Сергей Самаров - Человек без лица
Он убрал трубку в карман, а не в чехол, и перевел дыхание. Подполковнику с его массой тела трудно давалось ношение бронежилета.
– Что там? – спросил Трапезников.
– Опросили ментов, которые позавчера утром дежурили на вокзале. Они такого пассажира не помнят. Из них никто места патрулирования не оставлял, один патруль встречался с другим, и все были на виду. Часто отмечались в дежурной комнате. Но все патрули утверждают в один голос: они видели там каких-то русских ментов, которые кого-то встречали. Считают, что это прикомандированные. Таких сейчас много. И еще, после многих опросов нашелся пассажир, который видел, как русские менты проверяли документы у красивого чеченца, а потом повели его куда-то. Но не в сторону комнаты милиции. Это он точно помнит… Чеченца по фотографии опознал на пятьдесят процентов. Лица ментов не помнит…
– Значит, все-таки менты…
– Значит…
Машины проехали пост ОМОНа без остановки и через пять минут остановились рядом с ментовской машиной, стоящей с включенными фарами и включенным боковым прожектором. Хожаев посмотрел в окно и нахмурился. И из машины вышел не сразу. Трапезников поторопился и вышел через другую дверцу, на ходу забрасывая ремень автомата на плечо. Осмотрелся. Место показалось знакомым, но сразу сообразить, куда они приехали, он не смог.
– Вот здесь халат лежал. – Ментовский старший лейтенант козырнул, и сразу показал на невысокий сугроб у дороги. – Чуть-чуть полой на дорогу свесился… Хозяйка дома ничего не слышала. Дом мы не осматривали. Мало ли… Но улицу блокировали с другой стороны. Выставили омоновцев. Начнем осмотр домов?
– Начнем, – сказал майор, командующий группой захвата.
– Начинайте с соседнего… – сказал Хожаев.
– А этот? – не понял майор.
– Это мой дом… – хмуро объяснил подполковник и направился к калитке.
2Зелимхан так и не лег в эту ночь. Впрочем, долгая жизнь у костра давно научила его спать сидя. Так и сейчас… Охранник разжег очаг и, повинуясь короткому молчаливому знаку эмира, вышел, а эмир сел на пенек, протянув к трескучему, играющему пламени руки, прогревая, как обычно, суставы и активно шевеля пальцами. Но скоро руки стало жечь близким огнем, и он сложил их у живота, уперев локти в колени, и долго сидел так, закрыв глаза. Он и сам не понимал, спит или не спит, грезит чем-то или напряженно думает. Накануне вечером, до того как лагерь затих, Зелимхан думал только о брате, о том, что могло с Алимханом случиться и как брату помочь. И так навязчивы, так мучительны были эти мысли, что он даже забыл о тех трех джамаатах, что отослал поверху хребта на поиски появившихся откуда-то федералов. Потом вспомнил, но спрашивать не стал. Знал, что когда будет результат, ему доложат. И опять выбросил из головы эти мысли. Вернее, эти-то он как раз и не выбрасывал, а они ушли сами, как малонужные, второстепенные. А основная мысль из головы уходить не хотела. Хотя в принципе, что можно было сделать, Зелимхан сделал. Утром в Грозный отправится целая группа поддержки. Это будет реальная помощь Алимхану. И они будут докладывать обстановку по два раза в день. И все… Больше, из-за недостатка информации, Зелимхан сделать не может. Не может сделать до поры до времени… А когда час настанет, когда будет ясно, что следует предпринять, он именно это и предпримет… И потому не стоит мучить себя размышлениями, представлениями, которые могут сбыться, а могут и не сбыться. Лучше просто оставить эти мысли, и все… Придет время, все встанет на свои места…
О силе воли Зелимхана много говорят. Воля у него действительно непоколебимая. Он сказал себе так, и это стало так. Он перестал беспокоиться. И спокойно просидел перед очагом несколько часов до той поры, пока не услышал на улице, где-то на окраине лагеря, шум. Но выходить на шум – это комендантская обязанность, а никак не задача эмира. Если шум стоит того, ему доложат. И он стал ждать доклада.
Все так и произошло. Привычно постучал в дверь араб-охранник. Дверь чуть-чуть приоткрыл, и Зелимхан сказал через плечо, почти не оборачиваясь:
– Войди, я не сплю…
Охранник остановился в трех шагах за спиной. Алимхан много раз предупреждал Зелимхана, что нельзя оставаться спиной к охраннику. Наемник – он всегда наемник. Он служит за деньги. Следовательно, его могут перекупить. И эмир позволял себе такое пренебрежение безопасностью только в отсутствие брата.
– Что там? Вернулись джамааты?
– Нет, эмир. Начальник штаба…
– Да… Пусть войдет.
Начальник штаба вошел, и Зелимхан по звуку узнал его шаркающую стариковскую походку. Тот, конечно же, не старик еще, старикам нечего делать на войне. Но походку с детства, как помнит Зелимхан, имеет старческую.
