Горец. Оружейный барон - Старицкий Дмитрий

— Да две… всего две бочки бросил я на коровьи луга… — еле проговорил корвет-капитан и опять заржал.

Не знаю, плакать тут или смеяться, но своей бомбардировкой полустанка мы сорвали не только все стратегические планы врагам, но и себе все, что можно, обломали.

Согласно донесениям с фронта, через пару часов после того, как мы оттуда улетели, царцы таки взорвали свои мины, которые уже успели заложить под наши полевые укрепления, и обрушили часть наших траншей на склоне того холма, где стоял южный форт. После чего моментально начали атаку неполной пехотной дивизией, врываясь в образовавшуюся брешь наших порушенных позиций, благо всю проволоку, и нашу, и вражескую, от таких взрывов просто сдуло вместе с кольями. И ничто не мешало таранному штыковому удару.

Командир Будвицкой пехотной бригады, прикрывающей форт в полевых укреплениях, не нашел ничего лучшего, как встречно ударить в штыки. И сам попёрся лично охреневать в атаке с сабелькой в руке.

Применить пулеметы со стен форта значило бы в такой собачьей свалке — стрелять по своим. И пулеметы с обеих сторон замолчали.

Завязался встречный бой.

Страшный бой.

Рукопашный.

Как в Средневековье. Штык на штык. Озверение на озверение.

О такой мелочи, как современная техника, позабыли все, лишь бы дорваться до горла врага и давить его лично, сладострастно сдавливая пальцами. За яблочко! За яблочко… Чтобы видеть в упор, как у него глаза на лоб вылезают. Чтобы слышать, как хрипит это стерво, не имея никакой возможности вздохнуть.

Вогнать с разгона штык в незащищенное брюхо и перекинуть обмякшее тело через плечо за себя — кто-нибудь сзади тебя, может, окажется милосердным и добьет. А твой штык с капающей с него кровью жадно ищет новую жертву…

Наша бригада полегла вся.

Почти восемь тысяч человек.

За неполный час.

И было особенно обидно, что именно из этой бригады мы еще не успели выдернуть на завод призванных в нее квалифицированных рабочих Будвица. А их в ней было много. Бригада формировалась в городе как добровольческая. Народное ополчение…

Царцы, несмотря на чудовищные потери, ворвались в форт на плечах отступающих остатков пехотного прикрытия и запустили вперед своих уставших и потрепанных боем частей свежий резерв. И фельдмаршалу Смиглу все бы задуманное удалось — форт бы мы потеряли, если бы его инженеры смогли довести минные работы до конца.

Если бы еще не летали по небу разные козлы типа меня с Плотто, походя пустившие в распыл пять вагонов дефицитной взрывчатки, которой как раз не хватило для подрыва фронта разом на ширину в несколько километров. Вот такой готовился размах. А тут мы… С морячком из торгового флота на штурвале, который и опознал маркировку мешков.

Случай…

Кисмет!

А второе чудо на фортах было рукотворным.

Король, который для своей железнодорожной артиллерийской гвардии особого могущества ничего никогда не жалел, озаботившись появлением в наших ближних тылах групп вражеских пластунов, с которыми не могла справиться полевая жандармерия, обоснованно боясь диверсий, создал в своей дивизии пулеметную роту прикрытия. Или быстрого реагирования, если хотите. Вооруженную пятью десятками ручных пулеметов «Гочкиз». Эту роту и кинули отбивать форт на помощь тем, кто еще держался из гарнизона. На паровозе с двумя прицепленными пустыми платформами.

Еле успели…

Пулеметная рота вынесла царцев из укреплений за два часа, и то только тех из них, кто успел сообразить, что дело стало нечисто. И сделала это с минимальными для себя потерями, так как пулеметчики благоразумно в рукопашный бой не встревали, предпочитая кинжальный автоматический огонь. Зачастую перекрестный. С таких позиций, на которые даже трудно было подумать, что там может вообще стоять пулемет.

Это было первое применение в бою ручных пулеметов вообще. Тем более применение сразу такое массированное. Вряд ли было бы возможно планово такое их количество разом концентрированно ввести в бой. Раздали бы генералы, как всегда, вундервафлю по типу всем сестрам по серьгам, размазали бы по фронту.

