Андрей Воронин - Алкоголик. Эхо дуэли
В других комнатах тоже были часы… Они перекликались мелодичным звоном – или играли менуэты, или вызванивали каждые полчаса другие старинные мелодии.
Эта квартира была ни на что не похожа, время в ней застыло.
В молчаливых, удаленных от улицы комнатах словно раздавались загробные звуки и бродили призраки прошлых веков.
— Что будешь пить? – спросил Матвей Матвеевич. – Лично я предпочитаю коньяк.
— Я буду то же, что и вы.
Шлепая тапками, Матвей Матвеевич сходил в потайную комнату и вернулся с двумя невысокими стаканами, наполненными его любимым коньяком «Квинт».
Матвей Матвеевич отхлебнул из своего стакана:
— Твое здоровье! Присаживайся, пожалуйста, – он указал на антикварное кресло. – Выкладывай, что там с нашим курьером?
Свирин колебался некоторое время, прежде чем ответить.
— Что, пока никаких успехов?
— Проблемы…
Свирин хотел ответить, но сразу почему-то замялся. Его глаза сузились, стали маленькими и злыми. По его лицу было видно, что он соображает, что бы такое наплести. Антикварщик это видел, для него все было ясно как божий день. Он всегда знал, кто врет, а кто предельно правдив: А обмануть его было почти невозможно. Он понимал язык телодвижений, мимики, жестов и поз. У него были навыки получения и передачи информации без искажений.
Множество людей просто не представляют, как можно прекратить переговоры без наступления неприятных последствий, без угроз, шантажа, бессмысленных убийств. Как правило, у деловых людей постоянный дефицит информации и времени для обдумывания вариантов и принятия решения. А у Матвея Матвеевича всегда была куча запасных приемов на тот случай, если партнер по переговорам использует запрещенные приемы.
— Что еще за проблемы? – спросил Матвей Матвеевич.
— Даже не знаю, с чего начать, – вздохнул Свирин. Лицо его приняло выражение святой невинности, и это было знаком того, что вранье сейчас польется бурным потоком.
— Только не с Адама и Евы, – предупредил Матвей Матвеевич, – а то я знаю твою манеру начинать издалека… Пока договоришь, забудешь, с чего начал. Давай конкретнее…
Свирин посмотрел на него искоса.
— Если конкретнее, то теперь наш курьер утверждает, что пистолет у него забрал мент…
— Мент?
В этот момент Матвей Матвеевич осознал, что его собеседник неожиданно для самого себя передумал врать и стал говорить правду.
Матвей Матвеевич имел дар управлять людьми. Дар влияния. Но как и каждый талант, эта способность чувствовать людей имела оборотную сторону. К старости Матвей Матвеевич превратился в странное существо, сотканное исключительно из органов осязания.
Он моментально чувствовал любую фальшь, любой обман, любой намек на предательство. Струны его души незамедлительно улавливали любое намерение собеседника. Он все чувствовал. Поэтому был одинок, успокаивали его только старые вещи, принадлежавшие мертвецам.
От этих вещей тоже исходила энергия чувств. Старые вещи успокаивали. А вот люди… С ними становилось все сложнее.
— Так говоришь, мент? – переспросил он у Свирина.
— Да, – вздохнул Свирин, – при этом он говорит, что ничего страшного в этом нет, потому что мент этот сумасшедший.
— Час от часу не легче, – от волнения Матвей Матвеевич даже забыл про свой стакан, который поставил на стол, инкрустированный перламутром.
— Это полное безумие, – продолжал Свирин, – он утверждает, что этот мент уверен, что пистолет является его семейной реликвией.
— Каким образом?
— Вроде бы его прадедушка был казаком, нанятым высокопоставленными чинами для того, чтобы выстрелить в спину известной особы…
Со слов курьера известно, что этот мент, который забрал пистолет, утверждает, что если бы не стрелок, который сидел в кустах и только ждал удобного момента, то никто на той дуэли убит бы не был. Потому что никто никого не собирался убивать. Он говорит, что у Лермонтова это была третья дуэль, а две предыдущие заканчивались по одной схеме – противники стреляли в воздух, потом ехали пить шампанское и мириться. Но в этот раз все случилось не так, потому что в кустах был профессионал, который выстрелил из пистолета той самой системы.
— Понятно, – протянул Матвей Матвеевич. – Очередной раз выплыла версия о тайном стрелке-убийце, выстреле в спину и прочей ерунде.
Матвей Матвеевич осушил свой стакан до дна и понес в тайную комнату, чтобы снова наполнить. Свирину показалось, что, пока он там возился, он успел потихоньку приложиться к бутылке. Вернувшись с наполненными стаканами, он стукнулся о косяк двери, и коньяк пролился ему на руки.
