Сергей Зверев - Завтра никто не умрет
Зрелище казалось нереальным. Глазам не верилось. Горели машины, едкий дым застилал проезжую часть. Повсюду валялись искалеченные тела, отползали и кричали раненые. Билась в конвульсии девушка в красной шапочке – взрывом ей оторвало руку, кровь заливала щербатую мостовую. Припаркованная между сугробами «Лада» не пострадала. Стрелок выбросил в снег отработанный «тубус», стянул перчатки, прыгнул в машину, которая стала неуклюже разворачиваться.
– Что-то мы зазевались, – проворчал Михаил. – А ведь не цирк, ей-богу...
Он с места взял в карьер. Домчался до пересечения с улицей Миклухо-Маклая, повернул налево, подрезав какого-то любителя матерных слов...
Картина случившегося стояла перед глазами. Все молчали, переживая случившееся.
Вторая серия не заставила долго ждать. У лесополосы перед въездом на Ленинский проспект их догнала грязная «Лада» с заляпанными грязью номерами. Обошла слева, открылось окно, и в нем появился ствол. Михаил ругнулся, уходя на первую полосу. Очередь пропорола борт. Туманов машинально закрыл собой визжащую Оксану. Но стреляли по передней части «Субару». Разлетелось боковое стекло. Михаил, охнув, схватился за плечо. Джип пошел рывками. Первым среагировал Газарян. Он подскочил, перегнулся через голову водителя, схватился за руль.
– Михаил, уползай!
Тот сполз с водительского сиденья, скрипя зубами, принялся переваливаться через коробку передач. Перебрался на место пассажира и скорчился.
– А ну поберегись, – Рудик как-то ловко кувыркнулся, плюхнулся в пробитое кресло. Рывком руля поддел идущую параллельно «Ладу», предупреждая вторую очередь. Обе машины завиляли, но водители удержали управление. Раненый Михаил вытащил из внутреннего кармана куртки затертый «ПМ», хотел передернуть затвор, но застонал от боли в плече. Пот струился по омертвевшему лицу.
– Ну-ка, приятель, одолжи на минутку. – Туманов потянулся, отобрал пистолет. И очень вовремя – из «Лады» снова вылез ствол.
Газарян, бросив быстрый боковой взгляд, до упора выжал газ. Джип понесся, как резвый гепард, рискуя вылететь с дороги. Отчаянно сигналила встречная машина. Водитель «Лады» сообразил, что едет по встречной полосе, убрался вправо. Простучала очередь. С заднего бампера что-то отвалилось. Павел опустил стекло, высунулся на улицу. Перехватил испуганный взгляд идущего по тротуару паренька. Стал ловить в прицел затемненное лобовое стекло. Вторую очередь он просто проигнорировал. Стал стрелять – методично, уверенно. В стекле образовалась дырка, оно покрылось разбегающимися трещинами. Он произвел еще два выстрела. Последний патрон в обойме (как жаль, что их в «макарове» всего лишь восемь!). Вернулся в салон, обернулся. «Лада» потеряла управление, стала носиться восьмерками. Съехала с дороги и на скорости не меньше ста врезалась в световую опору. Капот смялся в труху, прогремел взрыв. Из клубов дыма, как очумелый, выскочил «Москвич»-инвалид, ползущий ранее по первой полосе...
– Михаил, диктуй, куда ехать! – гаркнул Газарян. – Ты живой там вообще?
– Живой, живой, – проворчал Михаил. – Сворачивай направо – в лесополосу.
Они выехали на берег пересохшей речушки – здесь снега было немного, Газарян заглушил мотор, размял шею.
– Ни хрена себе, повеселились... Словно марафон пробежал – вот этими самыми ногами.
В заброшенном парке было тихо. Сугробы черного снега, проталинки с прошлогодними бутылками и сигаретными пачками. Сутулые тополя и осины глушили звуки с улицы Миклухо-Маклая.
Скрипя зубами, Михаил снимал куртку. Рудик спохватился, помог. Закатали рукав. Пуля прошла через плечо щадящим образом – выдрала кожу, повредила мышцу и вызвала обильное кровотечение.
– Жить буду, ничего летального... – Михаил извлек непослушной рукой из бардачка аптечку. – Помогите кто-нибудь... Полагаю, здесь найдется бинт.
Оксана вспомнила, что она женщина (а стало быть, глубоко в душе, медсестра), наложила тугую повязку. Михаил тяжело дышал, пытался улыбнуться, но получалось криво и зловеще.
– Кто это был, Михаил? – спросил Туманов.
– Уже никто. – Михаил с усилием сглотнул, посмотрел Павлу в глаза. – Знаете, Туманов, временами я сам не понимаю, что происходит, и кто повинен в том или ином деянии. К счастью, я точно знаю, кто мой работодатель, усваиваю инструкции и стараюсь поменьше допускать творчества в работе. Чего и вам, кстати, советую.
– Вам надо в больницу, – осторожно заметила Оксана.
– Туда и едем, – кивнул Михаил. – Газарян, ведите машину, я буду показывать дорогу. Осталось хрен да маленько. Вот же черт, – Михаил как-то недоверчиво мотнул головой, словно избавляясь от удавки галстука, – получается, что теперь я вам что-то должен...
