Александр Бушков - Пиранья. Звезда на волнах
– Какая ночь... а?
Ночь и в самом деле была чудесная – полная луна заливала зыбким сиянием джунгли на берегу, золотила на морской глади хрупкую невесомую дорожку, россыпи крупных звезд усеяли небесный купол, и едва слышно плескала в борт спокойная вода. В такую ночь только и млеть возле очаровательной девушки, терзаясь неизвестностью.
Жаль только, что Мазур никакой такой неизвестностью не терзался. Нетрудно было просчитать близкое будущее. И оттого на душе у него было чуточку грустно, потому что классическая сцена, прямиком заимствованная из многочисленных книг и фильмов (жаркая ночь, луна и звезды, романтическая тишина и палуба шхуны посреди тропических морей), была пронизана высокопробным лицемерием, все было не взаправду, все игра, притворство, лицедейство, и Мазуру было не на шутку обидно – в эти декорации так и просилось что-то настоящее, чистое и взаправду нежное, только где ж его взять, если идет игра и ставки ох как велики...
Естественно, когда Мэй Лань протянула руку, он нисколечко не удивился, взял в ладонь ее тонкие пальчики и осторожно погладил своими – настоящий кавалер должен начинать романтично, не стоит с маху грабастать девочку в охапку, как мы это наблюдаем в штатовских фильмах... Мэй Лань гибким движением переместилась в его сторону – первое мимолетное полуобъятие, поцелуй в щечку, кончики пальцев скользнули по гладкой коже, ладони замерли на тонкой талии, тело девушки чуть напряглось, обозначая легкое сопротивление приличия ради... Но все же дала себя уложить на плотную парусину, помня, что необходимо не только аккуратно расплатиться, но и очаровать, насколько удастся...
– Ты прелесть, – прошептал ей на ухо Мазур добросовестно прерывавшимся голосом.
– Только не надо о любви с первого взгляда...
– Я и не пытаюсь. Но ты ведь прелесть...
– По сравнению с твоим обычным кругом общения, а?
– Ну что поделать, что поделать... – признался Мазур. – Жизнь носила по задворкам, чего уж там... А ты – совсем другое, ты из другого мира, и водиться привыкла отнюдь не с такими маргиналами, как я. За тобой, наверное, ухаживают к р а с и в о? Ведут умные беседы, читают стихи...
– Ты тоже попробуй.
– Увы, увы... – сказал Мазур, не найдя в своей англоязычной памяти ничего подходящего, ну, а русское не годилось, понятно. – Мы, исландцы, в поэзии не сильны, нет у нас таких традиций...
Развивать эту тему он побоялся – черт их знает, исландцев, вдруг у них как раз и есть и традиции, и поэты и об этом написано в книгах, которые просто обязана прочитать толковая студентка? В конце концов, все его знания об Исландии сводились к книжке писателя Фина, последний раз читанной лет десять назад. Тут легко угодить впросак...
– Что с вас взять, с отшельников Европы... – фыркнула Мэй Лань. – Лежи и слушай...
Она нараспев продекламировала, лежа в его объятиях и глядя в звездное небо:
И ясному солнцу, и светлой луне
в мире покоя нет.
И люди не могут жить в тишине,
а жить им – немного лет.
Гора Пэнлай среди вод морских
высится, говорят.
Там в рощах нефритовых и золотых
плоды, как огонь, горят.
Съешь один – и не будешь седым,
а молодым навек.
Хотел бы уйти я в небесный дым,
измученный человек...
– Здорово, – сказал Мазур. – Сама сочиняла?
Она звонко рассмеялась:
– Нет, положительно ты прелесть... Это Ли Бо, великий китайский поэт.
– Ты что, с ним знакома?
– Джимми, ты меня уморишь... Он жил тысячу двести лет назад...
– Ладно, ладно, – насупился Мазур. – Если тебя спросить, кто из великих скальдов жил в Исландии лет семьсот назад, ты тоже угодишь пальцем в небо...
– А кто из великих скальдов жил в Исландии семьсот лет назад? – живо поинтересовалась Мэй Лань.
– Снорре Скьярлавсон, – браво ляпнул Мазур первое пришедшее на ум словосочетание, звучавшее вполне по-скандинавски.
– Не слышала...
– То-то. Если покопаться в памяти, смогу даже что-нибудь вспомнить.
– Не надо, Джимми, – прошептала ему на ухо Мэй Лань. – Тебе вовсе не хочется вспоминать древние стихи, тебе адски хочется снять с меня купальник...
– Ага.
– Так сними.