Матвей Матвеевич стоял перед Свириным пошатываясь, но взгляд при этом имел ясный – не осоловевший. Шлепая тапками, он подошел к столу, взял свой стакан и залпом его опрокинул. Он вспомнил, как впервые пригласил Свирина к себе в гости и показывал свою коллекцию антиквариата. Юный Вадим всем своим видом демонстрировал почтение и удивление, щурясь от света хрустальных люстр.
— Значит, опять всплыла версия про стрелка, занятно, – задумчиво повторил Матвей Матвеевич, тяжело опускаясь в глубину антикварного кресла с позолоченными ручками. – Все же на редкость живучая оказалась версия, как любая глупость. Глупости чрезвычайно живучи. А ты знаешь, откуда взялась эта версия про стрелка?
Свирин пожал плечами, он знал, что лучше промолчать, чем сморозить глупость.
— Отцом версии о стрелке-профессионале, спрятавшемся за скалой, является директор музея Лермонтова в Пятигорске. В начале 1930-х годов директор музея Коротков выдвинул версию о тайном стрелке-убийце, который прятался под кустом и выстрелил снизу. Коротков был чрезвычайно активным, но необразованным человеком, которому хотелось внести свой вклад в науку. Это закончилось печально для него. Время было сложное. Директора музея сняли с должности с формулировкой «за вульгарную версию убийства Лермонтова». А в фондах музея еще долго пылилась схема места дуэли с изображением человеческого тела и примерного хода пули – произведение Короткова.
— А что позволило Короткову выдвинуть эту версию? – спросил Вадим.
— Видишь ли, – глубокомысленно ответил Матвей Матвеевич, – в этом деле о дуэли есть ряд обстоятельств, которые вызывают недоумение. События тех дней до сих пор покрыты тайной. Есть вопросы, на которые никто не знает ответа. Непосредственные участники дуэли долгое время молчали. По дуэльным правилам в обязанности секундантов входило обеспечение поединка доктором и экипажем для раненого. Однако все они не выполнили своих обязанностей.
— Почему?
— Вот объяснения, данные секундантом Васильчиковым через две недели после события: «Не в первый раз я участвовал в поединке, но никогда не был так беззаботен о последствиях и твердо убежден, что дело обойдется, по крайней мере, без кровопролития». Значит, были основания думать, что дело обойдется без кровопролития?
Он говорил о давно минувшем, как о том, что случилось буквально вчера, как будто бы все детали настолько свежи, что нет надобности особо задумываться, чтобы извлечь их из памяти. Слушая Антикварщика, поневоле можно было забыть, что все, о ком он говорит, давно умерли, умерли их дети и даже внуки.
— «Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу» – так эффектно закончил свои воспоминания о дуэли секундант Васильчиков, – сказал Матвей Матвеевич.
— А следствие? – спросил Свирин.
— Хороший вопрос, – Матвей Матвеевич выпрямился в кресле. – О следствии почему-то мало кто вспоминает. Как будто следствие может проводиться только в наши дни, а тогда – стреляй кого хочешь и сколько хочешь. Действительно, по случаю насильственной смерти было заведено судебное дело. Буквально на следующий день на место поединка выехала следственная комиссия. Тело Лермонтова было освидетельствовано ординарным лекарем пятигорского военного госпиталя, титулярным советником тридцатилетним Барклаем-де-Толли. Осмотрев тело, он дал два свидетельства. В первом не было описания раны, а лишь констатировался факт смерти. После первого, проведенного во флигеле Чилаева, он выдал медицинское свидетельство №34, в котором говорилось, что «Тенгинского пехотного полка поручик М. Ю. Лермонтов застрелен на поле, близ горы Машук, 15 числа сего месяца и, по освидетельствовании им, тело может быть предано земле по христианскому обряду». Первое свидетельство было составлено по просьбе друзей Лермонтова, которым необходимо было начать хлопоты по погребению. Получить разрешение на это было трудно, потому что убитые на дуэли приравнивались к самоубийцам.
Но уже через сутки, в связи с заведенным по случаю насильственной смерти судебным делом, потребовалось более полное освидетельствование. Барклай-де-Толли выполнил его 17 июля в присутствии официальных свидетелей. Свидетельство №35 гласило: «… при осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча, отчего поручик Лермонтов мгновенно помер на месте поединка…» Доктор Барклай-де-Толли не вскрывал тела Лермонтова, его попросил об этом хозяин дома Чилаев, который не хотел, чтобы его дом был превращен в прозекторскую, а местное начальство не решилось перевезти труп Лермонтова в морг Пятигорского военного госпиталя. Барклай-де-Толли не мог предположить, что появится версия об убийстве Лермонтова таинственным стрелком из-за кустов или из-за скалы.
