Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий
Погода стояла хуже не придумаешь. Про такую говорят, что хороший хозяин на улицу и собаку не выгонит. Еще золотой лист не облетел, а обложные дожди зарядили, как в ноябре под Калугой, — холодные и противные. И если бы не прорезиненные плащ-накидки нового образца из эрзац-каучука, то быть бы нам насквозь мокрыми как мыши еще до того, как мы сели в пустой санитарный поезд, выдвигавшийся на фронт за ранеными из полевого лазарета.
Вахрумка с фотографическим художником всю дорогу гоняли чай с коньяком в компании главного врача санитарного отряда — имперского советника третьего ранга графа Сендфорта, могучего на вид человека, в котором о его интеллигентной профессии напоминала только седоватая бородка клинышком и золотое пенсне. Компанию им составили остальные врачи и сестры из аристократов.
А меня отправили на отсидку поскучать в соседний пустой вагон. Рылом я для такой компании не вышел. Увы…
Ну и болт с ними.
Скинул я плащ-накидку на просушку. Засунул ранец под полку. Скатал шинель в виде валика, приспособил вместо отсутствующей подушки и завалился на ближайшую койку, которые в три этажа расположили вдоль стен вагона. Вторые этажи были сложены, и мне было вполне комфортно.
Поезд тронулся, убаюкивая ритмичными перестуками колес на стыках. И только я решил придавить на массу по принципу «солдат спит — служба идет», как меня подняли.
Проходящая по вагону сестра милосердия склонилась надо мной и участливо спросила:
— Вы себя хорошо чувствуете?
Я вскочил с койки, оправил под ремнем китель и непроизвольно выпятил грудь с орденом — девушка была чудо как хороша. Стройная, высокая, тоненькая… Крепкую грудь не скрывало даже балахонистое форменное платье с белым передником. А жгуче-черные глаза уроженки западной части империи, казалось, заглядывали в самые потаенные уголки моей души. На вид ей было лет двадцать пять.
— Со мной все в порядке, госпожа. Просто не знаю, куда девать время в этой внезапной поездке, — слегка смутился я.
Она потрогала пальчиком мой орден. Эти руки не вязались с ее аристократическим лицом. Сухие шершавые руки рабочей женщины, обожженные едкими растворами полевой аптеки и огрубевшие от физической работы.
— За что у вас такая высокая награда? — спросила она.
— В наградном листе сказано: «За ликвидацию вражеской разведки», — честно ответил я, вынимая из кобуры револьвер. — А это… тут написано…
Я дурацки улыбнулся, чувствуя себя козликом на веревочке.
Девушка прочитала дарственную надпись на револьвере, дерзко посмотрела прямо в глаза и, не отдавая оружия, взяла меня за руку, потянула:
— Пойдемте со мной, вам сейчас все равно делать нечего.
В соседнем вагоне, похожем на классный спальный, но всего на четыре купе, она втолкнула меня в одно из них, весьма смахивающее на процедурный кабинет в поликлинике. Притянула к себе и стала жарко целовать, крепко обняв за шею и прижав к моему затылку мой же заряженный револьвер.
Я поначалу несколько растерялся.
Вы когда-нибудь имели секс с женщиной на гинекологическом кресле? Особенно когда рядом с ним стоит примитивная ножная бормашина?
Нет?
Я тоже сподобился в первый раз. Но ощущения получил незабываемые по своей оригинальности, наслаждению и… удобству.
По крайней мере, даме подо мной с подколенными упорами специфического кресла подмахивать мне было намного сподручней. Видимый оргазм ее был вообще фееричным. Если бы она с силой не закусила губы, то, наверное, орала бы, как мартовская кошка в подворотне. И так ее стоны больше походили на придавленное рычание тигрицы, а размахивание заряженным револьвером перед самым моим носом добавляло некоторой перчинки в этой ситуации. Возбуждало и двигало на повторные подвиги почти без перерыва.
А поезд все стучал колесами, как метроном, оставляя по дороге драгоценные минуты нашего наслаждения, когда извивающаяся подо мной женщина смотрела на меня глазами новорожденной.
Наконец она издала последний протяжный стон и как бы нехотя выпустила меня из своего лона.
