Вячеслав Денисов - Презумпция виновности
Под ружье, согласовав свой принцип поиска с руководством ГУВД, Кряжин мог поставить около двухсот человек. Ровно столько мог оторвать от службы руководитель милиции города. Эти две сотни людей в форме и штатском должны проникнуть во все известные им притоны, гостиницы, катраны и адреса с одной-единственной целью – найти водителя пятого таксопарка города Холмска Пикулина.
И когда советник уже довел свое решение до первичной инстанции – непосредственно подчиненных ему членов следственной бригады, на столе Желябина загудел довоенный телефон. Сначала внимания на это никто, кроме майора, не обратил. Мало ли кто и по какой причине может звонить начальнику «убойного» отдела? Сколько еще вопросов решает Желябин, помимо помощи советнику? Не счесть. Однако когда Желябин положил трубку в рогатки и сказал:
– Кажется, на это мы не рассчитывали, – все поняли, что звонок не сторонний.
– Что случилось? – спросил Кряжин.
На что тут же получил ответ:
– В дежурной части находится человек, которого направил Пикулин.
Все оживились, Кряжин не повел бровью.
– Все в кабинет Георгиева. Введи его ко мне, Желябин. Коллега, задержитесь, – последнее предназначалось Мацукову, который вместе со всеми встал, но был вынужден снова опустить папку на стол.
Нравилось это присутствующим или нет, но закон следствия и оперативной работы суров – никто не должен противиться желанию следователя или опера поговорить с нужным ему человеком наедине. Это не прописано ни в Законе «Об оперативно-разыскной деятельности», ни в Уголовно-процессуальном кодексе, но это правило соблюдается с особым рвением, как не соблюдается даже статья главного закона страны о том, что никто не может быть признан виновным в совершении преступления, пока это не доказано судом. А то, что Кряжин решил при этом оставить Мацукова, так это их, прокурорское дело. В конце концов, мундир с распознавательными знаками прокуратуры при разговоре не повредит.
Поначалу пришелец Кряжина насторожил. После того, как сообщил ему, что входил в состав следственной бригады Генеральной прокуратуры СССР, расследующей злоупотребления в Узбекистане. Но через минуту, поняв, с кем имеет дело, советник успокоился и слушал человека, имеющего вид неопохмелившегося безработного, со всем вниманием. Он вскоре стал догадываться о причинах прихода этого алкоголика в органы внутренних дел.
– Есть у меня друг. Мы вместе работали в городской администрации. Чудесный человек, фамилия его Пикулин. Давая ему служебную характеристику как бывшему коллеге, – несло гостя, – я не могу не отметить его внимание к людям. «Что привело вас сюда, товарищ?» – спрашивал Святослав всякого, кто пересекал порог администрации. Он вот так стоял у входа, большой человек с распахнутой душой, и, не чураясь статуса вошедшего, спрашивал его прямо у дверей: «Что привело вас, дорогой холмчанин? У вас нет квартиры? Это чудовищно!» И вы не поверите…
– Иван Дмитриевич.
– И вы не поверите, Иван Дмитриевич, он шел к начальнику жилищного комитета, ставил вопрос ребром! И страждущий получал квартиру! Вот такой человек этот Пикулин, интересы которого я имею честь представлять здесь, в милиции…
Мацуков сидел, и на лице его блуждали две тени. Первая – любопытства, ему, по-видимому, не часто приходилось становиться свидетелем таких сцен. И вторая – непонимания, зачем он здесь.
– Он сказал мне вчера, – продолжал посетитель, внимательно наблюдая, как человек ставит на стол два стакана, – Михаил Петрович, моя судьба в твоих руках… – Вспыхнувший взгляд его потускнел сразу же, когда хозяин кабинета взял в руку чайник. – Меня, сказал Святослав, хотят убить… Спасибо… У вас не найдется пары капель коньяку в чай? У меня чудовищно низкое давление… метеозависим от перепада температур… Кофе, говорите, есть… Ладно, сойдет чай. Итак, на чем я остановился?
– Святослава хотят убить.
– Совершенно верно. Вы удивительно проницательны! Вы слушаете меня всего минуту, а уже делаете выводы… Вы из оперативно-разыскного бюро? Неважно, я понимаю, об этом не спрашивают. Так вот, Святослав рассказал мне историю с перерезанным горлом, чемоданчиком подонка-мертвеца, подставившего Святослава, и описал несколько попыток покушения на свою жизнь. Так вот, в силу предоставленных мне полномочий, я заявляю от имени своего доверителя – Святослав Пикулин не виновен!
– Когда он со мной встретится? – глядя в стакан с чаем, осторожно спросил советник.
