Чингиз Абдуллаев - Уйти и не вернуться
Взгляды отца во многом сказались на формировании характера Акбара, но наложенный на пионерско-комсомольское детство идеализм «шестидесятников» делал человека настоящим адептом системы.
В шестьдесят шестом Акбар закончил школу. К этому времени отец был уже директором большого объединения, депутатом республики.
Вопрос, куда поступать, не стоял. Акбар с детства мечтал быть дипломатом, видеть разные страны.
Кроме родных для себя языков — русского, узбекского и таджикского, он владел довольно неплохо французским. Экзамены в МИМО он сдал на отлично. Но в первый год в институт не попал.
По разнарядке, выделяемой всем республикам, на место от Узбекистана мог претендовать только узбек. Это негласное правило никогда не нарушалось, и на самом высоком уровне было принято решение о невозможности учебы таджика Асанова в МИМО.
На второй год он поступал по общему конкурсу, прямо в Москве. Повестка в армию уже лежала дома, когда пришла телеграмма о его зачислении.
На четвертом курсе его вызвали в какое-то учреждение. Долго говорили. Тогда он принял решение самостоятельно. И с тех пор вот уже двадцать лет он является офицером военной разведки.
В комнате его ждали.
Генерал-лейтенант Орлов был первым заместителем начальника ГРУ и отвечал за наиболее секретные операции за рубежом. Все говорили, что скоро он займет место начальника ГРУ.
Рядом с ним за столом сидел еще один человек. Высокий, лет сорока, подтянутый, с широкими плечами, выдававшими бывшего спортсмена. Светлые волосы делали его моложе своих лет. Правда, Акбар успел профессионально отметить упрямые складки морщин у бровей и подбородка. И шрам на левой руке он тоже заметил. Увидев генерала Асанова, оба гостя поднялись.
— Знакомьтесь, — представил Орлов незнакомого посетителя, — генерал Затонский, из Службы внешней разведки. А это генерал Асанов, начальник нашего центра подготовки.
Они пожали друг другу руки. Сели за стол.
Почти неслышно отворилась дверь и девушка в форме прапорщика принесла им три стакана чаю.
Отдельно дала колотый сахар в вазочке и конфеты.
— Хорошо долетели? — спросил Асанов.
— Да, — Орлов подвинул к себе чай, — горячий, — сказал он, потрогав двумя пальцами, — всегда любишь горячий чай.
— Так что же нужно от нас Службе внешней разведки. — Асанов неторопливо сделал несколько глотков.
С Орловым они были на «ты» уже много лет.
— Хотим вашей помощи попросить, — улыбнулся Затонский.
Акбару не понравились его слова. Между ГРУ и КГБ всегда было тайное соперничество, своего рода состязание. А здесь вдруг генерал СВР просит помощи. Значит, история малоприятная.
— А чем мы можем помочь вашему ведомству? — постарался как можно веселее спросить генерал Асанов.
Затонский посмотрел на Орлова. Тот пожал плечами, отвернулся.
— Вы знали полковника Кречетова? — спросил Затонский.
— Немного слышал о нем.
Он не хотел раскрывать все карты.
— А у нас есть сведения, что вы познакомились с ним в семьдесят восьмом, в Иране. Нам рассказывал про это генерал Шебаршин, бывший резидент КГБ в Иране. Кречетов был его сотрудником. Теперь вспомнили?
Затонский явно иронизировал. И бывшую должность Шебаршина мог не называть. Генерала-разведчика Шебаршина знали все. И в ГРУ, и в КГБ, и сейчас в СВР.
— Вспомнил, — спокойно ответил Акбар, — хотя прошло семнадцать лет. Так какое у вас дело?
— Вы были друзьями? — снова спросит Затонский.
— Можно сказать, во всяком случае он был хорошим профессионалом.
Затонский достал из кармана пять фотографий.
— Это его нынешняя фотография. Вы можете опознать, кто из них Кречетов?
Асанов молча взял пять фотографий и почти сразу выбрал одну.
— Вот этот.
— Очень хорошо, — Затонский убрал в карман все пять фотографий, — у вас хорошая память, генерал.
— Вы приехали сюда только для того, чтобы сказать мне это? — спросил Асанов.
— Нет. Для того, чтобы сообщить — полковник Кречетов попала плен, в Афганистане, к «духам».
— А что он там делал? Специальное задание?
— Его захватили на границе во время инспекции одной из застав, — терпеливо объяснил Затонскии.
— Он еще жив?
— Пока да. Но шансов очень мало. Ему еще можно помочь.