– Что там? – повторил эмир вопрос, заданный охраннику.
– Часовые с нижнего поста привели какого-то старика. Он говорит, что пришел к тебе.
– Старик шаркает ногами?
– Не заметил. Кажется, не шаркает. Ружье у него… Длиннее его самого… Дедовское… Боевой дед…
– Тебе тоже надо бы перестать ногами шаркать… Не старик… Этот… Назвал себя?
– Да. Сказал, что его зовут Казбек Рамазанов.
– А… Казбек Рамазанов… Он говорит, что пришел меня убить?
– Нет, этого он не говорит.
– Сам пришел или его поймали?
– Сам.
– Тогда заберите у него ружье, еще, что есть из оружия, и запустите ко мне. Предупреди охрану, что этот старик объявил себя моим «кровником».
Начальник штаба ушел, а через две минуты вернулся вместе с охранником и высоким седобородым стариком. За спиной старика вошел и начальник разведки Кадыр, которому, похоже, не спалось этой тяжелой ночью. Старика Зелимхан встретил стоя. Роста они оказались почти одинакового, и в глаза друг другу смотрели одинаково – прямо, без боязни.
– Мне рассказывали о тебе, Казбек, – сказал Зелимхан. – Я знаю, что ты хочешь убить меня. Меня многие хотят убить, но пока я живу и убиваю их. Ты сам пришел. Зачем? Говори… Чтобы я убил и тебя?
– Я вышел в горы, чтобы убить тебя… А потом в горах встретил спецназовцев. Они тоже за тобой охотятся. В одного я стрелял, попал прямо в сердце. Но на нем такая тяжелая штука, которую не берет пуля моего старого ружья…
– Бронежилет… Похвально… – сказал Зелимхан. – Какой спецназ? «Краповые» береты?
– Нет. «Летучие мыши»…
– Даже так… Почему ты стрелял в спецназовцев? Ты мог бы взять их в союзники. Они хорошо умеют воевать. И вместе вы убили бы меня.
– Они хорошо умеют воевать. Я видел. Но я не могу брать в союзники тех, кто воюет с моим народом.
– В этом я могу тебя понять, – кивнул эмир. – Что ты видел там, в горах? Сколько там этих спецназовцев?
– Трое. И они перебили сначала два твоих отряда, маленьких, потом один, большой.
– Всех перебили? – удивился Зелимхан. – Втроем?
– Да. Я предупреждал твоих выстрелами из ружья. Мое ружье громко стреляет…
– Мы слышали твои выстрелы, – сказал Кадыр. – Я посылал троих проверить, кто стрелял. Что с ними?
– После каждого выстрела я отходил в сторону чужими следами. А твои люди нарвались на спецназовцев. Эти тоже за мной охотились.
– Спецназовцев было больше. Это ты видел только троих… – сказал Кадыр. – Как же они тебя не поймали?
– Я старый воин и старый разведчик. И умею читать следы. Спецназовцев было только трое. Хотя они и стреляли с разных мест… Они тебя обманули, как обманули и других. И всех перебили… Там был большой отряд…
– Я послал тридцать человек, – сказал начальник штаба. – Три человека не могли перебить всех. Силы слишком не равны.
– Они заманили их на мины. И обстреляли. Воины побежали из-под обстрела и попали на другие мины… Там их и добили…
– Где они сейчас? – в гневе спросил Зелимхан.
– Они ушли… Перебили кучу народа и ушли… Последним они ранили человека на нижней тропе, когда уже уходили. Он шел сюда один. И умер на моих руках.
– Что за человек? – спросил Кадыр.
– Он просил передать Зелимхану ту штуку, которую у меня отобрали…
– Что отобрали? – спросил эмир.
Кадыр протянул ему коробку с компакт-диском. Зелимхан положил диск на стол.
– Ты пришел, хотя знал, что я могу тебя убить? – спросил старика.
– Я пришел к тебе, выполняя волю умирающего земляка. Ты не можешь убить гостя. Ты накормишь меня и обогреешь, пока я в твоем доме. А потом, когда мы встретимся снова, Аллах рассудит, кто из нас прав…
Зелимхан усмехнулся.
– Ты смелый человек. Накормите его и обогрейте. Пусть отдохнет и уйдет, когда ему заблагорассудится. Не стреляйте в него, когда будет уходить… Воин никогда не стреляет в спину другому воину. Так завещали нам предки… А потом… А потом рассудит Аллах…
Все вышли, а Зелимхан долго еще смотрел на закрывшуюся дверь. Он позавидовал сейчас этому старику. Слишком силен у старика дух, слишком много правды в его изможденном жизнью теле. Той правды, которая делает из человека героя. Об этом старике долго будут говорить в отряде. И пусть говорят. И пусть говорят о Зелимхане. Он хорошо сейчас поступил. Поступил, зная, что об этом поступке будут много говорить…
