Инна Булгакова - Солнце любви
- А вам — моралиста!
- И вы прекрасно помните, что произошло девять лет назад. Евгений Алексеевич пригласил вас на семейный праздник заранее?
- Конечно.
- Вы уверены?
- К чему эти идиотские вопросы?
- Пожалуйста, ответьте.
- Я приготовил подарки: французские духи и американскую зажигалку, что в девяностом считалось престижной редкостью. — Словно в доказательство Ангелевич достал из кармана портсигар с зажигалкой и закурил.
И Петр Романович вспомнил, как дядя высекал пламенный язычок, точно ребенок забавляясь новой игрушкой. С кем же у Маргариты было назначено свидание в пятницу? Остается «свинья- друг».
Ангелевич продолжал монотонно:
- Накануне я поднялся к Евгению уточнить час, но он был в больнице у брата. И моя жена — представьте, какое оригинальное совпадение! — тоже навещала больного.
- Больного? — удивился Петр Романович. — Какого больного?
- Своего папочку. Так она мне сказала: после работы еду к заболевшему папе на весь вечер. Ну, в тот самый вечер, когда вы с ней прелюбодействовали.
- Лана солгала.
- Солгала, солгала, — покивал «бывший». — Перестраховалась. Хотя ей было известно, что в тот вечер я вернусь поздно: у нас в Академии проходил симпозиум.
- Но вы поднимались к дяде.
- Несколько выступлений отменили, и рогоносец оказался некстати свободен.
«И познакомился с Маргаритой у Патриарших! — сообразил Петр Романович, чуя горячий след. — И назначил встречу на пятницу, забыв в объятьях обо всем, а позже, опомнившись, поднялся к соседу уточнить час, вернее — отказаться от приглашения!»
- Что вы наговорили следователю, сутенер? — прорвалось-таки словечко! — Мечтаете засадить меня за решетку?
- Я мечтаю вас истребить! — было последнее, что услышал философ перед тем, как провалиться во тьму.
33
Во тьме постепенно начали проступать контуры комнат без окон, сюрреалистически пустых и тусклых, в которых он было заблудился, но вспомнил, что надо попасть в помещение, где на лавках сидят мертвые и один из них непременно укажет путь. И он попал туда, и вновь по чувству любви и нежности узнал своих, и уверенно двинулся дальше — к жизни. Однако уперся в тупой уголок, там было самое страшное, там кто-то прятался (то ли живой, то ли мертвый), не открывая лица. Промелькнул мистический миг, дрожь ужаса и узнавания — и философ побежал, покидая дом детства. А въяве, в желтых душных сумерках, побрел, прихрамывая, по аллее к ближайшей скамейке. по странной случайности — возле памятника баснописцу. Жизнь проявлялась продолжением ночного кошмара, живые уступали дорогу, брезгливо отстраняясь, как от пьяного в последнем градусе; а когда он рухнул на край сиденья, какая-то парочка поспешно вскочила, освобождая место; из воздуха, из кустов выступил иностранец и сказал: «Вы какие предпочитаете?»
- Стой! — крикнул Петр Романович; человек, рысцой пробегающий мимо пруда, остановился. — Пойди сюда!
Человек подошел, слегка наклонился, всматриваясь.
- У тебя лицо в крови, костюм в грязи.
- А почему ты не носишь коричневый костюм с «искрой»?
- Ты с ума сошел!
- Это ты меня ударил?
- С ума сошел!
- А кто следил за мной прошлой ночью?.. Не сошел, разгадал твою тайну. «А ведь когда-то, Петюня, я тебя на руках держал». — «И как я после этого жив остался!»
- Петр, прекрати этот ужас!
- Подземельный повторил: «Жив остался. — и добавил: И свинья-друг тебя не мучил?»
- Что это?.. Что это значит?
- Я сегодня понял и проверил в словаре. Ты с греческим, с латынью незнаком?
- Только с узко архитектурной терминологией. Это ты полиглот.
- Был. Когда воображал себя философом.
- Не вовлекай меня в свой берд!
- В семнадцатом веке один итальянский врач написал латинскую поэму, где персонах имеет такое «говорящее» имя: Свинья-друг. Как это имечко будет звучать на латыни, ну-ка сообрази!
Игорь сообразил:
- Сифилис?
- Умница. Отсюда пошло название болезни. Меня она не мучила. Ты лечился у Подземельного?
- Бред, — невнятно выговорили белые губы.
- После того, как на бульваре ты выследил Маргариту.
- Абсолютно случайно!
- Неважно. Ты переспал с ней. И постучался в нашу дверь не предупредить «по дружбе», а вымолить ее молчание.
- Нет!
- Медик хранил врачебную тайну, возможно, для шантажа.
Игорь отшатнулся, прошептав:
- Доказательства!
