Александр Афанасьев - Бремя империи
Дед, когда я пришел в разодранной одежде и с разбитым в кровь лицом, ничего мне не сказал…
Теперь было страшно. Нет, не за себя, и я не боялся кого-то конкретно. Просто как-то получилось, что я вдруг понял, какую ответственность я на себя взвалил, в буквальном смысле слова — ответственность за будущее, за то, что дальше произойдет. Это может показаться глупым, может, и неискренним — но я больше всего боялся ошибиться и покрыть позором себя, нашу фамилию. Этот страх не давал мне покоя, я гнал его как мог, старался не думать о нем, но он возвращался…
Утром появилась Юлия, где я живу, она уже знала. Если честно, я не хотел в этот день никуда идти, я просто хотел лежать в комнате и смотреть, как медленно ползет по паркету луч солнца, пробивающийся через неплотно задернутые шторы, отмечая убегающее, как песок сквозь пальцы, время. Но Юлия взяла с собой корзину и заявила, что если я откажусь ее сопровождать в ее поездке в долину, на знаменитые виноградники Шато Мусар, — то она больше не желает меня видеть. Ну а желание дамы, как говорится…
Доехали быстро, дорога была узкой, извилистой, коварной — ее специально оставляли такой, не прокладывали здесь спрямленных бетонных скоростных автострад, чтобы сохранить первозданное очарование этого края: потрескавшийся асфальт, изумрудные заросли виноградной лозы по одну сторону дороги и пугающий обрыв по другую, резкий поворот-шпилька, которые так любят местные «гонщики-раллисты». Юлия была за рулем, свою машину она мне не доверила, и пару раз меня реально прошиб холодный пот. Жаль, что положил видеокамеру в багажник, — такая поездка была достойна того, чтобы запечатлеть ее в анналах истории…
Виноградник был очарователен. Эти каменистые склоны тоже оставили в первозданном виде, ибо на бедной каменистой почве родится самый сладкий, самый терпкий виноградный плод — тот самый, что принес всероссийскую известность тщательно культивируемому местному винограду и вину «Шато Мусар», которое делалось из него и ничем не уступало французскому. Единственным, что напоминало здесь о том, что на дворе конец двадцатого века, была сверхсовременная система орошения. Светло-синие шланги змеями проползали между выстроившимися в ряд виноградными дозами — и строго по часам склон вдруг окутывался водяным туманом, переливающимся под лучами солнца всеми цветами радуги. Совсем рядом с виноградниками был древний храм, возведенный еще древними греками в чествование бога виноделия Бахуса. Сейчас Юлия договаривалась с одним из местных виноделов насчет нескольких бутылочек вина, ее заливистый смех доносился из одной из древних каменных построек, приспособленных местными под винный магазин. Ну а я снимал на видеокамеру лежащие на земле мраморные колонны — заодно и иностранных туристов, пасущихся возле них…
— Александр… — Юлии почему-то нравилось звать меня именно так, полным именем.
Я резко обернулся — подкралась ведь, зараза, и почти бесшумно. И я уши развесил…
— Что?
— А тебя не накажут по службе за то, что ты сейчас со мной, а не на корабле?
— Не накажут…
— Почему?
— У меня дедушка адмирал.
— Правда?
— Правда-правда. Не только адмирал, но и начальник Главного оперативного управления штаба ВМФ. Все корабли подчиняются непосредственно ему, если начнутся боевые действия — координировать действия флотов будет именно он…
— Понятно… Так ты, выходит…
— Ничего не выходит. Просто мне могут дать небольшое послабление — но и только. И у меня есть хорошие друзья, которые не оставят меня в беде. Я поменялся — сегодня они отстоят вахту за меня, а завтра придется мне стоять за них…
— Пошли к храму…
Лично мне все эти лежащие на земле мраморные обломки никакого благоговения не внушали: ну старинный храм, полуразрушенный — и что? Однако Юлия смело забралась на них, несмотря на шпильки, и, оказавшись на метр выше, победно посмотрела сверху вниз на меня…
— А что будет, если будет война?
Вопрос был настолько неожиданным, что я оторвался от видеокамеры…
— Какая еще война?
