Вячеслав Денисов - Презумпция виновности
И сейчас советник мог уверенно заявить, что сидящий на дереве человек – сумасшедший.
Глава тринадцатая
Он оказался среднего роста, лет около сорока на вид, с короткой прической с явными признаками седины. Эти щетинки белесого цвета, редкие, как штучные волоски на старой норке, виднелись по всему массиву довольно густой прически. Безумный взгляд и слюна в уголках губ свидетельствовали, что этот человек либо родился невменяемым, либо пережил недавно нечто, что и свело его с ума. Но первое менее резонно, потому что безмозглый идиот, коим сейчас виделся снятый с дерева мужчина, сидеть за рулем «Мерседеса» никак не мог.
А за рулем сидел именно он. Об этом свидетельствовали документы: водительское удостоверение и свидетельство о регистрации автомобиля, изъятые из его кармана, и дисконтная карта постоянного клиента «Mercedes-Benz»-клуба.
Пальто его в районе правого кармана было разорвано так, словно кто-то взял дорогой кашемир в щепоть и резко дернул на себя. Но масляные пятна внутри подкладки и ожог, оставшийся на материи внутри, прямо указывали на то, что через нее велся огонь. И не снаружи, а изнутри. И теперь, когда советник осмотрел одежду сумасшедшего, он мог почти без ошибки сказать, кто убил коллегу Желябина на КПП.
«Вальтер» без единого патрона в магазине и с затвором, откинутым назад, нашли неподалеку. Отстреливался человек в пальто до последнего патрона, а когда пришлось выбирать между своей жизнью и спасением товарища, выбрал, конечно, первое. Но, избежав смерти, он не смог избежать ее видения, и Кряжин был уверен в том, что мужчина двинулся рассудком не от боли за друга, а от навязчивой мысли о… Он сидел на дереве и видел, что могло быть с ним, окажись он менее проворным.
– Кажется, спрашивать тебя о контейнере бессмысленно, верно? – с ожесточением в голосе бросил советник. – И что нам теперь делать? – Это было обращено уже к операм. – Контейнер может находиться здесь, а может его здесь и не быть. Что прикажете делать, я вас спрашиваю?
Никто не хотел отвечать. Ситуация и без того казалась безвыходной.
Небо начинало хмуриться. До полной темноты оставалось около полутора часов, однако за это время нужно было еще успеть доехать до Гурьянова. Что и было сделано. Машины, пятясь задним ходом и натужно урча от перегрева, вползли в село за полчаса до полных сумерек.
Кривясь от усталости, Сидельников выбрался из салона «Волги» и оперся на нее руками.
– Я думал, ноги отвалятся… Ермолаич, а теперь скажи мне, как мужики в этот лес на машинах и конях за дровами ездят. Я так и не понял.
– На машинах, милый, туда не ездят. Ездят на тракторах, которым по хрену, где вокруг себя разворачиваться, и на подводах. – Чересчур разговорчивый сельчанин всю дорогу проехал молча и даже отказал себе в удовольствии материться, что было обычным явлением в его повседневной жизни. Теперь Ермолаич напоминал молчаливого философа.
– А коням тоже по хрену, где разворачиваться? Что-то я не заметил там круговых следов от саней.
– Сани, дефективный, разворачиваются руками. А конь без саней, ему по барабану – поставишь к лесу задом, он задом станет. Передом – он тоже возмущаться не будет. Как ты с такой головой в милиции служишь?
В Холмск они вернулись уже затемно. Городок сиял обилием фонарей и прочих искусственных светил. Не сказать, что следователь Мацуков был обрадован новой встречей. Еще больше ему не понравилось распоряжение Кряжина разобраться с доставленным и принять в отношении него все соответствующие закону меры.
– Водворить, составить бумаги. Я хочу видеть завтра протокол личного досмотра этого человека, справку от врачей, дактокарту и его полные установочные данные. Постановление о назначении экспертиз я вынесу сам. Ты отработал труп в багажнике «Жигулей»?
Мацуков пообещал, что данные будут готовы к завтрашнему обеду.
Кряжина это устроило.
Советнику очень хотелось поднять людей на поиски Пикулина, однако после нечаянной встречи в лесу он чувствовал такую физическую и нравственную усталость, что даже не стал возражать, когда Желябин и Сидельников, коротко перебросившись какими-то привычными в их кругу фразами, встали и ушли. И через полчаса вернулись, и руки их оттягивали пакеты, в которых находилось пиво, рыба и палка вареной колбасы. Идти в ресторан никто не хотел. Хотелось пить, есть и спать.
Спали они уже через час, разлегшись на кроватях полураздетыми. В номере, окна которого никто не догадался открыть, пахло недоеденной соленой горбушей, недопитым пивом и недокуренной сигаретой Сидельникова, которую тот, слава богу, оставил не меж пальцев, а в пепельнице.
