Михаил Нестеров - Умный выстрел
Наконец я занял водительское место. Чуть прибавив газа, я толкнул рукоятку реверса вперед. Готовый заглохнуть двигатель все же справился с маленькими оборотами, и катер, преодолевая силу течения, пошел вперед. «Газу, газу!» — дал я себе команду и стал выруливать, оставляя дебаркадер с правого борта.
Три или четыре минуты хода на скорости около пятидесяти километров в час, и я увидел впереди ходовые огни сухогруза с дополнительным топовым огнем зеленого цвета. И эту фазу моей вылазки можно было назвать «Меркурий почти виден». Я убавил обороты двигателя. Катер шел теперь не более 25–30 километров в час. На мой взгляд — предельно допустимая скорость для десантирования.
Чем ближе я подбирался к «Меркурию», вытянувшемуся по течению кормой вперед, тем четче вырисовывались его контуры. Я не сразу сообразил, что за одиночный огонь светится у него по правому борту. Оказалось, этот белый топовый огонь нес баркас; отличительные бортовые были выключены. Зато ходовые огни и клотик на моем катере сияли во всей своей красе и привлекали внимание.
Катер оказался в пятидесяти метрах от стометрового гиганта, когда я, отпустив штурвал, выбрался из кокпита. Став ногами на диван, я приготовился шагнуть еще дальше, на крышку моторного отсека. Вот он, этот шаг: рискованный, на неуправляемом катере; этакая дикая речная джигитовка. «Ну где та телка с мыльницей?» Обыкалась, наверное. У нее получился бы отличный снимок: длинноволосый мужик, через плечо которого перекинут дробовик, сидит на корточках на моторном отсеке скоростного катера и собирается прыгнуть в воду спиной назад… Я не раз и не два десантировался так с грузовой машины, по-боевому экипированный.
Осталось примерно тридцать метров.
На «Меркурии», конечно, заметили приближающийся катер. Они видят три огня: два «габарита» и клотик, смутные очертания этого маленького судна, но при всем желании не могут рассмотреть человека на корме. Еще и потому, что там ему не место.
Двадцать.
Катер почти поравнялся с носом сухогруза, и он похож на брандер, нагруженный взрывчаткой.
Десять.
Катер идет так, как будто перешел под управление автопилота. Руль как будто заклинило и он не отклоняется от прямой ни на метр.
Катер понесся вдоль борта балкера, и звук двигателя изменился: отраженный от сухогруза, он приобрел что-то от раскатов грома.
Пора.
Я отпустил руки и оттолкнулся от кормы катера. Вода оказалась плотнее, чем я ожидал. Меня перевернуло несколько раз, прежде чем моя скорость, во время отталкивания равнявшаяся скорости катера, сошла на нет… Я погрузился в воду, не отдавая отчета своим действиям. И снова на помощь мне пришло шестое чувство, оставляя позади «великолепную пятерку»: над толщей воды скользнул яркий луч прожектора, снова вернулся, обшаривая водное пространство у меня над головой. Я вынырнул, когда свет прожектора гигантским целеуказателем поймал катер. И провожал его еще несколько секунд. Но вряд ли смотрящий сумел разглядеть что-то в кокпите. Даже если бы катер несся навстречу сухогрузу, он бы ослепил его отраженным от прямого стекла светом.
Течением меня прибило к баркасу. Он стал для меня челноком, с которого я намеревался ступить на борт грузового судна. Я еще не поднялся на борт, но подумал о том, насколько близок я был к смерти. Ружье у меня за спиной могло сломать мне шею или попросту придушить, пока я кувыркался через голову на поверхности воды, возомнив себя по меньшей мере богом морского десанта.
Забраться на баркас с воды было несложно. Тем не менее я, уставший в короткой схватке с водной стихией и собственной беспечностью, затратил немало сил и времени, чтобы подтянуться сначала на привальном брусе, а потом на металлическом леере.
Я на борту. И в первую очередь я скользнул в кают-компанию, прислушался. Сейчас меня интересовали только настороженные голоса, рожденные пронесшимся мимо «Меркурия» неопознанным катером. Но в этом плане на судне все было спокойно.
Мокрая одежда липла к телу и мешала мне передвигаться. Я снял ее, оставшись в трусах и кедах, с патронташем и дробовиком. И мысленно продолжил цикл снимков, начатых в узком коридоре моей конторы, где я проверял на прочность как сам мотоцикл, так и трофейный шлем.
Оставив кают-компанию, я увидел на корме то, чего не мог заметить в спешке. Это был труп человека, одетого в тельник и спасательный жилет ярко-оранжевого цвета. По тому, как он лежал на борту, перегнувшись через него, мне стало ясно: его перебросили через борт балкера. Даже если он во время падения был жив, то жесткое приземление на спину мгновенно убило его. Ведь убивает не падение, а приземление.
