Александр Тамоников - Дьявольский котёл
Зрение у капитана помаленьку восстанавливалось. Он нащупал автомат, гранаты в подсумке, взгромоздился на колени. Нестеренко должен был прийти в себя. На счет «три»! Но лучше ему никак не становилось. Весь мир вокруг был ватным, как и он сам, весь, от зудящей макушки до немеющих пальцев на ногах. Ротный брел гусиным шагом по засыпанной траншее, волочил за собой автомат.
Славик Вербин лежал какой-то весь перекрученный, оскалив рот, растопырив пальцы, словно собирался схватить осколок, ударивший его в грудь. Олег оцепенело смотрел на него. Глупость редкая! Совсем недавно Славик, живой и невредимый, сидел на бугорке. Они о чем-то разговаривали.
Хорхе Флорес зарылся лицом в мешанину из глины и снарядных осколков. Рядом с ним стоял на коленях Ортега и пытался его перевернуть. Ладно, хоть кто-то живой остался.
Чуть дальше сидел, привалившись к стене траншеи, Пашка Владыкин. Вроде просто отдохнуть собрался, если не замечать живот, пробитый даже не осколком, а каким-то метеоритом.
За Пашкой лежал мент из Чернигова Юргенс, вернее то, что от него осталось. Голова его болталась на лоскутьях кожи, на лице застыло такое выражение, будто он что-то недоделал.
Заворошилась глиняная гора, посыпались комья, и на белый свет вылезла голова Мишки Фендика с выпученными воспаленными глазами. Тело оставалось при ней. Он выбрался весь, нащупал автомат, глубоко, с чувством вздохнул.
«Бессмертный, – как-то равнодушно подумал Олег. – Понятно, что с них взять?»
– Запарили уже, суки!.. – Мишка блуждающим взором отыскал командира. – Какие у нас планы, товарищ капитан?
– Выжить, боец. Ты в порядке?
– Ага. – Мишка кивнул. – Только состояние такое, словно в меня грузовик с компостом врезался.
Над полем боя висела подозрительная тишина. Олег припал к разбитому брустверу, начал прочищать уши. Тишина сделалась громче, зазвенела ксилофоном. Различались звуки сражения, идущего где-то за лесами, полями и погостами. Отряды ополченцев пока не могли прорваться к блокпосту.
За изгибом траншеи что-то позвякивало. Оттуда вылез страшный, как черт, Василий Небаба, согнувшийся в три погибели. Он волок по траншее ручной пулемет, держа его за ствол.
– Живые еще есть? – хрипло спросил Олег.
– До фига народу, командир, – проворчал Небаба. – На том краю почти все живые. Федорчук, Максимов уцелели. Человек десять всего погибло, несколько раненых. Там, кстати, укропы подходят. Решай, что делать. Метров двести до них.
Живых на западном краю поста действительно хватало. Люди блуждали с опущенными головами, прочищали оружие, набивали магазины патронами. Бывший «беркутовец» Ракитин в сбившейся окровавленной повязке проверял заточку саперной лопатки, которую, видимо, бросил тут кто-то из украинских силовиков, и скептически кривился.
Оскалился Абдыкадыр Курбаев, приметив капитана. Перед ним на бруствере лежали два устрашающих ножа. Охал уцелевший связист Дулин, откапывая рацию. Многие ребята действительно были живы, что не могло не радовать ротного.
Спецназовцы передавали информацию по цепочке: много погибших из огневого взвода, гранатометчиков почти не осталось, как, собственно, и этого вида оружия. Погибли саперы Ребров и Бравый. Пал зенитчик Галанин, когда пытался пристроить свой ПЗРК для борьбы с наземными целями. В отделении управления и обеспечения в живых осталось только двое – санинструктор Бекетов и радист Дулин. По примерным оценкам выходило, что во время артналета погибло около двенадцати человек. Стало быть, в строю осталось меньше сорока, включая раненых. Ладно, хоть что-то.
– Товарищ капитан, почему наши не идут? – спросил бледный как мел Карпенко, пристраиваясь на колени под бруствером. – Тут же совсем недалеко. Где они все?
– Придут, Карпенко, никуда не денутся, – пробормотал Олег, осторожно выглядывая из траншеи. – Значит, не могут пока подойти, в бою завязли. Мужики, не высовываться! – прошипел он. – Без команды не стрелять. Всем молчать, пусть укропы думают, что никого из нас не осталось в живых.
Олег пробил прикладом амбразуру и поглядел в нее. Тот же лес, прежний воздух. Никуда не делись подбитые танки и сгоревший вертолет «МИ-8». Видимо, техники у украинских силовиков почти не осталось. А ту, которая уцелела, они перебросили на восточный участок фронта, чтобы хоть как-то сдержать напор ополченцев. Километрах в шести на востоке шел бой, слышались автоматные очереди, гулко ухали разрывы.