- Скоропостижная дружба с соседом, перенос венчания на осень, псевдомонашеская аскеза — доказательства блудодейства. А доказательства убийства.
- Не мучай меня, я всю жизнь раскаиваюсь! — взмолился свинья-друг, уже удаляясь, исчезая в сумерках, а философ прогремел вслед:
- Ты не оставлял письма в Завидеево, потому что знал, что не я убийца!
- Потому что я доверился интуиции отца Платона! — крикнул Игорь и исчез.
Да черт с ним, от себя не убежит.
- Доказательства убийства, — повторил Петр Романович вслух. — Вот одно, главное — удар по темени, доверимся интуиции отца Платона. — Горько рассмеялся и продолжал бормотать: — Но я остался жив. Надо вернуться в дом детства и рассмотреть, кто там спрятан в уголке, — опять нервно рассмеялся, — в музее императора Павла. Кстати! — напомнил сам себе. — Там тебя ждут менты, поторопись!
Однако продолжал сидеть, мысленно приоткрывая тайну слов, действий, деталей и обстоятельств, отдаленных во времени и пространстве, но постепенно складывающихся в панораму преступлений. Такой подарок в девяностом — «престижная редкость» (выражение Ангелевича). И Лана: «девять лет назад это была редкость» А медик намекнул, что любят «американчики». «Он про все намекнул, но я ничего не понял!» Не понял еще и потому, что боялся вспоминать — последний взгляд и последний крик отца. А «мертвая голова» тотчас исчезла напрочь! Впрочем, не хватает важного штриха — мотивировки: зачем старику в здравом уме подставлять. Господи! «Я нашел его в прихожей». Не розу он нашел и не в прихожей!
Петр Романович с трудом поднялся и побрел к своим — к живым, а не к мертвым, — опять явственно ощущая слежку. «Он идет за мной и может добить». Но ему уже было почти все равно. Старик открыл на звонок, вгляделся:
- Кто это тебя так уделал?
- Мой личный враг.
Прошли в зал.
- Ипполит Матвеевич, вы нашли Ольгин гребень возле трупа?
- Нет! — ответил полковник твердо. на любые пытки пойдет, но не дрогнет.
- Я все знаю.
Мгновенно из семейных недр выкатился Поль. Понятно, что мальчишка подслушивал разговоры «философа Холмса» с отцом и матерью.
- Романыч, чего это ты знаешь?
- То же, что и ты. Только я понял сегодня, а ты знал всегда.
- Что мама расправилась с проституткой и двумя мужиками? Подохнуть можно со смеху, милый кузен!
Из спальни с капризным стоном высунулась Ольга.
- Господи, только задремала! Что тут у вас?
- Философ наш православный проникает в суть сверхъестественных явлений, — проскрежетал Поль комично. — С дьяволом борется, да, Петь?
- Твою детскую игрушку звали Балаболка, ты сказал. Может, уточнишь? «Там нечто лежало».
- Какая еще Балаболка? Что за чепуха. — начала Ольга с досадой; отец подхватил:
- Во всей этой чепухе мы сами разберемся, доченька. Иди, родная, отдохни, поспи.
- Папа, ты так печально говоришь.
Петр Романович перебил:
- Поль, мне надо с тобой поговорить наедине.
- Ну уж нет! — отрезала мать. — Что он еще натворил? Признавайся!
- Мама! — сказал сын необычайно серьезно. — Я признАюсь. Попозже. Пошли.
Они вышли в прихожую, Поль отворил дверь в кабинет, попросил:
- Не надо включать свет, ладно?
Петр вошел в темную комнату, как в свой сон — так он вдруг разгадал свой детский дом — лабиринт.
- Если ты такой умный, — прошипел двоюродный брат, — то молчи! Оставь все как есть.
- Нельзя. Будет новая смерть. Что там в углу?
- Твой бред!
Между диваном и книжными полками проступила тень. Поль схватил философа за руки и прошептал:
- Что это? — закричал: — Кто это? — содрогнулся всем телом. — Мертвая голова! — упал на пол, забился в падучей, повторяя безостановочно: — Я убил ее, я убил ее, я убил ее.
34
- Маргарита видела себя в зеркале невестой в невинной фате, и шла к жениху, и по дороге соблазнила, по ее понятиям, старика, взглянувшего с вожделением.
- Откуда ты знаешь, кто кого соблазнил? В мужчинах господствует не менее свинское начало.
- Если не большее. Но, как ни странно, он действительно любил свою жену. Откуда я знаю?.. Путем упорного анализа разгадал, ведь все ключевые фигуры этой ужасающей истории погибли. Почти все.
- Надежды на его выздоровление нет?
- «Священная болезнь» непредсказуема, в ней своя тайна. Чтобы выйти из шока — моего собственного, — мне пришлось по крупицам, по обрывкам нитей, деталям реальным и ощущениям ирреальным восстановить узор событий.
