«Царствуй на славу!» Освободитель из будущего - Динец Петр
У султана еще имелись войска. Если быстро переправить дополнительные части из Европы и собрать те, что находятся у Стамбула, можно наскрести до ста тысяч штыков и сабель. Но Махмуд II знал, что большинство из них плохо обученные ополченцы и внушительные цифры не заменят боевого духа и опыта сражений. И хотя этот мятежник, Ибрагим-паша, оставил много воинов в недавно захваченной им Сирии, то войско, что он привел, состоит в основном из опытных солдат, верящих в своего командира. И если старый лис, Мухаммед Али, пришлет ему подкрепления, то шансы удержать Стамбул стремительно падают. Тем более что египетский флот уже приближается к Дарданеллам и может блокировать город с моря. Увы, турецкий флот еще не восстановился после понесенных потерь от этих коварных англичан и французов. Никому нельзя верить, везде измена. Вот такие невеселые мысли проносились в голове у когда-то всесильного султана.
В это время в дверь постучали, и на пороге возник слуга, сообщивший, что главный хранитель финансов, Мехмед Садык-эфенди, прибыл. Жестом Махмуд велел впустить пришедшего. Мехмед Садык был одним из всесильных министров и пользовался особым доверием султана. Впрочем, Решид-Мегмет-паша, тоже пользовался исключительным доверием Махмуда, но, увы, он его не оправдал. Поклонившись, министр вошел в кабинет. Это был довольно высокий и сухопарый мужчина, с аккуратно подстриженной бородой и живыми темно-карими глазами.
– Вы меня вызывали, эфенди? – осведомился он.
– Да, ты уже слышал новости? – сердито спросил султан.
– Город полон слухов, эфенди. Говорят, Решид-Мегмет-паша разбит и попал в плен к этим проклятым мятежникам, – министр состроил скорбную гримасу.
– Значит, все уже знают, – стиснув зубы, прошептал Махмуд. – Думаешь, это измена? – спросил он Мехмед Садыка.
– Нельзя знать этого наверняка, – ответил министр. – Наверное, визирь просто оказался плохим полководцем. А Ибрагим-паша – храбрый воин. Конечно, сейчас его войско ослаблено боями в Сирии и холерой, но если он получит подкрепления, положение будет очень опасным, – министр сделал ударение на слове «очень».
– То есть ты хочешь сказать, что даже с нашей армией у Стамбула мы можем проиграть? – нетерпеливо спросил султан.
– Эфенди сам прекрасно знает, что большинство из них – плохо обученные ополченцы. Ведь после восстания в Греции англичане и французы отозвали своих инструкторов, и уже как два года некому обучать нашу армию европейскому строю. В то время как у Мухаммеда Али есть десятки инструкторов, которые обучают его солдат. Сейчас мы слабы, а посему нам лучше просить мира. А когда станем сильнее, будем разговаривать с Мухаммедом Али по-другому, – министр хитро сощурил глаза и замолчал.
– Сейчас мириться старый лис не станет. Он всего в неделе пути от Стамбула, и если он захватит город, то сможет требовать все. И он прекрасно знает, какие войска мы можем против него выставить.
– Да, вы, как всегда, правы, эфенди. Поэтому я предлагаю обратиться за помощью к русским, – министр выдержал паузу, чтобы сказанное в полной мере дошло до султана.
– К русским? – переспросил султан. – К нашим самым заклятым врагам? Что ты такое говоришь?
– Эфенди, – мягко сказал Мехмед Садык. – Да, мы не раз воевали с русскими, и они постоянно вмешиваются в наши дела. Но мы недавно воевали и с англичанами и с французами, и, тем не менее, мы просим их прислать нам военных инструкторов и модернизировать наш флот. Они тоже зачастую пытаются вмешаться в наши дела. Увы, сейчас нам нечего ожидать помощи от европейцев. Они более склонны поддерживать Мухаммеда Али, чтобы ослабить нас. С русскими же мы недавно заключили конвенцию, и император Николай пока не пытался вмешиваться в наши дела.
– А думал ли ты о том, что произойдет, когда русские войска окажутся в Стамбуле, а их флот в проливе? Думаешь, они потом уйдут? Или мы просто так подарим им столицу? Они ведь все время облизываются на Стамбул, как голодные собаки. Или, может, тебе русские заплатили? – с угрозой спросил Махмуд.