Он незамедлительно последовал совету – и наконец получил свое на пропитанной ароматами моря парусине, под тихие стоны и ласковый шепот. Происходившее должно было заставить любого преисполниться мужской гордости – распростертое под ним тело потеряло собственную волю, угадывая его желания и подчиняясь искусно и пылко. Кое о чем он при всем своем опыте и понятия не имел, и много времени прошло, прежде чем унялась затейливо ублажаемая взбудораженная плоть.
Плохо только, что обязанная сурово бдить частичка сознания постоянно оставалась на страже, именно она, не растворившись в бешеном наслаждении, что бы ни вытворяла и что бы ни позволяла девушка, прилежно отмечала: ну да, высший класс о б в о л а к и в а н и я, нужно зафиксировать, она ведет свою партию безупречно: не переигрывает, не старается многословно уверить, что покорена и приручена, но несколькими скупыми, выверенными фразами, сделавшими бы честь любой актрисе, сумела все же убедить, что Белый Охотник завладел не только телом, но и душой, что именно такого она хотела встретить, что готова принять подчиненную роль... Точнее, ей удалось бы в этом убедить с л у ч а йн о г о партнера, не избалованного бесплатной любовью порядочных девушек авантюриста. Точно, удалось бы. Но только не человека под чужой личиной, обязанного быть недоверчивым циником, особенно при таких обстоятельствах. Бывали уже, как отмечалось, прецеденты, не прибавившие доверчивости и благодушия, вовсе даже наоборот...
– Забавно, – сказала Мэй Лань, не открывая глаз. – Ты у меня – первый белый любовник.
– И что?
– И ничего. Мне очень хорошо. Очень хочется думать, что и тебе тоже.
– Ага.
– Ох, эти белые... – тихонько рассмеялась девушка, лежа в его объятиях. – Ты только что стал полновластным хозяином восточной женщины – и даже не попытался в цветистых романтичных выражениях выразить ей за это благодарность...
– Милая, если бы я умел! Из меня жизнь столько лет выбивала всякую романтику... – сказал Мазур чистую правду, касавшуюся как принятой личины, так и его н а с т о я щ е г о. – Ты прелесть, ты чудесная девушка... Вот и все, что способна придумать моя приземленная европейская душа... А как вообще в таких случаях обязаны себя вести романтичные восточные мужчины?
– Я тебе выдам страшную тайну, – сказала Мэй Лань. – Восточные мужчины в таких ситуациях романтики избегают. Тысячелетние традиции, милый. Не полагается проявлять перед женщиной ч у в с т в а... Иначе лицо потеряешь.
– Ну вот, а требуешь...
– Но я же современная восточная девушка, – сказала Мэй Лань. – Уже испытавшая влияние западной цивилизации... Мне хочется и романтических признаний, и нескрываемых чувств...
– Я постараюсь, – пообещал Мазур. – Когда вернемся в город, я тебе назначу свидание, и мы будем гулять, держась за руки, и где-нибудь под благоухающим деревом я тебя поцелую...
– Вот это уже по-настоящему заманчиво.
– Насколько я знаю, здесь не возбраняется целоваться на улицах?
– Милый, в этих краях многое не возбраняется. Возбраняется главным образом одно: задавать неуместные вопросы... Ты никогда не слышал историю о фельдмаршале Митаеси и его жене?
– Не доводилось.
– Дело было в конце прошлого века, – сказала Мэй Лань напевным и таинственным голосом, каким рассказывают страшные сказки. – Был такой японский фельдмаршал. Пока он воевал с корейцами, супруга его, как деликатно выражаемся мы, азиаты, вела себя несколько не так, как приличествует супруге самурая. Фельдмаршалу, как водится, настучала какая-то добрая душа. Он вернулся, вошел в дом – и больше никто и никогда его супруги не видел... Через десять лет он женился вторично.
– А куда ж она девалась? – с нескрываемым любопытством спросил Мазур.
– Никто не знает. Сам понимаешь: ни один полицейский не рискнул бы войти в дом самурая и фельдмаршала, чтобы задавать неуместные вопросы... Не полагается вопросы задавать, знаешь ли. Неприлично. Все, что происходит в доме почтенного самурая, – его сугубо личное дело.
– Да, хорошо быть самураем...
– Куда уж лучше... А ты деликатный человек, Джимми.
– Это почему?
– Даже не пытаешься, пользуясь моим разнеженным состоянием, поднять вопрос о процентах и доле...
– А у тебя, правда, разнеженное состояние?
– Ага...
– Ну так к чему пользоваться женской слабостью? – великодушно сказал Мазур, легонько гладя кончиками пальцев окрестности того, что на местном куртуазном языке именовалось «жемчужницей». – Потом поговорим. Все равно никуда нам друг от друга не деться. Самое хорошее в нашем мире – когда сочетаются и деньги, и чувства, гармонично дополняя друг друга, тогда все получается проще и легче, дорога к цели прямее...
