Михаил Нестеров - Офицерский крематорий
Глаза Хромченко забегали. Кросс увидел в его глазах то, что видел сотни раз: испуг.
«Как деактивировать зажигалку на втором этаже?»
«Дистанционно – никак. Обе они синхронизированы. Только вручную. И только я смогу это сделать. В обмен на снимки». Капитан даже повысил голос, когда требовательно протянул руку: «Ну!»
– Откуда ты это знаешь? Ты что, записывал наш разговор? – Пауза. – Рита записала его, а ты нашел кассету?
Еще одна благодарность Кроссу и памятка себе: не сбавляй оборотов!
– Ты не позволял разговаривать так с собой даже родному отцу. Ты перевел взгляд на Риту и кивнул ей: «Да». Это был отвлекающий маневр, и Хромченко клюнул на него: повернул голову в сторону Риты. Ты нанес ему сокрушительный хук справа. Капитан упал. Ты ударил его ногой – еще и от отчаяния, но не рассчитал силы, и левая половина лица Хромченко превратилась в кровяную опухоль. В таком виде его не пропустят через вахту, а если пропустят, то только для того, чтобы допросить…
Ты бил его в одну половину лица еще и потому, что в голове у тебя начал вызревать адский план. Ты задавал капитану один и тот же вопрос: как деактивировать зажигалку на втором этаже Главка? – опустив другой: не блефует ли капитан? Человек, доведенный до слепого, яростного отчаяния, не способен на ложь с целью запугать кого-то.
Хромченко отключился – но ненадолго. Вот его правое веко дрогнуло, и он посмотрел прямо на тебя. Взгляд затуманенный, а ты знаешь десятки способов привести человека в чувство. Твой взгляд наткнулся на корзину с садовым инвентарем, и ты, выбирая между секатором, кусторезом и сучкорезом, остановился на кусторезе…
– Нет, я выбрал сучкорез.
– Тот, что с прямым резом и металлическими рукоятками с прорезиненными ручками? Хороший выбор. Такой инструмент легко обрезает толстые ветки, что говорить о пальцах?.. Ты наступил на руку капитана. Рукоятки сучкореза были такой длины, что тебе не пришлось наклоняться над жертвой. Режущие лезвие, изготовленное из инструментальной стали, коснулось мизинца. Ты свел рукоятки вместе, и тело капитана содрогнулось от острой, невыносимой боли. Я видел, как ты орудовал болторезом, перекусывая дужку замка в гараже Хромченко. Ты – прирожденный медвежатник.
– Ну-ну, я жду, когда ты закончишь.
– «Как деактивировать зажигалку на втором этаже?» – не унимался ты.
Ответом тебе послужил надорванный крик и бесполезная мольба о пощаде.
Тогда ты отрезал жертве второй палец.
«Как деактивировать зажигалку на втором этаже?»
Третий палец…
Тебя уже невозможно было остановить, а повторяющийся вопрос – пустая формальность.
На счете пять капитан во второй раз потерял сознание. Ты воспользовался этим временным перерывом. Облив его спиртом или ацетоном, щелкнул зажигалкой. Намочив полотенце водой, укрыл им от огня уцелевшую от побоев половину лица капитана. Для тебя было важно, чтобы Хромченко опознали в первые часы, дабы предотвратить детальную экспертизу. Риты для тебя как будто не существовало. Ты вспомнил о ней только тогда, когда закашлялся от едкого дыма.
«Открой дверь!»
Она повиновалась.
Ты облил тело капитана водой. Вот так Хромченко стал первой жертвой «чкаловского пожара». Вскоре он займет место среди них – обгоревших, политых водой из пожарных рукавов.
Ты вышел и подогнал машину Хромченко ближе к двери. Когда ты вытащил тело капитана и положил его рядом с машиной, случилось непоправимое: Рита сумела сделать снимок обгоревшего тела. Она воспользовалась тем, что ты, Кросс, буквально потерял ее из виду. А когда на сайте появилась эта фотография, ты сделал единственный, но неверный вывод: снимок был сделан на территории ГУВД одним из десятков безымянных свидетелей…
Ты сильно рисковал, собираясь подбросить тело к ГУВД. Но бесследно исчезнувший капитан полиции представлял куда более серьезный риск и последствия. Его будут искать по двум самым распространенным версиям – в качестве подозреваемого и жертвы, все силы будут брошены на его поиски.
Когда ты кромсал сучкорезом пальцы Хромченко, Рита по-настоящему испугалась за свою жизнь. Она четко осознала: она – следующая. Но куда бежать? Она жила в страхе неделю, каждый день, каждый час, каждую минуту ожидая «визита к минотавру». И когда этот час настал, рядом с ней оказался человек, которого вы, – я посмотрел на Кросса, а потом на Сержа, – решили подставить под убийство. Ты, Кросс, проследил за нами, вошел в номер… Кстати, это Рита открыла тебе дверь?
