Андрей Воронин - Оружие для Слепого
Генерал поднялся.
– Я, Глеб Петрович, сейчас буду в управлении, затем отправлюсь в НИИ. Но по телефону меня всегда найдешь. Если возникнут проблемы, вопросы, звони, я к твоим услугам.
– До утра звонить не стану, вам надо поспать хоть немного, Федор Филиппович, иначе…
– Ладно, Глеб, хватит, ты как моя жена, она тоже вечно твердит, что сон – это эликсир молодости, чем больше спишь, тем моложе выглядишь.
– А вы? – усмехнулся Глеб.
– Я ей отвечаю, по моему разумению, правильно: чем больше будешь спать, тем быстрее молодость уйдет и тем быстрее приблизишься к старости.
– Есть логика, генерал, в ваших словах. Но в словах вашей супруги, на мой взгляд, больше правды и больше мудрости, тем более, она заботится о вашем здоровье.
– Да ну вас всех к черту! – генерал Потапчук, может быть впервые за весь этот вечер, а может, и за последние трое суток рассмеялся.
– А вот смех, Федор Филиппович, точно продлевает и жизнь, и молодость!
– Все, иди, – сказал генерал, крепко пожимая Глебу руку, – иди с Богом, звони в любое время.
– Я же сказал, звонить до утра не стану.
Глеб спустился во двор, взглянул на окна квартиры – на узкую, толщиной в спичечный коробок щель. Между тяжелыми шторами бил яркий свет, и Глеб даже заметил, как на несколько секунд к окну подошел генерал.
«Да, выглядит Потапчук ни к черту», – покачал головой Глеб.
Не доверять Потапчуку у Слепого оснований не было, ведь тот, как правило, не вводил его в заблуждение. Иногда, правда, не говорил всего до конца, но только в тех случаях, когда речь шла о секретах, выходивших за рамки его компетенции… Уже сидя в машине, Сиверов подумал: если такие силы сцепились между собой, то будет много крови, многих недосчитаются и наши спецслужбы, и их.
Но это жизнь, без этой борьбы представить противостояние двух государств невозможно. Каждый надеется выиграть, каждый вкладывает в игру весь свой опыт, понимая, что выигравший получит очень много.
«И если этим делом занимаются люди из Совета безопасности, – размышлял Глеб, – то дело действительно очень и очень серьезное».
Глава 10
До Спасо-Андроникова монастыря, рядом с которым находился дом, где совершили покушение на доктора Кленова, было не очень далеко. И уже в половине десятого Глеб звонил в квартиру Баратынских.
– Добрый вечер, Софья Сигизмундовна, – произнес Глеб. – Вы, конечно, меня извините за столь позднее вторжение, но я хотел бы с вами поговорить. Вас предупредили, что я приеду?
– Конечно, конечно, я понимаю, дело серьезное…
Как-никак, человека убили.
– Да, случается. Меня зовут Федор.
– Извините, а по отчеству?
– Федор Молчанов, – повторил Глеб и улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. Отчества он обычно не называл: это располагало к непринужденному разговору, как бы приближая его к собеседнику.
Софья Сигизмундовна, впустив Глеба в квартиру, покосилась в нерешительности на дверь комнаты мужа:
«Та комната все-таки когда-то была гостиной, в ней следовало бы принять гостя, тем более, такого приятного мужчину».
Он обворожил пожилую женщину с первых слов.
Она постучала в дверь обручальным кольцом.
– Павел Павлович, у нас гость.
– А, да-да, иду, – в двери появился пожилой мужчина.
Он, как и жена, был одет подобающим образом. Рубашка, отутюженные брюки, широкие подтяжки, а на ногах не стоптанные комнатные тапки, а начищенные туфли. Софья Сигизмундовна даже удивилась: давно она не видела мужа таким разодетым. В руках Павел Павлович Баратынский держал книгу. Он походил на литературного критика, которого застали врасплох, оторвав от работы.
– Павел Павлович, – подавая руку, произнес хозяин квартиры.
– Федор Молчанов, – представился Глеб.
– Этой мой муж, – немного странным голосом, словно бы не веря в то, что говорит, произнесла Софья Сигизмундовна. – Павел, может, мы сядем в твоей комнате?
– Пожалуйста.
Софью Сигизмундовну ждал еще один сюрприз: хотя полковник позвонил им всего лишь полчаса тому назад, комната была убрана, все вещи стояли на своих местах. О том, что окно грязное, знала только хозяйка: темно-зеленые шторы были плотно задернуты.
– Проходите, присаживайтесь, вот здесь вам будет удобно.
Глебу предложили сесть за квадратным столом у окна. На столе стояла ваза с выгравированной дарственной надписью. Как Глеб успел прочесть, вазу подарили хозяину квартиры по случаю ухода на пенсию.