Продышавшись, сообщила, захлопнув глаза длинными пушистыми ресницами, настолько черными, что не нужна им была никакая тушь:
— Всегда желала лечь под героя. А по жизни встречались либо брехуны, как мой муж, либо настолько калечные, что для постельных утех совсем не годились. Да и кого можно встретить в санитарном поезде — только раненых и увечных. Спасибо тебе, герой, за исполнение девичьих грез.
Я, ласково поглаживая плоский девичий животик, другой рукой нежно вывернул из ее кулачка свое оружие. И с облегчением выдохнул. Идиот, надо было хотя бы патроны вынуть заранее, а то стрельнула бы она в порыве страсти… и… даже думать не хочется, что могло бы случиться.
— Одевайся и иди на свое место, — заявила девушка, по-прежнему не открывая глаз. — Сюда в любой момент могут прийти.
Я натянул кальсоны и брюки, так и оставшиеся висеть все это время на сапогах. Огляделся в поисках остальной своей одежды. По всему большому купе раскиданы предметы дамского туалета. Я и не подозревал, что их так много в это время. Наконец нашел свою нижнюю рубашку, китель, портупею и быстро оделся.
Девушка так и оставалась полулежать на кресле, не открывая глаз. Ее пробило на негу.
— Поцелуй меня и иди, — томно заявила незнакомка, которая так и не открыла мне своего имени.
Я выполнил ее просьбу, ощутив на кубах соленый привкус свежей крови, и она с охотой ответила на мой поцелуй и с сожалением оторвалась от моих губ.
— Встреч со мной больше не ищи… мой герой.
Выйдя в коридор, я осторожно прикрыл за собой дверь купе.
Переходя через вагонные тамбуры, овеваемый встречным потоком воздуха из широких щелей, я впервые в жизни захотел закурить.
Паровоз протяжно загудел где-то впереди состава.
Я без сил плюхнулся на облюбованную ранее полку.
Что это было?
Укрепрайон раскис везде, кроме тех участков, которые приходились на хвойные леса с песчаным грунтом, там было хоть и сыро, но вполне терпимо — лишняя вода уходила в почву, оставляя слой жидкой грязи всего в несколько сантиметров. А вот там, где окопы были вырыты в суглинках или вообще в глине, — совсем беда.
Хорошо еще, что из-за плохой погоды наступило затишье на фронте. Ни наши войска, ни враг никаких резких телодвижений не делают, даже беспокоящего огня не ведут. Все дружно углубляют окопы дренажными канавами и водосборными колодцами. Чинят то, что было разрушено артиллерией.
Дивизия, что по приказу высшего командования заняла укрепрайон, стояла тут насмерть, но сама вперед не лезла. Ее боевая задача была второстепенная — не дать обойти форты на линии железной дороги. Вот они и стояли по колено в воде. Блиндажи залило. Личный состав успел обовшиветь. Смены войск в поле не происходило четыре месяца подряд. Бардак…
Вахрумка по приезду на место, едва соскочив с патронной двуколки, сразу пошел представляться местному начальству.
Я же самостоятельно прошарился по окопам с местными унтерами, потом пил с ротным фельдфебелем в его блиндаже привезенный мной пунш. В результате Вахрумка о действительном положении дел знал не более четверти мной собранных сведений. Я солдатам свой. Первый награжденный на этом месте. Не фон-барон какой, такой же крестьянин, как и они. Чего меня стесняться? Так что языки солдат при мне не зажимались, как при опросах Вахрумки в присутствии их ротных командиров.
Да и Вахрумку больше интересовал не солдатский быт, а тактическое применение инженерных сооружений. Зря он так… Еще месяц, и накопится в людях усталость. Солдатам осточертеет эта грязь, сырость и отсутствие нормального отдыха, и тогда разное может случиться.
Однако опыта окопной войны тут пока не было. Ни у кого. Чтобы что-то менять, надо на собственной шкуре ситуацию прочувствовать. Восточные генералы, усвоив опыт применения шрапнели, больше не кидают солдат в атаку батальонными колоннами, как в самом начале войны. Но вот гнать их на убой под пулеметы плотными цепями у них пока здорово получается. Генералы, видно, считают, что у царя людей и так много, а бабы еще нарожают.