– Великий султан, я всегда был верным вашим рабом и прилежно исполнял вашу волю. Но я не вижу другого выхода. Мы и так уже многое потеряли. А потому я предлагаю попросить у императора Николая в помощь одну дивизию. Если он согласится, то сам факт оказания помощи устрашит Мухаммеда Али. С русскими он связываться не захочет. А одной дивизии русских мы можем не опасаться.
– А почему ты думаешь, что царь согласится? Какая ему выгода?
– Можно обещать ему беспрепятственный проход военных кораблей через проливы и запрет для прохода иностранных судов. Может, англичане с французами испугаются роста русского могущества и станут снова искать вашей дружбы, эфенди.
– А это нам на руку, – усмехнулся султан. – Пока собаки грызутся между собой, мы сможем восстановить нашу армию и флот с их помощью. Напиши письмо русскому императору, и я сегодня же отошлю его с гонцом. Можешь идти. – С этими словами Махмуд снова повернулся к окну. Его настроение улучшилось – еще не все потерянно. Только бы русские согласились помочь.
Глава 23
Не могу сказать, что просьба о помощи от Махмуда II меня удивила. Египетский паша Мухаммед Али оказался способным организатором и полководцем. Модернизировав с помощью французов свою армию и администрацию, он превратил Египет в серьезного игрока в ближневосточной и балканской политике. Со временем он стал тяготиться вассалитетом от Османской империи, а независимость можно было добыть только силой. Поэтому вопрос войны оставался лишь делом времени.
Хотя в новой реальности Россия не вмешалась в ход Греческой революции и все разногласия с османами были улажены Аккерманской конвенцией, Наваринское сражение все же состоялось. Франция и Англия, дабы усилить свое влияние на Балканах, признали автономию Греции и призвали турок прекратить военные действия. Когда они отказались признать Лондонскую конвенцию, где союзники озвучили свой ультиматум, пришло время последнему доводу королей. В итоге объединенный англо-французский флот в три десятка вымпелов наголову разгромил османский флот в бухте Наварино. После этого сражения турки потеряли возможность снабжать морем свою армию в Греции и признали-таки автономию греков. По этому поводу пресса Англии и Франции пела восторженные дифирамбы союзному «флоту-освободителю». Меня же ругали прежде всего свои: за предательство интересов братьев-славян – и европейцы: за равнодушие к интересам свободы и демократии. Я же, зная, что никакой пользы империи от сего предприятия не будет, никак не отреагировал.
Потому как очередная Русско-турецкая война не состоялась, я надеялся, что армия османов не так потрепана, и сумеет дать отпор Мухаммеду Али. Но я ошибся. После уничтожения корпуса янычар в 1826 году султану не удалось создать новую, хорошо обученную армию, так как он увяз в Греческой войне, которая потребляла много ресурсов. Слабость этих новых, плохо обученных формирований проявилась с самого начала Турко-египетской войны. Несмотря на троекратное превосходство в силах, османы были последовательно разбиты в Палестине, Сирии и Малой Азии. Ибрагим-паша, командующий египетской армией, оказался талантливым и энергичным полководцем, а его войска, обученные французами, оказались на голову сильнее турецкой армии.
Когда до меня дошли новости о разгроме турок в Сирии и дальнейшем наступлении египтян в сторону коренных османских территорий, я ожидал, что Махмуд II обратится ко мне за помощью. Ибо потеря Стамбула означала капитуляцию и вероятный распад Османской империи. С французами и англичанами султан находился в состоянии войны, так что мы оставались единственным вариантом.
С одной стороны, это было заманчивое предложение. Турки, ослабленные поражениями на Балканах и в Сирии, стали легкой добычей. А посему, дав добро на помощь османам, мы без крови могли высадить корпус в Стамбуле и ввести флот в Дарданеллы. И если цинично договориться с Мухаммедом Али о разделе сфер влияния, то мы получали бы Стамбул и Дарданеллы практически без единого выстрела. Такой вариант событий выглядел очень заманчиво, но я от него отказался. Не из благородных побуждений, а от понимания факта, что проливы нам не удержать. Все европейские державы очень ревниво относились к нашим интересам на Балканах, и захват проливов повлек бы за собой войну против объединенной Европы. Этакий вариант Крымской войны, только раньше. Поэтому прикинув расклад, я решил не форсировать события, так как время еще не пришло. Я был очень раздосадован, что такой случай выпал сейчас, а не, скажем, через десять-пятнадцать лет, когда в результате реформ империя могла бы потягаться с европейской коалицией. Но, увы, жернова истории не перекрутишь. А мы нуждались в покое для проведения реформ.