Утром появились первые данные. И всем стало ясно, что не важны фамилии тех, кого нашли в багажнике машины, на дереве и к кому для идентификации выезжала группа криминалистов в лес. Из полученной информации можно было сделать один вывод, который и был для следствия главным. Все трое числились в картотеке Управления по борьбе с организованной преступностью по Московской области. Но, поскольку не существует группировок, специализирующихся на тех или иных преступлениях, определить, какие именно задачи стояли перед этими троими, было невозможно. Пикулин – текущий момент. Окажись на его месте директор зоопарка или солист Холмского оперного театра, ловили и стреляли бы его.
Другое дело – Головацкий, и принцип связи профессора и интересов преступно ориентированных лиц мог стать и принципом расследования Кряжина. «Чем занимался Головацкий последнее время?» – вот вопрос, который волновал Желябина, и последнему казалось, что двоих его спутников этот вопрос как раз не волнует.
Понимая, что далее тянуть просто глупо, Кряжин рассадил всех, включая и Георгиева с Мацуковым, в номере, уже проветренном и начисто вымытом, и кратко раскрыл тему своего повествования.
– Вы спрашиваете меня – кто такой Головацкий и что могло в нем заинтересовать бандитов, последние двое суток слегка нарушающих покой жителей Холмска. – Сейчас его как раз никто не спрашивал, но таков уж был Кряжин. – И я вам отвечу, ибо вы не захватили меня врасплох. Но вначале я хочу спросить всех, кроме Сидельникова, потому что о нем я знаю все, – какое образование вы имеете, господа? Начнем с вас, Желябин.
Уже начинающий привыкать к выходкам советника начальник «убойного» отдела Холмского ГУВД поведал, что у него два высших образования, военное и юридическое. Сказал, что окончил омское высшее военное общевойсковое командное училище и юридический факультет Томского государственного университета, однако совершенно не понимает, какое отношение к делу это имеет.
– Не беда, что не понимаете, – успокоил его следователь.
Мацуков, тот загружался по юридической специальности в Свердловском юридическом институте, когда Свердловск был еще не Екатеринбургом, а слово «институт» не так позорно. Сейчас на Урале Екатеринбургский университет, но на образованности новых следователей это никак не сказалось.
С Георгиевым все было просто. Он учится на юрфаке челябинского вуза, но перед этим закончил два курса электротехнического университета. Через два года понял, что призвание его не усовершенствовать двигатели летательных аппаратов, а искать по белу свету преступный элемент, и перевелся, пока еще не зашел в познаниях слишком глубоко.
– Стало быть, до специфического курса лекций о сопротивлении материалов вы не дошли. – Советник глупо (как показалось Желябину) рассмеялся и стал прикуривать очередную сигарету. – Но я, человек любопытный не по своей воле, а в силу должностных обязанностей, был вынужден заняться тем, что не перевариваю со студенческой скамьи. Вы спрашивали меня, майор, есть ли у меня медицинское образование. И я еще раз отвечаю вам – нет. Нет и аграрного, однако теперь я с первого взгляда отличаю мягкие сорта пшеницы от твердых и даже в состоянии определить процент клейковины. Так что, если выгонят из Генпрокуратуры, отправлюсь агрономом в Гурьяново и, смею вас заверить, подсижу отмороженного Сидельниковым Семена Семеновича за два месяца.
Еще я ориентируюсь на рынке ценных бумаг. Так что, если грянет гром и мой фрегат под звездами советника юстиции даст течь, буду торговать акциями.
Так вот, после того, что я сказал выше, никто, надеюсь, не заподозрит меня в том, что я совершенно ничего не понимаю в тугоплавкости металлов и создании сверхпрочных материалов?..
После «высвобождения эцетилхолина в синапсах нервных клеток» Желябин был готов поверить во что угодно. Георгиев не верил во всезнание Кряжина, но он верил своему начальнику, а потому, когда увидел лицо его, полное понимания, смирился. Мацукову, тому, казалось, было все равно. Он понимал, что на этот раз играет роль «поди принеси», а потому не старался что-то понять. Разбирательства и выстраивание версий здесь – прерогатива «важняка» из Москвы, а тот обязательно когда-нибудь сделает что-то не так, как об этом вслух заявит следователь из провинции. Поверят все, конечно, московскому гостю, который скоро уедет, а Мацукову оставаться тут, как ему казалось, уже навсегда. И продолжать службу в Холмске в роли прокурорского работника, оплеванного вышестоящей прокуратурой, ему не улыбалось. А поэтому, если Кряжин разбирается во всем, то это его дело. Обвинительное заключение по материалам расследования, в конце концов, ему выносить, а не Мацукову.