А к блокпосту подходила толпа солдат, вооруженных до зубов. Пропыленные, оборванные, многие в крови. Похоже, войско сборное, десантники из аэромобильной бригады, пехота. Но практически у каждого второго на рукаве выделялся черно-бурый шеврон, символ принадлежности к добровольческим частям, комплектуемым из фашиствующих радикальных элементов.
Именно у этих парней были самые злые рожи, усмехающиеся, наглые. Взять толику реванша за поражение, хоть частично утолить свою врожденную ненависть к москалям и жителям Юго-Востока! Солдаты подходили настороженно, не спуская глаз с блокпоста. До них оставалось метров сто. Они сломали строй, двигались рваной шеренгой. Их было не меньше семидесяти рыл.
«Как жаль, что под пехотой не срабатывают противотанковые мины, – подумал Нестеренко. – Ведь этого добра в земле осталось еще немало».
Он сполз на дно окопа и зашипел:
– Братва, всем молчать как рыбы! Гранаты к бою! Передайте Небабе, что первый выстрел его.
По цепочке прошелестела команда. Ополченцы скорчились на дне траншеи, за развалинами дота, в воронках от снарядов.
Силовики приближались, всматривались в потрепанные позиции врага, над которыми еще витали клубы дыма.
До ушей Нестеренко долетали обрывки разговоров:
– Неужто всех кончили? Хорошо бы, если так.
– Нет, не может быть. Эти твари живучие, наверняка остались недобитые.
– Сержант, может, гранатами их?..
– Отставить гранаты. Охренели? Далеко еще, своих посечете.
Но дистанция сокращалась. До врага оставалось шестьдесят метров, пятьдесят, сорок…
– Эй, ватники драные, есть еще живые? – выкрикнул кто-то из укропов. – Сдавайтесь, а то гранатами забросаем!
– Нету нас. Были и все кончились, – прошептал грязный, как черт, Читайло, подмигивая Олегу.
Капитана осенило, он подполз к Карпенко, стал ему что-то тихо говорить. Тот понятливо кивнул, облизал обветренные губы.
– Подождите, не надо, не бросайте гранаты! – взвился над окопами умоляющий дрожащий вопль. – Мы сдаемся, не стреляйте!
Какой артист погиб в этом молодом исполнителе! Сколько обреченности и отчаянной надежды, которая всегда умирает последней, содержалось в надрывных нотках! Те ополченцы, которые были в курсе дела, с восторгом смотрели на Карпенко. Остальные в первое мгновение не поняли сути, но благоразумно помалкивали.
Украинские силовики подошли на тридцать метров и остановились.
– Ладно, живите пока, – снисходительно проговорил сержант с нашивкой «Правого сектора» на одном рукаве и эмблемой батальона «Висла» на другом. – Мы стрелять не будем. Лапы в гору, и все на выход.
«Выход» получился эффектным. Притихшие позиции огласил надрывный нечеловеческий вопль! На бруствер взлетел Василий Небаба, страшный, как похмельный демон, с пулеметом у живота. Он ударил длинной очередью, орал и водил стволом из стороны в сторону до тех пор, пока не иссяк магазин.
«В натуре не баба», – как однажды с уважением выразился в адрес старшего товарища Мишка Фендик.
Василий еще не отстрелялся, а его товарищи уже швыряли гранаты из-за брустверов. Большинство из них взрывалось с недолетом, да и бог с ними. Оборванные, страшные как черти ополченцы выбирались из траншей, выскакивали из воронок и принимались хлестать из автоматов. При этом они что-то кричали дурными голосами и жутко матерились.
Силовики метались, застигнутые врасплох. В первые мгновения они потеряли не меньше десятка человек. Солдаты вываливались из толпы как штакетины из хлипкой ограды. Надрывали глотки раненые. Кто-то побежал назад, кто-то остался на месте и открыл ответный огонь.
Ругался офицер за спинами солдат, вбивал в их бестолковые головы простую мысль. Мол, надо идти вперед, расстрел за трусость никто не отменял. Кто-то бросился в атаку, но она быстро захлебнулась.
На ошеломленных украинских силовиков летела лавина каких-то диких пещерных людей с перекошенными лицами и орущими глотками. Никто не остался в укрытии, все пошли в рукопашную! Ополченцев было меньше, чем их врагов, но злость хлестала через край. Напор был настолько мощным, что первые ряды украинского войска были просто смяты, разбросаны в стороны. Спецназовцы врубились в неприятельскую массу.
Нестеренко бежал вместе со всеми и ни о чем не думал. К черту пагубные мысли! Фигурки вражеских солдат метались перед глазами, он стрелял по ним короткими очередями. Вот боец с отвисшей челюстью поднял автомат. Олег метнулся в сторону, вскинул ствол, но услышал только щелчок. Патроны кончились!