— Ну, не знаю… С немцами. С британцами. С североамериканцами…
— С немцами? А зачем им с нами воевать, мы же друзья. С британцами — мы один раз, им уже показали, почем фунт лиха. Надо — покажем еще. Тогда мы уступали им по флоту втрое и шли на верную смерть, сейчас мы их превосходим. Есть план прорыва усиленной авианосной эскадры Балтфлота к берегам Британии. Немцы нас поддержат. А североамериканцы… Пока сильнее нас — но у них два длинных и совершенно открытых берега, которые им надо защищать. А у нас либо Северный Ледовитый океан, в который не так-то просто зайти, либо Средиземное, Черное, Балтийское моря, Персидский залив. Все это — ловушки для вражеского флота, здесь нет возможности для маневра, а мы обладаем подавляющим превосходством. Так что не будет никакой войны. Никто просто не посмеет сунуться…
— Держи меня! — Юлия внезапно прыгнула с развалин, и я едва успел ее подхватить…
— Сумасшедшая…
— Ну, рядом со мной, я так полагаю, морской офицер, который не даст даме упасть…
— Для того чтобы так поймать человека, нужна реакция, какая есть не у каждого…
— Но у тебя же она есть…
— У меня есть….
— Дай камеру…
Я снял камеру, протянул ее Юлии. Та, заливисто смеясь, начала снимать сначала развалины древнего храма, а потом перевела объектив на меня — причем так неожиданно, что я не успел уклониться…
— Малыш… Меня не надо снимать…
— Почему?
— Служба…
— Это что за служба такая? — шутливо нахмурившись, спросила она.
Черт… А, ладно…
— Ты умеешь хранить тайны?
— Не уверена….
— И тем не менее эту постарайся сохранить. Я прохожу службу в спецназе.
— Где?
— Отряд специального назначения. Правильно это называется «Подводные диверсионные силы и средства». ПДСС. Диверсанты-разведчики…
— Вот как… — Она даже опустила камеру. — А почему ты мне раньше не сказал?
— А это что-то меняет? Информация о личном составе ПДСС является государственной тайной. У нас даже место прохождения службы и должности не указываются. Верней, указываются, но всякая ерунда типа «старший каптенармус».
— Вот как. — Она прикусила губу. — Я даже не знала… И что твоя служба — опасная?
Я улыбнулся:
— Кто-то считает, что да. Но я с самого детства на флоте, для меня боевой корабль — что родной дом, и никакая служба не опасная…
— А тебе уже приходилось убивать?
Заметила?!
— Извини… — Юлия смотрела на меня, смотрела прямо в глаза, — я глупость сморозила. Ну, прости, ладно?
— Нет. Воевать мне еще не приходилось. — Каждое слово словно процарапывалось через враз пересохшее горло. — А убивать и подавно. На войне не убивают, на войне воюют, малыш…
— Слушай, ну прости…
— Ничего страшного… Просто давай забудем. И поговорим о чем-нибудь другом…
Бейрут, улица эль-Мутанаби
22 июня 1992 года
Сегодня мы впервые принимали такие меры предосторожности, приходя к Ивану Ивановичу. Почти у самой двери Али вдруг подал сигнал опасности — слежка! Ничего внешне подозрительного, просто «ритуальное омовение» перед намазом, когда обеими ладонями проводишь по лицу сверху вниз, обычный жест для мусульман, но для нас он означал опасность. Пришлось расходиться и почти час крутиться по улицам, петлять проходными дворами, пытаясь сбросить «хвост». Я поступил довольно просто: вошел в армянскую лавку, где торговали пряностями, внезапно перескочил через прилавок и проломился к задней двери, сшибая на пол товар, сопровождаемый громкими негодующими криками хозяев. Потом пробежал два квартала, петляя, ныряя в малоизвестные улочки и проходные дворы — и залег на крыше одной из малоэтажных пристроек к старому дому, проверяя, нет ли за мной кого. За пятнадцать минут — никого, кто бы меня интересовал.
— Опаздываете, господа…
— Были причины, — коротко бросил я, усаживаясь.
— Как отдохнули? — Иван Иванович смотрел на нас в упор, и я вперся в него взглядом, пытаясь понять, есть ли в его вопросе двойной смысл, подтекст или нет. Иван Иванович это заметил и рассмеялся:
— Полноте, князь… Дела амурные меня мало интересуют. Меня интересует, пришли ли вам в голову какие-либо светлые мысли за время отдыха в столь благословенном Богом месте…
— Да я и не сомневался в природе вашего интереса, господин действительный статский советник, — в тон ему ответил я.
Берген вдруг понял одну вещь, очень важную для себя. В каждой профессии бывают люди, которые делают ее хорошо. Виртуозы, мастера, асы, спецы. Они делятся на две категории: одним это словно дано Богом с рождения, другие добиваются такого мастерства упорными тренировками. Есть и третья категория — у которых талант не только от Бога, но и развит тренировками, это гении — профессионалы от Бога, их практически невозможно переиграть. Так вот, князю Воронцову талант разведчика подарил Бог — и упускать его из вида после завершения операции просто преступно. Если, конечно, он, да и все они останутся в живых…