– Ты сам открыл ее, идиот! Я сказал: «Обслуга». Ты промычал что-то и открыл.
– Да, точно. От тебя воняло жасмином, как от педика.
– Ты много чего не можешь себе представить. Например, как я читал записку, которую нашел в ее сумочке.
Для меня стало полной неожиданностью не это признание, а сама записка, которую мне, издеваясь над моими чувствами к бедной женщине, сунул Кросс. Я прочел ее вслух, и голос мой дрожал:
– «Кросс, подонок! Если ты читаешь эту записку, значит, ты убил меня. Я приготовила и тебе, и твоему хозяину сюрприз. Угадай, ублюдок, что сведет тебя в могилу? Но сначала угадай – где это спрятано? Для тебя сейчас время – все. Тик-так, подонок, тик-так. Ты сгниешь за решеткой!»
Я поднял руку ко лбу. Мне казалось, она зашипит на нем, как на сковородке. А Кросс вдруг уставился на мою грудь.
От моего движения рукой рубашка распахнулась между двумя пуговицами, и он увидел микрофон. Не теряя времени, я ударил его по глазам пальцами, а дальше, широко разводя руки в стороны, выписал ему роскошный удар ладонями по ушам. Кросс отступил, открыв рот и затыкая уши руками.
Я схватил стул и швырнул его в окно. Не успели осколки стекла упасть на асфальт, как я выпрыгнул на улицу. Ноги мои предательски заскользили по осколкам, и я едва не потерял равновесие. Попав ногой в свободный от стекла участок асфальта, я оттолкнулся и перекатился через плечо. Вовремя. Позади раздался выстрел, и если бы не мой маневр, я бы получил пулю в спину.
Первый выстрел прозвучал из офиса, второй – со стороны сторожки, и он был много громче первого: против меня отработал дробовик.
Я поднялся на одно колено. Позади офис, справа – сторожка. Впереди гараж, и он мог стать мне защитой. Правда, и окружить меня будет легко.
Стрелок словно прочитал мои мысли и выстрелил еще раз, мне «за спину», отсекая намеченный мною путь. Я рванул вдоль гаража. Заряд дроби оставил следы на его стене. Я не думал, что охранник станет стрелять на упреждение: ворота были раскрыты, и он мог продырявить бесценные экспонаты.
Тощий выстрелил еще дважды. Одна пуля просвистела у меня над головой, другая подняла пыль у меня под ногами.
Я поравнялся с воротами и, проверяя версию о бесценных экспонатах, в упор посмотрел на стрелка с семизарядной «сайгой». Тот целился в меня, но видел еще и желтоватые фары «Хорьха», потускневшие за восемьдесят лет.
Я рискнул шагнуть внутрь гаража, чтобы не попасть под огонь тощего и присоединившегося к нему сторожа, и, оценивая обстановку, огляделся.
Была бы у меня уверенность в том, что помощь скоро придет, я бы отыграл время, запершись в этом ангаре. Но я не смогу оперативно закрыть широченные створки ворот и зафиксировать их полутораметровыми крюками.
Меня манила к себе пирамида из бревен, за которой простиралась моя безопасность. Но я не смог преодолеть внутреннего сопротивления. Эта многотонная гора погребет меня под собой, если под моим шагом сдвинется хотя бы одно бревно. Даже стоять у подножия этой пирамиды было смертельно опасно.
Словно в подтверждение моих опасений, позади рявкнул дробовик. Заряд крупной дроби разворотил кору на стволе, и он, как мне показалось, зашевелился в этой общей устрашающий массе.
Я кинулся в дальний ангар с распахнутыми настежь воротами. Он больше походил на складское помещение при железнодорожной станции – в него вел путь с шириной колеи не больше полуметра, по которому внутрь помещения подавали пиломатериалы. Я не боялся быть запертым в этом пакгаузе, который на поверку оказался пилорамой, поскольку впереди видел свет через дверь, вмонтированную в створку точно таких же, как эти, ворот.
Я шагнул в распилочный цех. Штабеля досок и бруса, горы опилок и щепы. Поравнялся с ленточнопильным станком в тот момент, когда кто-то позади меня привел станок в действие, включив рубильник. На стенах и потолке вспыхнули лампы дневного освещения, и свет проник в каждый уголок цеха, за каждый штабель. Чья рука нажимала на кнопки пульта, для меня не вопрос, я буквально узнал руку Сержа Карапетяна. Вот очередным нажатием кнопки он похоронил мою самую светлую надежду: тот свет в конце цеха погас, как будто кто-то снаружи захлопнул дверь.
Позади раздался выстрел, и звук его потонул в лязге ленточной пилы. Я ушел с линии огня, перемахнув через штабель с рейкой, и не смог остановиться перед кучей мелких, как пыль, древесных опилок. Пыль забила мне рот, и я боялся, что с очередным вдохом она забьет мне горло.