Генерал Асанов все понял.
— Что нужно делать? — спросил он, не выдавая своего волнения.
«Афганистан снова напомнил о себе, — подумал генерал. — Он всегда в нашей крови».
Все считали тогда, что можно будет обойтись малой кровью. Или крови не будет вообще.
IV
В сентябре в Москву прилетел Hyp Мухаммед Тараки. Неисправимый идеалист, романтик, так наивно верящий в социалистическую мечту, он возвращался на родину после 6-й конференции глав государств и правительств неприсоединившихся стран на Кубе. Находясь под впечатлением эмоционального, темпераментного выступления Фиделя Кастро, афганский лидер с увлечением рассказывал Брежневу об успехах социалистического строительства в его феодально-рабовладельческой стране.
В стране, где всех асфальтированных дорог было около двух тысяч километров, где девяносто процентов населения было неграмотным, мечтатель Тараки вдохновенно говорил о строительстве светлого будущего.
Всего, за восемь месяцев семьдесят девятого Афганистан зеркально повторил все ошибки советского строя, сразу за десять-пятнадцать лет. Конфисковав почти шестьсот пятьдесят тысяч гектаров земли у крупнейших землевладельцев, феодальной знати, помещиков, ее раздали крестьянам. Двести девяносто семь тысяч крестьянских семей получили земельные наделы, которые тут же начали отбирать в сельскохозяйственные кооперативы. Это вызвало серьезное недовольство сельского населения и особенно отражалось на армии.
Улыбающийся и счастливый Тараки, встречавшийся с лидером одной из двух великих держав, еще не знал, что на родине его ждут мятежники. Что спустя несколько дней его арестуют, сместив со всех постов. Жить ему оставалось тогда не более месяца.
Но об этом не знал и Леонид Брежнев, справедливо считавший Афганистан своим сателлитом, почти Монголией на южных рубежах огромной империи. Об этом не знал даже Юрий Андропов, всезнающий и обо всем осведомленный председатель КГБ СССР.
Резиденты в Кабуле и по линии КГБ, и по линии ГРУ не заметили как X. Амин и его люди под прикрытием пустых идеологических лозунгов готовят военный переворот.
16 сентября Тараки был арестован у себя во дворце. Советники из СССР не могли понять, что происходит. Практически все руководство страны оказалось в заговоре против Председателя Революционного совета. Х. Амин сумел привлечь на свою сторону очень многих обещаниями, подкупом, лестью, угрозами. Переворот прошел почти идеально, если не считать нескольких убитых охранников.
Разгневанный Андропов отозвал три четверти своих резидентов из Афганистана, наказал многих аналитиков в собственном аппарате, снял начальника отдела. Но в Афганистане уже сидел Хафизулла Амин.
Брежнев, так толком и не понявший, что произошло, по совету Андропова и Громыко все-таки поздравил Амина с «избранием» на высокие посты в партии и государстве.
Но Андропов не умел прощать. Или забывать.
Уже на следующий день он начал готовить операцию по смещению X. Амина.
Спустя несколько месяцев, когда советские войска уже войдут в Кабул, вся социалистическая пресса будет уверять мир в контрреволюционной деятельности X. Амина и его приспешников.
В те дни газеты писали:
«За время нахождения у власти X. Амин и его приспешники развернули репрессии против членов НДПА, демократических и патриотических сил страны, вступив в сговор с лидерами контрреволюционной эмиграции и ЦРУ США. Была ослаблена борьба с контрреволюцией внутри страны и созданы условия для усиления агрессивных действий империализма и реакции против Афганистана. Манипулируя социалистическими лозунгами, X. Амин фактически способствовал дискредитации целей и задач апрельской революции 1928 года, превращению Афганистана в плацдарм империализма у южных границ СССР».
Все это было неправдой.
X. Амин провозглашал абсолютно те же лозунги, что и Н. М. Тараки. Он собирался так же верно служить Советскому Союзу, как и его предшественник. Окружавшие его советские советники и специалисты, казалось, были самой надежной гарантией от любых потрясений с Севера.
После получения телеграммы Брежнева обнаглевший и осмелевший X. Амин даже приказал умертвить своего предшественника, которого просто вывезли в мешке и 8 октября убили. Шла «элементарная» борьба за власть в «феодально-социалистическом обществе», лишенном какого-либо подобия демократии.
Более того, сам X. Амин просил Советский Союз ввести войска. Ему все труднее было контролировать границу с Пакистаном, обеспечивая безопасность собственного режима.