Выехав из парка, Рудик повернул направо. Все невольно обернулись. Улица Миклухо-Маклая в месте встречи «Лады» с фонарным столбом была окутана дымом. Верещала сирена «Скорой помощи». Навстречу, со стороны Ленинского проспекта, промчалась пожарная машина. Вовремя – тушить уже нечего.
Проехав два квартала по Ленинскому проспекту, Газарян свернул на улицу Удальцова. Несколько минут плутали по задворкам. Выросла ограда, за ней приземистый корпус, похожий на больничный. Искомый объект был пристроен к лечебнице со стороны сквера, имел отдельный въезд и в архитектурном плане выгодно отличался от основного корпуса. Фигура охранника выросла перед шлагбаумом. «Тоже больница, – скупо объяснил Михаил, – но для особенно «одаренных», к коим мы с вами никоим образом не относимся». Неприметная личность оттерла охранника, обменялась взглядом с Михаилом. Взлетел шлагбаум. Побывавший в передряге джип въехал на территорию VIP-корпуса.
Туманов уже догадывался, что будет дальше. Невзрачная дверь со стороны хозяйственной пристройки, еще одна неприметная личность, умеющая кивать. Извилистый коридор, застекленная регистратура, дежурная медсестра на этаже, люди в белых халатах, охрана с серьезными (не исковерканными интеллектом) лицами. Проверка документов, звонок по сотовому – подобие улыбки: проходите. Выдача халатов, символическое прощание с Михаилом, передача другому сопровождающему...
Больной был скорее жив, чем мертв. И на кладбище в ближайшие годы не собирался. Он лежал в просторной палате, рядом с капельницей, какими-то хитроумными медицинскими приспособлениями, приборами, этажеркой с лекарствами. Туманов помялся на пороге, испытывая нерешительность. В палате не так давно жгли ароматическую свечу – пахло приторно, но в целом не противно.
– Входите, Павел Игоревич, – прокряхтел больной, принимая полусидячее положение. – И коллеги ваши тоже пусть зайдут, мне необходимо поговорить со всеми вами...
Сесть было некуда, пришлось торчать перед больным, испытывая неловкость. Пожилой мужчина на больничной койке выглядел не очень здо́рово. Лицо осунулось, седоватые когда-то волосы сделались окончательно белыми и ломкими, кожа на скулах натянулась, поблекла. Глаза были безжизненными. Казалось, его что-то сильно беспокоит, но это «что-то» никак не связано с необходимостью постельного режима.
– Здравствуйте, Павел Игоревич, – с усилием вымолвил пациент. – Не поверите, страшно рад видеть вас в добром здравии. И вас, молодые люди. Можете представить меня, Павел Игоревич, какие уж теперь секреты.
– Листовой Станислав Терентьевич, – неохотно представил Туманов, – ответственный человек в Министерстве обороны. Широкой публике, увы, не знаком.
– Не увы, а к счастью, – бледно улыбнулся Листовой. – Был бы известен, уже разложился бы.
Газарян и Штурм деликатно помалкивали. Они вообще не собирались ничего говорить.
– Слышал, вас постигла фатальная неприятность, Павел Игоревич, – глухо пробормотал Листовой. – Мне очень жаль, поверьте.
– Фатальная неприятность, Станислав Терентьевич, постигла девятерых бойцов из группы Шальнова. А нас – всего лишь неприятность. У вас я, тоже, слышал, проблемы. Выглядите, извините, как собственный фоторобот.
– Справлюсь... Вот Горгулина и Сашку Левица уже не вернешь – жалко... Честно говоря, не ожидал от наших противников такой оперативной пакости. Две пули извлекли из спины, Павел Игоревич, всего лишь две. Жизненно важных органов не задели, но знаете, как теперь все чешется... – Листовой собрался засмеяться, но закашлялся. Туманов растерянно покосился на дверь. – Не надо звать этих чертовых медиков, надоели хуже горькой редьки... Цените, Михаил оперативно вас вытащил.
– Мы ценим, – Павел сухо кивнул. – Признайтесь, Станислав Терентьевич, нас вытащили из Норвегии отнюдь не из чувства сострадания? Вы что-то хотите от нас?
– Экий неблагодарный вы человек, Павел Игоревич, – закряхтел больной, устраиваясь на бок. – Начисто отрицаете в ваших работодателях человеческое начало... Это неправильно – все мы люди, у всех семьи, и несчастье ближнего нам отнюдь не чуждо... Да что ты будешь делать – организм отвергает любую позу, даже не знаю, как быть... Мне нужно с вами поговорить, Павел Игоревич. С вами и вашими коллегами. Пока с глазу на глаз. Вы должны подробно и чистосердечно рассказать, что произошло с вами после высадки на острове. Все вместе и каждый в отдельности. А также все, что было после... – Больной схватил с тумбочки колокольчик, яростно затряс. Открылась дверь сзади. – Да не хватайтесь вы за пистолеты, бестолочи! Принесите нашим гостям какие-нибудь стулья, не будут же они тут торчать. И скажите доктору, чтобы не лез со своим «покоем и воздержанием от волнения»...
