Антон Первушин - Охота на Герострата
Когда-то в мае я каждым нервом, каждой клеткой чувствовал, как ускользают минуты, как протекают они плавно сквозь пальцы, и что за любой из них — кровь, новые жертвы. И теперь, в июле, я испытывал сходные ощущения. Можно было бы вновь заняться самобичеванием, но результат от подобного мазохизма — нулевой, и я, к счастью, это хорошо понимал. Потому самобичеваниями не занимался, но раздражение все равно продолжало накапливаться, нарастать.
Сифоров приходил часто, просиживал время у нас на кухне, литрами поглощал кофе и, не щадя легких, выкуривал по две пачки в день. Видимо, и его самообладание где-то имело пределы, и он старался поддержать его стимулирующими средствами.
Одна Марина, казалось, чувствует себя вполне в своей тарелке. Она исправно готовила завтраки, обеды и ужины — надо отметить, готовить она умела — читала книги, разглядывала подолгу репродукции в роскошных альбомах.
Я же, слоняясь по комнатам «явки номер раз», не мог найти себе места. Пытался смотреть телевизор, ставил в видеомагнитофон кассеты из любовно подобранной коллекции, но часто ловил себя на том, что происходящее на экране совершенно проскальзывает мимо моего восприятия. Я бросил бесполезное занятие, но нового себе не нашел, и время тянулось резиной, и раздражение росло.
А срок, выделенный на поиски Герострата, подходил к концу, и вполне потому понятно, что скоро я сцепился с настолько же раздраженным Сифоровым.
Был это день четвертый вынужденного безделья, день двенадцатый от начала охоты. Как всегда, Сифоров появился около десяти утра, и я застал его, уютно расположившимся на кухне.
— Есть новости? — задал я ставший уже традиционным вопрос.
— Есть, — отвечал Сифоров мрачно.
Я, ожидавший услышать привычное «нет», немедленно встрепенулся:
— Центр?
— Ничего даже похожего. С Центром все в порядке, — Сифоров помолчал, затем продолжил с плохо скрываемой злостью. — Некий капитан Андронников, коллега, сами судите, которому поручили взять Заварзина, решил наконец доложить о мучающих его сомнениях. В момент, когда его команда должна была Заварзина повязать, рядом остановилось такси. Водитель такси за минуту до этого отказал в услуге случайному прохожему. Андронникову показалось странным поведение таксиста, но о своих подозрениях он рассказал только сейчас.
— Третья сила? — догадался я.
— А может быть, случайное совпадение. Но если все-таки не случайное, то получается, что третья сила контролирует нас с самого начала. Каждый наш ход им известен, и не успели они только один раз при аресте Заварзина.
— Знаете, что я вам скажу, Кирилл. Сейчас мне вспомнилось то наше майское приключение и вот в каком аспекте. Тогда в мае мы: вы и я — были пешками, фигурами на чужой доске. Нам ничего не полагалось знать; нами управляли все, кому не лень. А мы послушно следовали приказам… Как вы думаете, Кирилл, почему я об этом вспомнил? Не повторяется ли ситуация сегодня? Не являемся ли мы пешками в новой игре, а все эти разговоры о том, что мы самостоятельны и чуть ли не возглавляем охоту на Герострата, предназначены лишь для успокоения нашего честолюбия, чтобы мы не рыпались, а следовали установленному плану.
— Этого не может быть, — не захотел меня слушать Сифоров, — потому что этого не может быть никогда.
— Замечательная цитата, но попробуйте мне и, прежде всего, себе объяснить, почему этого не может быть никогда.
— В этом нет никакого смысла. При современном положении дел.
— Это ваши самоуговоры лишены смысла, они как раз в духе пешки. Вполне в духе того, чего от нас ждут.
— Допустим, мы — пешки. Допустим, нами играют. Но что дальше? Какие такие глубокомысленные выводы я должен, по-вашему, из этого положения сделать?
— Элементарные, — ответил я. — Самые элементарные. Нет никакой третьей силы в природе. Не было никогда и нет.
— Еще скажите Герострата нет, — поддел меня Сифоров.
— Герострата я немного знаю, — не купился я. — Герострат, вырвись он из вашего Центра, и, скорее всего, были у него на то причины, вряд ли захочет возвращаться назад. Сейчас он играет за себя и только за себя, благо генералы спасовали. А вот на чьей стороне выступаем мы? Не используют ли нас в качестве прикрытия, отвлекающего маневра? И все наши задумки, вроде Центра-два, заранее обречены на провал? Скажите, капитан, вам нравится, когда вас бесцеремонно используют? Навроде презерватива, нравится? Мне лично не нравится! Не выношу я, когда ко мне относятся, будто к контрацептивному средству. Слишком дорого мне обошлись майские «любовные» игры.
