Кирилл Казанцев - Время пришло
Никита покинул свое «лежбище», пробежал метров пятнадцать и принялся снимать оптический прицел с короткой винтовки. Он должен избавиться от этой штуковины, но не здесь – весь этот квадрат будут прочесывать. Он полез в гору, добрался до перегиба рельефа, отдышался. Дорога уже не просматривалась – старые деревья заслоняли обзор. Сквозь осинник доносились возмущенные крики, гудели машины, кто-то забористо и витиевато матерился. Он двинулся дальше – по хрустящей прошлогодней листве, по сучьям, обходя канавы и торчащие на уровне глаз сухие ветви. Сохранять тишину уже было не актуально, лишь бы уйти подальше. Парень сунул винтовку под прогнивший выворотень, похоронил ее с почестями – присыпал землей, потоптался, набросал листвы. Стащил с себя неудобный брезентовый плащ, сложил, убрал в рюкзак. Решительно двинулся в просвет между деревьями – через небольшую поляну, украшенную ромашками и одуванчиками. Посреди поляны в него и прилетело…
– Стоять! – прозвучало решительно и бесповоротно.
Никита не понял, шутит кто-то? Но сердце тревожно екнуло. Он закрыл глаза на пару мгновений, собрался, чтобы не выдать эмоций. Встал и краем глаза увидел, что из-за дерева вышел человек с пистолетом на вытянутой руке и начал медленно приближаться. «Всего один?» – удивился Никита. Тот остановился, не пересекая «черту безопасности». Парню было не больше тридцати. Взъерошенный, костюмчик средней паршивости в листьях и разводах. В умных глазах молодого человека резвились восторженные бесенята – он даже не скрывал своего превосходного настроения. И стрелять ему было не в диковинку.
– И все-таки я поймал тебя, – с отчетливыми нотками самодовольства произнес молодой человек. – Черт, поймал, не могу поверить… – он смерил смеющимися глазами фигуру Никиты.
– Я знаю тебя, – мрачно поведал Никита. – Ты помощник Осокина.
– Ухтомский Николай Станиславович, – расшаркался молодой человек, не спуская глаз с пойманного преступника. – Следователь третьего отдела Главного Следственного Управления МВД России. Подчиняюсь, ты прав, Юрию Андреевичу. Видел меня уже где-то?
– Ага, когда за бочкой сидел, – подтвердил Никита. – А ты пытался убедить Людмилу Анатольевну Горшевич, что настоящий следователь – это ты, а не я. Ты в шаге от меня прошел. А потом ржал, как припадочный. Кстати, я мог тебя вырубить за секунду.
– Серьезно? – немного смутился Николай и почесал свободной рукой всклокоченный затылок. – Ты уж не рассказывай об этом никому, хорошо? И все-таки я поймал тебя… – Он не мог избавиться от этой цепляющей мысли, она возвышала его в собственных глазах, давала преимущество над другими, он не удержался и засмеялся. – Твою-то мать, «мститель»…
– Да, ты молодец. И что дальше? – спросил Никита, мысленно проигрывая варианты. Обвести этого парня вокруг пальца, похоже, не получится. Он будет держать дистанцию до последнего, а пересечешь условную линию – выстрелит. Такого на мякине не проведешь. Раз уж не пострадал в катастрофе, да еще и сумел его перехватить…
– Если брошу, наручники наденешь? – спросил Николай.
– Не надену, – покачал головой Никита.
– А если пальну?
– Пальни.
– По ноге.
– Да хоть по совести. И как ты меня раненого потащишь?
– А зачем тебя тащить? Позвоню – и столько страждущих сбежится…
– Прости, не подумал. Но надевать твои наручники все равно не буду. Если хочешь, так веди.
И тут с лица молодого следователя стала пропадать улыбка. Он смотрел на пойманного «мстителя» очень пристально, жадно, перекатывая в голове потаенные мысли. Поблекла ирония в глазах, он закусил губу, в одаренном работнике смертным боем бились две непримиримые сущности. Кончилось тем, что он раздраженно мотнул головой (одна из сущностей победила), опустил пистолет и, как-то помрачнев, отступил на несколько шагов. Развернулся… и побрел прочь. Никита не понял – он все еще стоял, таращась в спину уходящему парню. А тот добрел до опушки, там повернулся – и вновь самодовольная улыбка расцветила лицо:
– И все-таки я поймал тебя! – он рассмеялся и погрозил пальцем. – Поймал! – потом повернулся и побрел в лес, временами взбрасывая руки и восклицая. – Я поймал его, Господи!
– Закурить дай, – хрипло бросил Никита.
Тот повернулся, выкатив удивленные глаза.
– Во даешь… Может, тебе еще и покукарекать? Или денег занять? Не курю я, приятель.
– Да я вообще-то тоже не курю… – окончательно смутился Никита.
– А еще я в краску тебя вогнал, – улыбка следователя растянулась от уха до уха. – Вогнал же, признайся? Ладно, приятель, будь здоров, – он скупо махнул ладошкой. – Передавай привет Обществу гармонии и всеобщей справедливости… если встретишь такое, – и с этими словами Николай исчез за деревьями.