На следующий день парламентеры фельдмаршала Смигла попросили трехдневного перемирия для достойного погребения павших героев. И это справедливое требование командующим ольмюцким пехотным корпусом, отвечавшим за оборону фортов, было удовлетворено. Своих также хоронить надо. И врагов бросить, где валяются, нельзя — эпидемии среди своих могут начаться. На наших позициях их трупы лежат. Да и не по-человечески это как-то — бросать кого бы то ни было гнить без погребения.

Только вот для начала свежие королевские войска из резерва несостоявшегося прорыва, прибывшие в форт к шапочному разбору, собрали все трофеи на поле боя.

Победители все же мы по всем канонам. За нами осталось поле боя.

Но главное, что случилось, — от мощного взрыва состава с взрывчаткой сама железная дорога с виду не пострадала, но… и насыпь, и рельсы так невообразимо повело горизонтальным тектоническим ударом, что пускать по такой дороге бронепоезд стало очень стремно. А на бронепоезд прорыва возлагались особые задачи. Все остальные участки Восточного фронта были второстепенными.

Наступление на восток откладывалось на неопределенный срок.

Только не оповещенная о срыве наступления, собранная со всех пехотных корпусов тяжелая артиллерия — и старая, и модернизированная — в укрепрайоне, построенном Вахрумкой, в положенное время принялась активно мешать с землей позиции царцев экразитом. Их никто не успел предупредить, что жизнь поменяла планы, и они действовали согласно указаниям из вскрытых в заранее определенное время пакетов. А новейших боеприпасов там имелось на трое суток непрерывной артподготовки как минимум.

Там враги, кстати, тоже готовили мину. Но в песчаном грунте, после первых же прилетевших со стороны леса взрывающихся «чемоданов», слабо укрепленная деревом потерна, прорытая в склоне холма, просела, завалив недостроенные каморы, в которые царские саперы не успели еще заложить взрывчатку. Эта взрывчатка сейчас взрывалась в траншейных складах царцев прямо посередине их войск, когда в такой склад попадал сорокавосьмикилограммовый королевский снаряд, начиненный шимозой.

Война стала совсем другой. Не похожей на те, что велись здесь ранее. Но не все это еще осознали. К тому, что человек сам собой превращается в зверя, вконец охреневшего просто от долгого сидения в грязных окопах, следовало еще привыкнуть. Как и к предельному обесцениванию человеческой жизни.

Онкен выдал мне увольнительную на три дня.

— Тебе, Савва, по мнению его величества, следует отдохнуть. Выспаться. Это приказ. Потом поедешь в южный форт, посмотришь, что там да как, свежим глазом. А то донесения часто противоречивые. Командование одно дудит. Врачи другое. Интенданты третье. Но сначала на укрепрайон заскочишь, посмотришь что там.

— Только наблюдать, экселенц?

— Ты ранее просил там обкатать своих особых рецких стрелков… Ну так возьми их с собой. Заодно будет тебе охрана. Не такая заметная, как дворцовые гренадеры. А без охраны тебя даже выпускать в город теперь не велено.

— А если мне, экселенц, в «Круазанский приют» приспичит наведаться?

— Тогда двое с пулеметом будут стоять у твоей двери в коридоре, а еще двое на улице под окном. Без вариантов, — спокойно ответил на мою подколку генерал-адъютант. — А ты с девкой будешь играть в узника Черного замка за закрытой дверью, — совершенно серьезно добавил генерал.

— Спасибо, что не кладете охрану ко мне в кровать вместе с женщиной, — съехидничал я и из вредности опустил его титулование.

— Будет нужно — положим, ваша милость, — так же ехидно ответил мне Онкен, титулуя меня не по-уставному. — Не сомневайся. И дома теперь держи охрану. Из тех же стрелков. Я так понимаю, они тебя охранять будут надежнее, чем кто-либо. Ты же их вождь, — подмигнул мне королевский генерал-адъютант. — И помни, что посылаю я тебя подглядывать и подслушивать, а не вмешиваться. Нам нужна целостная картина того, что произошло. И предложения — что надо исправить, чтобы наш план снова заработал, а то нас в генштабе с дерьмом съедят. Им сейчас только повод для этого дай.