– Так что вас интересует?..
Сиверов на несколько мгновений задумался, прикидывая, с чего бы начать разговор с хозяином квартиры.
В беседах он предпочитал экспромты.
– А знаете что, Софья Сигизмундовна и Павел Павлович, расскажите мне лучше все по порядку.
– О чем?
– Да о том вечере, когда вы стали свидетелями убийства человека в вашем подъезде.
– А что здесь рассказывать? – Софья Сигизмундовна улыбнулась: ей было приятно побеседовать с таким обаятельным мужчиной, и даже тема разговора не могла сломить се настроение. – Я вышла на лестницу, у нас телефон испортился, хотела позвонить от соседей…
– От Кленова, что ли?
– Нет, этажом ниже, там наша хорошая знакомая живет. Мы вообще с Павлом Павловичем живем в этом доме уже тридцать лет, всех знаем, поэтому, если что, у нас в подъезде можно без церемоний – одолжить картошки, хлеба, если не успел купить… А если заболел, соседи таблетками могут выручить. В общем, здесь все друг друга знают. За последние пять лет никто из жильцов в нашем подъезде не поменялся, правда, молодые уехали, остались вот такие пенсионеры, как мы с Павлом Павловичем.
– Ты тут рассказывай, Софья, – вмешался Павел Павлович понимая, что к щебетанию жены ему добавить нечего, – а я пойду поставлю чайку.
– Да, да, Павел, будь так любезен, – немного суетливо согласилась Софья Сигизмундовна.
Павел Павлович поднялся, положил книгу на полку и направился в кухню. Послышался шум воды, звяканье чайника о плиту. Павел Павлович понял, что у них в доме не найти трех ходовых одинаковых чашек, чтобы подать чай по-пристойному. Вот разве что достать большой сервиз, которым пользовались, может быть, раза два: когда переехали в эту квартиру и когда он уходил на пенсию.
«Ладно, чайник закипит, а там посмотрю. Не стоит все-таки заходить в комнату к Софье без ее ведома, тем более, доставать сервиз, который, как мы договорились, принадлежит ей».
От этой мысли Павел Павлович почувствовал, как вновь закипает в нем злость на жену; даже ее голос, доносившийся из комнаты, показался ему каким-то неискренним и противным. Она рассказывала о дне, когда в их подъезде застрелили человека, ни словом не обмолвившись о ссоре, как будто начисто о ней забыла, хотя Павлу Павловичу тот день запомнился именно руганью с женой. Такой бурной ссоры между ними не случалось давно. Обычно в таких случаях Павел Павлович начинал вспоминать о Софье Сигизмундовне все самое неприятное, словно специально подзуживал себя, разжигая ненависть.
«В комнате у себя я прибрался, чистота, ни пылинки на полке, ни волоска на полу. А она чем занималась? Знала, человек чужой придет… В коридоре пол вытерла, а вот на кухне постоишь минуту на месте – к линолеуму прилипнешь. Вот так грязь по квартире и разносится. А в туалет и зайти, наверное, страшно».
Хоть ему и не надо было наведываться в туалет, но он заспешил туда, чтобы предупредить позор, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Туалет, против его ожиданий, оказался чист, сиял, словно его сбрызнули лаком. Но и тут Павел Павлович нашел к чему придраться: вместо туалетной бумаги лежали криво порезанные ножницами белые листы.
«Мой запас, на котором я печатаю! Не могла сама купить!»
На кухне уже начинал посвистывать чайник, и Павел Павлович взялся за заварник. Общей заварки у них в доме не водилось, и Баратынский стал размышлять, засыпать свою заварку или сэкономить, разорить жену.
Но прежде, чем засыпать, следовало избавиться от старой заварки, которой накопилось в чайнике на два пальца. Выливать в умывальник – можно забить канализацию, потом возись, прочищай. Работы по дому Баратынский не любил, считал себя выше этих низменных материй. Он открыл шкафчик под мойкой и увидел, что ведро с мусором полным-полно, примостить что-то сверху уже невозможно.
"Вот же, с тех пор, как мы поругались, она не удосужилась даже ведро вынести, хотя ее мусора там больше, чем моего. Моя жизнь почти безотходна, а она вроде бы ни черта и не покупает, а вечно полное ведро всякой гадости! Пакеты, крышки какие-то, флаконы…
Ничего, гость уйдет, я ей все выскажу! – и он точно вспомнил, что прошлый раз ведро выносил сам. – Значит, теперь ее очередь".
Мусорное ведро было единственным не поделенным между супругами имуществом. И теперь уже не сомневаясь, Павел Павлович засыпал в чайник заварку жены, причем так щедро, как никогда не засыпал для себя.