С борта сухогруза на борт баркаса была спущена веревочная лестница. Это упущение команды «Меркурия» я записал себе в актив. Поднявшись по лестнице до края фальшборта, я огляделся. В десятке метров впереди я увидел матроса: в тельняшке и спасательном жилете, с ружьем наперевес. Прислонившись спиной к борту, он невероятным образом прогнулся и бросил взгляд на воду. Мне представилась возможность высчитать периодичность, с которой он выгибался и пялился на воду: два раза в минуту. Этакий двухтактный двигатель внутреннего сгорания.
Второй матрос стоял на мостике, и главным его оружием был прожектор на подвижной станине, как пулемет на турели. Других людей я не увидел. Но и этих двоих, которые как бы страховали друг друга и были друг у друга на виду, мне было с избытком. Я мог легко снять «нижнего», но не мог сразу же дотянуться до «верхнего». В таких случаях, как этот, обычно работают парами. Но я уже давно стал одиночкой (или, как однажды выразился: командные виды спорта умерли для меня в день кончины Следственного комитета военной разведки), и вот впервые за несколько лет пожалел о своем одиночестве.
Решение пришло неожиданно. Мне пришлось спуститься на баркас. Я не смог притупить чувство омерзения, раздевая труп матроса. В первую очередь мне понадобился его жилет, во вторую — тельняшка. Брюки я рассчитывал надеть свои. Одевшись как на сватовство с дьяволицей (что-то с покойника, что-то с живого, что-то новое, что-то старое, что-то сухое, что-то мокрое), я снова пересчитал перекладины веревочной лестницы. На мое счастье, матрос подошел ближе, сократив расстояние до пяти-шести метров. Так что мне пришлось сделать по привальному брусу, держась за кромку фальшборта, всего несколько шагов.
Я обнажил самое бесшумное оружие — нож. Взяв его обычным хватом, но лезвием внутрь, свободной рукой я захватил часового за подбородок. Я не считал его ни живым, ни мертвым, для меня он представлял единственный предмет, о который я опирался, — подайся он резко назад, и мы оба полетим в воду. Но он сопротивлялся и тем самым помогал мне. Прихватив большим пальцем его нос и не давая возможности позвать на помощь, вооруженной рукой я нанес ему рубящий удар выше кадыка и сбоку, перерезая сонную артерию. Его смерть была мгновенной. И я не терял времени. Сорвав у него с головы панаму, я перебросил его через борт. И тотчас занял его место, надвинув панаму на глаза. И все внимание направил на другого часового, с прожектором, как он отреагирует на всплеск. Он глянул вниз и увидел то, что должен был увидеть, что замылило ему глаза во время боевой вахты: одинокую фигуру в жилете, тельнике и панаме у борта. Он оторвал от меня взгляд, и я направился к рубке. Рубка была высокой, лестница — узкой, у́же коридора в моей конторе. Она вывела меня на самый верх. На мостике меня встречал матрос, настороженный моим поведением. Я узнал его: это он однажды держал меня на прицеле дробовика… Он отшатнулся от меня, но я успел схватить его за рукав куртки и с шагом вперед, подставляя колено под его ближнее бедро, атаковал его диагональным ударом снизу вверх. Моя рука прошла вдоль его руки, и я не мог промахнуться. Лезвие ножа распахало ему горло от кадыка до уха, и он, ударившись спиной о перила и оказавшись по ту сторону от них, камнем полетел вниз.
Трое из шести боевиков, принявших предложение Аннинского взять на абордаж судно, были мертвы. Идентификация одного из них помогла мне определиться — какая из сторон сейчас контролирует судно… Команда Аннинского заметно поредела. Вместе с командиром она насчитывала три человека. Если они еще не забрали груз, то им стоит поторопиться. Не мог этот матрос на мостике не узнать служебного катера, которым сам он пользовался не раз, — визуально, вырывая его из темноты светом мощного прожектора, и по звуку мотора. И он наверняка доложил об инциденте командиру абордажной группы. Теперь мне стала понятна нервозность часового, поглядывающего с борта сухогруза на баркас.
И Аннинский находится в возбужденном состоянии. Он ломает голову: кто взял катер и прошел на нем мимо «Меркурия»? В первую очередь мысленно представляет подранка-Клима за рулем, и тот буквально увозит фантазию Виталия, потерявшегося в догадках. Клим жив, а это плохо, это очень плохо. Это провал. Конец. Аннинского объявят в розыск. С деньгами или без них — его найдут. Если я, конечно, чего-то не знаю и у него есть надежный коридор.