– Вот черт, – сказал Никита и недоверчиво посмотрел на небо. С небом было все в порядке. Голубое, с облаками. Потер одеревеневший лоб, спохватился и припустил в обратную сторону…
В рядах компетентных органов, противостоящих «терроризму», назревал коллапс. Московская группа следователей приказала долго жить. «Самоликвидировались», – пошутил один из санитаров. Местная полиция также понесла потери. Всех пострадавших в автокатастрофе – одиннадцать человек – на машинах «Скорой помощи» с сиренами и мигалками доставили в хирургическое отделение местной больницы. У четверых были сломаны ноги – у двоих переломы были открытыми и представляли грустное зрелище. Рваные раны лица, ушибы костных тканей, переломы ребер, сотрясение мозга, перелом лучевой кости, ключицы, трещина в бедре. Многочисленные порезы, царапины, гематомы. Местное светило доктор Мезенцев, узрев в приемном покое весь этот «салат оливье», впал в прострацию, стал стенать, что в больнице уже нет мест, нужно строить новое здание рядом со старым, а потом уже и везти сюда всех этих больных. Санитары с серьезными лицами, которые как-то странно подергивались, развозили пострадавших по палатам, уплотняли врачующийся контингент. Украдкой ухмылялся подполковник Кудесник. Такова уж натура у современных руководителей – радоваться неудачам коллег, невзирая на то, что эти неудачи чреваты и для них самих. Единственный не пострадавший в свистопляске Николай Ухтомский нашел шефа в отдельной палате в отделении интенсивной терапии. Юрий Андреевич Осокин, надутый, как индюк, возлежал на широкой кровати, обложенный подушками, и взирал на подчиненного, как на делегата от мирового зла. Правая нога подполковника, закованная в гипс, возвышалась под углом в сорок пять градусов в специальных пыточно-медицинских приспособлениях.
– Надо же, не пострадавший наш, мать твою… – неласково приветил подполковник Николая.
– Виноват, товарищ подполковник, – вытянулся молодой сотрудник.
– Ладно наглеть-то… Чего хихикаешь?
– Простите, Юрий Андреевич, – смущенно пробормотал Николай. – Натура у меня такая идиотская – на все смотреть с юмором. Вы лежите в этой кровати – венков в изголовье не хватает. От друзей там, от коллег… простите.
– Издевайся, издевайся, – проворчал Юрий Андреевич. – Вот встану на ноги – всех уволю к чертовой матери… Рассказывай. Как там наши антагонисты? Не нашел их, конечно?
– Ушел антагонист, – соорудил скорбный лик Николай. – Напрасно пробегал, костюм испортил…
– Почему ты о них в единственном числе? – насторожился Юрий Андреевич.
– А он один сегодня был, – не растерялся Николай. – Девчонка отдохнуть решила. Переутомление, все такое. Я нашел его лежбище. И следы в лесу. Можем, конечно, привлечь кинолога с собакой, но… он ведь не вчера родился, Юрий Андреевич?
Юрий Андреевич был проницательным человеком, он въедливо всматривался в лицо подчиненного, высверливал отверстие в черепной коробке, чтобы поселить там «своего человека». Потом прекратил эти бессмысленные попытки, расслабился, откинул голову.
– Ладно, Николай, назад не отмотаешь… Нашей группы больше не существует, я уже отзвонился в Москву, все описал в сгущенных красках. За нами прибудет специальный транспорт. Полагаю, в столичных больницах нам будет комфортнее. А тебе придется отчитываться перед начальством. Составишь рапорт: что было, что обо всем этом думаешь, что наболело. В ближайшее время в Качалов прибудет подразделение 33-го отряда специального назначения внутренних войск МВД «Пересвет», заточенного на пресечение актов терроризма, пусть они и работают…
– Позволите правду-матку, Юрий Андреевич? – спросил Николай. – Признайтесь, с одной стороны, вы испытываете облегчение, что больше не придется заниматься этим постыдным делом. Уязвлено профессиональное самолюбие, и вас, и меня, и нас всех бесит, что какие-то дилетанты творят бесчинства под носом у правоохранительных органов, и никто не может до них добраться. Избивают ОМОН, избивают нашу группу. У них повсюду сообщники, но это не отменяет того, что они ДИЛЕТАНТЫ и реальные преступники. То, что они творят, подпадает под многие статьи Уголовного кодекса и расшатывает положение в стране. Это возмутительно – без иронии. Новые Степаны Разины и Иваны Болотниковы добьют страну, в которой сохраняются хоть какие-то порядок и стабильность. Но в глубине души вы не хотите этим заниматься. Противно. И я не хочу. Мы видели ролики. Предъявленные обвинения. Бездоказательно? В том-то и дело. Думаете, это невозможно доказать? Чушь. Просто никому не надо. Полетят головы – и зловонный след потянется в запретные сферы. Новая Кущевская не прокатит – там просто отрубили хвост, а голова по-прежнему здравствует. А в Качалове… позади Москва, отступать некуда. Мы видели, как оборзевшая «золотая молодежь» собирается насиловать девушек, – это разве не преступление? Можем допустить, что это монтаж, инсценировка, для суда не доказательство – но мы же с вами все прекрасно понимаем? Извините, Юрий Андреевич, если мне прикажут здесь остаться, то я напишу рапорт об отказе, чреватый увольнением из органов. Вы знаете, как я вас уважаю за профессионализм и глубокую порядочность, мудрость и прозорливость, которыми вы, впрочем, не всегда щеголяете…