Ядерная осень - Хватов Вячеслав Вячеславович

Глава 4. ДЕКАБРЬ

1.12.2026 г. Москва. ул. Тверская.

Сергеев шел по Тверской, толкая перед собой тележку, взятую из ближайшего супермаркета, которая доверху была набита всяческой музейной утварью. Естественно не бронзовыми чашами, статуэтками и амфорами. Бинокли, финки, кортики, пара керосиновых ламп и прочая мелочь, взятая из бывшего музея Революции, из экспонатов превратились в неплохие трофеи, за которые, на уже организовавшемся черном рынке, (а куда же без него?) можно было бы выменять не так уж мало жратвы или патрон. И вот они теперь, опередив незадачливых мародеров, волокли все это на Лубянку, в объединенный штаб сопротивления, рядом с которым теперь находился и совет начальников станций, переехавший сюда с Пушкинской. Именно выполняя решение совета, ГБРовцы и шастали по всем окрестным музеям, в поисках полезных вещей. Теперь, благодаря этому, например, совет имел возможность печатать нормальные продуктовые карточки, отказавшись от тех самопальных, которые было довольно легко подделать. В машзале бункера ФСБ уже стояли, принесенные из Политехнического музея, действующие машины: 'Аугсбург' 1904 года, 'Графотайп' 1910 года и даже старушка 'Линотип', скрипящая своими механизмами, аж с середины восемнадцатого века! Но Епифанов все же захватил с собой, похожий на старинный стул, небольшой печатный станок, обнаруженный им в одном из залов бывшего музея Революции. Как теперь назывался этот музей, Сашка не знал, но не революции — точно. Там было много всякой всячины, не имеющей ничего общего с 'Великой Октябрьской'. Например, автомат ППШ, в который вцепился Сашка и, не смотря на все уговоры Сергеева, тащил сейчас с собой, то и дело косясь на его массивный диск. Такой каприз дорого обошелся Епифанову. Ведь помимо этого мастодонта, он тащил еще, привязанный к спине стулообразный печатный станок и коробку со свинцовыми формами.

— На кой черт, ты взял это чудо? И так еле плетемся, — Сергеев пнул ногой открытую переднюю дверь, стоящей поперек дороги маршрутки.

— А что? Калибр 7,62 миллиметров. 71 патрон в диске…

— Ага. Шесть кило веса и отдача…

— Да ладно… Вон, бабулю тележкой не задави, — Епифанов кивнул в сторону, крадущегося к ним существа.

Сергеев посторонился, давая дорогу старушке, но та, вцепившись ему в локоть, забормотала. Сначала шепотом, неразборчиво, но с каждой секундой все громче и громче.

— И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих.

Лейтенант попятился, увлекая за собой тележку.

— И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор…ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?

Сергеев попытался высвободить правую руку, на которой висела старушенция, но она еще крепче вцепилась в его локоть.

— И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить…

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Епифанов, протер запотевшие окуляры противогаза и с интересом наблюдал за растерявшимся напарником.

— Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью,

и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла, — не унималась бабка.

— Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде 'полынь'; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

— Где-то я уже это слышал, — Сашка задумался, — Ах, да! Апокалипсис от Иоанна. В фильме про Чернобыль еще…

— Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была — так, как и ночи.

Оба поисковика не произвольно посмотрели на затянутое серой пеленой небо.

— Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.

И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.

— Мутантов нам здесь еще не хватало, — Епифанов оглянулся по сторонам.

— И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих.

И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека.

— Да нет. Не мутанты это — радиация…

— Кто имеет ухо, да слышит…

— Пойдем, — Сергеев сделал еще одну попытку освободиться.

— В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них, — старуха разошлась. Её монотонное бормотание постепенно превращалось в истошный вой.

— И трупы их оставит на улице великого города… Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя… И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем… И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду…

Старуха рванула грязные лохмотья, оголив изъеденную язвами грудь и завизжала, — Я. Я седьмой ангел. Я видела стеклянное море… Там, — она махнула рукой в сторону северо-запада и снова принялась завывать.

— Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои.

Сергеев рванулся. Скрюченные пальцы скользнули по прорезиненной ткани костюма химзащиты. На несколько секунд воцарилась тишина, и поисковики зашагали прочь. Но, опомнившись, старуха засеменила за ними.

— И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море, ибо опустел в один час!

Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки; ибо совершил Бог суд ваш над ним.

— Пошла, пошла отсюда, — Сергеев замахнулся.

— Да. Она еще упрямее, чем предводитель тех, которые живут в торговом центре под Пушкой, — Епифанов снял с плеча незаряженный ППШ, — тот хоть с третьего раза понял, что от него хотят.

— Да. Ты прав. Надо и в правду, шмальнуть ей под ноги, — лейтенант сняв свой 'калаш', передернул затвор, — может хоть тогда отстанет.

Существо, закутанное в лохмотья, вдруг, довольно резво для старухи, отскочило метров на пять-семь. Но когда Епифанов и Сергеев, осторожно обходя завалы из машин, двинулись к Лубянке, вновь потащилось за ними — теперь уже на некотором расстоянии.

— И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его, — камень, описав дугу, стукнулся о борт тележки.

— Твою мать.

Он, не до конца прикрутил фитиль свежедобытой керосинки и, сняв колпак, прикурил от еле мерцающего огонька.

— Что, не спится? — в дверях, подперев плечом косяк, стоял Сергеев.

— Да, Ленка вот на дежурстве…

— Ну что же. В наличии отсутствия сексотерапии, — лейтенант извлек из-за пазухи бутылку 'столичной', - нервишки подлечим старым добрым методом — местной анестезией.

— Откуда?

— Да вот, на вторую керосинку сменял.

— Гляди, начальство узнает…

— М что? В Тушино пошлют? Поближе к стеклянному морю?

— Шутки у тебя…

— А что? Все мы под богом…

— Вот я и думаю. Может права в чем-то сегодняшняя бабка. Сильно мы ему, — Сашка ткнул вверх указательным пальцем, — сильно видать насолили, говорю.

— Да выбрось ты из головы эту хрень. В последнее время у многих крыша съехала. Я еще до ЭТОГО таких видел. Да что там говорить… На самого иногда такой депресняк накатывает… Смотришь иной раз на обглоданную башню 'Федерация' или на огрызок 'Останкинской'…