— Даже если дела обстоят именно так, как вы говорите, нашего с вами положения не изменить. И в конце концов, Борис Анатольевич, вы же служили в армии, вы должны понимать, что такое субординация! Если нас используют втемную, как вы утверждаете, значит, на то есть свои причины. Мы должны делать наше дело на своем уровне компетенции; кто-то пусть делает на своем. А если каждый начнет требовать, чтобы его непрерывно информировали о том, что происходит на других уровнях, тогда это не дело будет, а бардак.
Те же самые аргументы, отметил я, можно привести в оправдание совершенно противоположных выводов. Велика наука софистики!
Но вслух сказал я другое, причем, в вызывающе оскорбительной манере:
— Чем же тогда вы, товарищ капитан, отличаетесь от «всего из себя великолепного» агента Альфа? — и процитировал, нарочито подражая высокомерным интонациям «голоса совести» Заварзина. — «Если надо стрелять, я буду стрелять. Если нужно убить, я убью. Если понадобится взорвать этот мир, я взорву его. И Владыки ценят меня, я не обману высокое доверие Совета.»
Лицо Сифорова вдруг страшно перекосилось. Было это настолько неожиданно, что я отпрянул. Мне вдруг показалось, что сейчас он попытается меня ударить. Он стиснул пальцы в кулаки, и на скулах у него выступили красные пятна. Совсем как тогда, под воздействием выпитой залпом водки. Но ударить он меня не ударил, даже не пытался.
— Не понимаю, Борис Анатольевич, — сказал он высоким звенящим от напряжения голосом. — Не понимаю, зачем вам нужно ссориться со мной?
— Да не нужно мне с вами ссориться. Не было у меня такого намерения. Потому что, во-первых, это глупо: ссоры никогда ни к чему хорошему не приводят, да и делить нам с вами на нашем «уровне компетенции», по большому счету, нечего; а во-вторых, мы все-таки заняты общим делом, и я об этом не забываю. А всякое дело нужно доводить до конца. Как бы там ни было.
— Зачем же тогда вы начали этот разговор? — Сифоров заметно расслабился, спросил почти с интересом.
— Повторюсь. Мне не нравится то положение, в котором мы оказались согласно выбранной вашим руководством стратегии. Я не чувствую себя больше партнером и добровольным помощником. Я хотел бы, чтобы со мной были более откровенны. И рассчитывал на ваше понимание и поддержку. Но, видимо, ошибался. Понимания от вас не дождешься, поддержки — тем более. Вы скорее подставите меня под пули, чем решитесь выступить против мнения тех, кто вам авторитет и указка. И даже поймаем мы Герострата или нет, по всему, тоже не представляет для вас особенного значения. Лишь бы все развивалось по плану, навязываемому вам сверху. А ведь, наверное, ваш капитан Андронников, таким же образом думал, когда придержал информацию о таксисте. И вот вам результат!
— Ничего-то вы не знаете, Борис Анатольевич.
— Не знаю, но хочу знать! Гибнут люди: сколько уже погибло, сколько еще погибнет. Мерзавец на свободе, бесчинствует и на этих жертвах вряд ли остановится. Что ему сотня человеческих жизней, судеб, если он готов весь мир поставить на уши? И может быть, оттого, что я чего-то не знаю, он долго еще будет оставаться на свободе и десятками будет убивать людей. Вот к чему ведут все ваши недоговоренности и недомолвки, игры втемную. И где гарантия, что и сегодня-завтра нас не подставят, как тогда, в мае, и счастьем для нас будет, если мы живыми из новой переделки выберемся. Но что-то начинаю сомневаться я в этом. «Свидетелей быть не должно». Еще один принцип работы контрразведки, не так ли?
Сифоров не ответил. Он долго и молча разглядывал меня тяжелым и очень недобрым взглядом, но я выдержал и не отвел глаз.
— Думайте что хотите, — наконец заявил он. — Но мы действуем правильно, и, полагаю, скоро вы постараетесь забрать свои слова назад. Вот тогда мы поговорим.
— Очень надеюсь, — сказал я сухо. — Но как бы не получилось наоборот.
— Думайте что хотите, — повторил Сифоров, вставая.
Он ушел, как обычно, заперев за собой дверь на ключ.
Глава двадцать седьмая
Стычка с неистовым капитаном обострило тот мой, казалось, глубоко запрятанный от самого себя, но постоянный в последние дни страх.
Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свистит в невидимый свисток…
