застать.
– Вечером я тебя у себя дома ждал, приготовил мешок сахара и хотел посоветоваться. Не дождался и потому начинаю сегодня с утра. Вечером продолжу.
– Отлично. Что будет – сообщай сразу. Я забрал материалы из района. Теперь по всем вопросам обращаться только ко мне. Все! Пока…
Нет, в последнее время он стал заметно вежливее.
Значит, опять работаем вместе. Радоваться этому или расстраиваться – я еще не решил. Значит, или сам убитый был Лешим, или он, по меньшей мере, связан с ним каким-то образом. Тогда дело серьезнее, чем казалось первоначально. Значит, предстоят плотные контакты и с ментовкой, и, возможно, с ФСБ. И как-то это может повлиять на отношение плательщика – Гоши Осоченко. Но если не так давно я умудрился помогать ФСБ и ментам, получая по трудовому соглашению дополнительную майорскую зарплату, то сейчас надеяться на это не приходится. Заинтересованность Осоченко следует сохранить. А для этого просто необходимо знать о нем побольше.
Машину в гараж я в последнее время ставить перестал, чаще пользовался недалекой платной стоянкой. Хотя скоро придут морозы, и придется от такого удобства отказаться. Уже сейчас приходится подолгу прогревать двигатель, чтобы старушка-развалюшка не преподнесла не вовремя ненужный сюрприз.
Поехал сначала, как и собирался, опросить соседей Чанышевых. До нужного мне длинного девятиэтажного дома на улице Цвиллинга добираться пять минут. Но вот подъездная дверь оказалась, как часто сейчас бывает, на кодовом замке, точно таком же, какой стоит и на моем подъезде. С такими замками общаться умеют одни бомжи – для них каждый код является открытой книгой. Я до бомжей не дорос. Пришлось, вздохнув, дождаться, когда дверь откроется кем-то из жильцов.
Первым вышел мужчина средних лет.
– Извините… – показал я удостоверение. – Можно задать вам несколько вопросов?
– Нет. Я очень спешу, – он словно бы испугался меня и даже поднял воротник куртки, хотя дождик еще только обещал вскоре начаться. Словно забором человек отгородился. Ничего не слышал, ничего не видел, ничего не знаю и все прочие «ничего»…
Впрочем, удивляться тут нечему: в наше время люди часто стараются избежать каких-то неприятностей для себя именно путем молчания и ничегоневидения. Не понимая по глупости, что этим опять же себя и подставляют, потому как могут оказаться участниками следующей по счету неприятности. И я уже давно научился определять по лицу – кто будет говорить много и откровенно, старательно выказывая собственное отношение к происшедшему, кто будет больше сам спрашивать и сверкать при этом глазами в предвкушении того, что сможет поделиться с кем-то третьим информацией, а кто вообще избежит разговора.