– Он сказал, это невозможно.
– И вы, как бывший член следственной группы Гдляна и Иванова, думаете, что я вам поверю? Вы, скажем, много верили первому секретарю ташкентского горкома партии товарищу Султанбекову?
Гость замялся.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, – произнес Кряжин, снимая с телефона трубку, – что у Пикулина два пути. Либо он выходит на меня напрямую, либо я нахожу его сам. Во втором случае вопросов к нему прибавится. Вы свободны.
Гость взял со стола стакан и, обжигаясь, сделал несколько глотков. Передохнул и, слушая разговор мужчины с кем-то, кого просил подписать пропуск, глотнул еще. Когда удастся в следующий раз выпить хорошего чая, он не знал.
– Вы передайте Пикулину, что он совершает глупость. Если он ни в чем не виновен, пусть придет. – Склонившись над столом и сделав рукой знак, чтобы визитер задержался, Кряжин вынул из кармана ручку и быстро написал на листке несколько слов. – Передайте ему это. Здесь разъяснения, почему он может не бояться встречи со мною.
Странный гость вышел, и все, за исключением Желябина, вернулись на свои места. Майор подписывал пропуск и звонил в дежурную часть.
– Вы позволите мне идти? – захныкал следователь райпрокуратуры, демонстрируя Кряжину часы, как диковинку. На самом деле ничего необычного в часах не было – обыкновенные «командирские». Вот Кряжин, тот мог бы удивить. Его «Буре» могли вызвать зависть.
Все правильно. Убийство Головацкого и его твердосплавные композиции – забота Генпрокуратуры. У районного следователя дел побольше, хотя и не такие они значимые. Зато их, простите, много. И за каждое дерут так, как за Головацкого с его танталовыми сплавами…
Сашка ждал возвращения посыльного довольно долго. Несмотря на то, что поутру денег ему он не дал, а обещал пиво лишь по возвращении, никто не мог поручиться за то, что Мишка Петрович не встретил по дороге кого-то и не уселся за выпивку. Сколько таковая могла длиться, Пикулин знал не понаслышке.
Но его опасения не подтвердились. Ровно через час Сашка увидел знакомое коричневое пальто, полы которого взлетали на ветру, как крылья. Мишка Петрович спешил получить обещанное вознаграждение. Но Санька в квартиру не торопился. Его жизненное правило работало с полной отдачей, и уходить с чердака над первым подъездом, удаленным от подъезда, где проживал выпивоха, он не собирался. Он продолжал ждать. И дождался. Не успела спина Петровича скрыться за хлопнувшей дверью, из арки показался человек в длинной зимней куртке с меховым воротником. Он оглянулся и стремительно побежал к подъезду. Вскоре дверь захлопнулась и за ним.
Сашка смотрел на дверь, как завороженный. Представлял, как Мишка Петрович поднимается по лестнице, а следом, крадучись, движется его преследователь. Последний замечает номер квартиры, в которую зашел пьяница, и возвращается на улицу… Теперь те, у кого алкоголик побывал, знают, где он живет. Соответственно, знают, где искать его, Пикулина.
Через минуту произошло то, что должно было произойти. Из подъезда, озираясь, вывалился тип в кожаной куртке с меховым воротником и, семеня по двору, пересек его и исчез в арке.
«Вот и все, – омрачился Санька. – Вот и все… Его провели. Это не факт, что выпивохе не поверили, но и не факт, что поверили. Сейчас начнется зондаж, который завершится входом в квартиру через выбитые двери…»
Уйти он мог в любой момент. Но желание воочию увидеть подтверждение невозможности дальнейшего общения с милицией по-хорошему заставляло его мерзнуть у чердачного окна.
Еще час просидел он, разглядывая внутренности дворика. Спецназа в масках, по-крысиному пробирающегося по двору, не было. Оперов – а Сашка вычислил бы их непременно – тоже. И он решился.
Прошелся по крыше до люка подъезда, в котором проживал его гостеприимный хозяин, спустился по лестнице, стараясь не сыпать на чисто вымытый кафельный пол пыль с чердака, и подошел к двери. Толкнул (Мишка Петрович ее всегда так открывал, на ней не было живого места для установки нового замка) и вошел.
Хозяин монашьего скита лежал на полу и устало смотрел в стену, где сиял мертвенной серостью экран телевизора. Мишка Петрович лежал на левом боку, вытянув правую руку, словно подзывая кого-то издалека, и голова его, чуть склонившаяся набок, лежала на ней. Правая нога откинута до отказа назад, левая выброшена вперед. Он словно пробивал свой последний пенальти за «Крылья Советов»…
