Александр Золотько - Под позолотой — кровь
Палач знал эту способность Володи и всегда умел ее использовать максимально эффективно. Но даже Палач не знал как поведет себя Володя, получив новое задание. Нельзя ему делать этого.
План разработан очень подробно, подходы к дому, планы самого дома, фотографии тех, кто должен пострадать и тех, кого нельзя трогать ни под каким предлогом. И даже роли расписаны с соблюдением внешней логики. Из них троих действительно Палач лучше всего подходит на роль снайпера, обеспечивающего прикрытие. А Володя лучше всего справится с проникновением в дом и непосредственной работой по целям.
Все логично. И правильно. Только вот цель, по которой Володе назначено работать непосредственно – не его цель. Сам Палач уже давно преодолел ту грань, за которой все равно кто в прорези прицела. Он выполняет приказ, и это снимает с него всякую ответственность. С Володей все сложнее. Он не переставал чувствовать себя человеком. Он не утратил способность любить и сопереживать, просто круг людей, которым он мог сопереживать и которых мог любить, сузился до двух человек. Палач и Даша.
За этих людей Володя готов умереть. Это были не пустые слова. Палач знал, что это действительно так, и у него были возможности убедиться в Володиной готовности к самопожертвованию. Но так же точно он знал, что для Володи существует запрет. Женщины и дети. Дети и женщины, по мнению Володи, не могут быть настолько виновны, чтобы заслужить смерть.
Этого не мог не знать тот, кто планировал акцию. Не мог не знать. И, тем не менее, спланировал все таким образом. На что он рассчитывал? Или в его планы входит именно провал акции? В таком случае он ошибся. Палач выполнит это задание, и Володя тоже его выполнит. Даже если ему придется умереть.
Сейчас ему достаточно изучить только место операции и план дома. О том, в кого ему придется стрелять, он узнает только перед самым началом. И если он откажется… Если он вдруг откажется, у Палача будет право его устранить.
Поломанное оружие выбрасывают.
Палач сжал левую руку в кулак. Тонкая корочка на ранах треснула, и из трещин выступили капли крови. Поломанное оружие выбрасывают. Только вначале он сделает все, чтобы заставить его сработать, заставить его преодолеть эту слабость. Это для Палача единственный выход. Он всегда выполняет приказы. Всегда. Чего бы ему это не стоило.
– Познакомься с планом, – Палач протянул Володе пачку бумаг, предварительно отложив в сторону фотографии и описания мишеней. – Я займусь снаряжением. Чтобы нам все успеть – нужно будет стартовать не позднее часа ночи. В двадцать три ноль-ноль ты заберешь Дашу из гостиницы. Вместе с вещами.
– Хорошо, – сказал Володя. Он давно уже научился не выдавать своего удивления. Палач нервничал. Это было очень странно и непривычно. Но Володя Палачу верил. Только Палачу и Даше. Ему больше некому было верить.
Глава 7
Локоть и Сявка психовали. Влипли, как последние мудаки. Какого рожна им было нужно бомбить лохов? Прав был Карась – не дело это – путать работу с отдыхом. Бабок было мало?
Пень молчал. Он не собирался напоминать быкам, что именно они настояли на этом. Для Локтя и Сявки вообще только то препятствие, что нельзя пробить кулаком или головой. Они не привыкли сдерживать себя ни в развлечениях, ни в желании попсиховать. Тем более что это именно им приказали местные спустить Карася по острому гравию осыпи. Пня передернуло.
Он не мог забыть, как окровавленное тело Карася вначале сползает по осыпи, потом, зацепившись ногой за дерево, переворачивается раз, другой, потом осыпь резко оседает и вместе с телом Карася в клубах пыли обрушивается на дорогу.
Потом их отвезли к месту жительства и приказали ждать.
– Не вздумайте делать ноги, – спокойно глядя на них сказал тот, который назвался Женей, – вы нам еще можете понадобиться.
– Бля… – начал было заводиться Локоть, но Женя его перебил.
– Жить хотите? Тогда сидите и ждите. Либо я приду, либо кто-нибудь от меня. За вами присмотрят. Дернетесь – пулю схлопочете. Сидеть и ждать.
– Чего ждать? – спросил Пень, – пока замочите?
– Хотели бы замочить – не выпустили бы из горы. Вник?
– Вник.
– Будете себя хорошо вести – еще и заработаете. У вас кто-нибудь тачку водить умеет?
Тачку водить умели все, но Графину было не до разговоров – его время от времени рвало желчью, после удара в живот, а Локоть и Сявка и в обычном состоянии говорили мало. Пень попытался было тоже отмолчаться, но Женя не сводил с него глаз.
– У меня прав нет, – выдавил из себя Пень.
– Но водить умеешь?
– Умею.
– Вот и ладушки.
Ладушки. На хрен такие манцы. Сразу после ухода Жени Пень вышел на крыльцо и увидел, что с противоположной стороны улицы стоит тот самый микроавтобус, на котором их увезли с набережной. Водитель помахал Пню рукой.
– Влипли, – констатировал Графин в паузе между позывами к рвоте. – Как ударил, сука.
– Били толково, – со знанием дела подтвердил Локоть.
– Карася особенно.
Упоминание Карася прозвучало некстати. Никто не хотел вспоминать, как с ним разговаривали в пещере.
– У этого гада просто мозги поехали – такое с человеком сотворить. Какого они так на уши встали?
– А ты чего у них сам не спросил? Они бы тебе объяснили.
– Пошел ты на хер!
– Да я тебе хлебало порву!
Локоть и Сявка ссорились редко, но сейчас они готовы были драться. Их опозорили, и кроме этого, каждый из них ощущал страх и бессилие, которые могла бы испытывать драчливая собака столкнувшись с настоящим волком. Им хотелось чем ни будь стереть это неприятное чувство, и они знали только один способ справиться с ним – это выплеснуть свою агрессию на кого-нибудь другого, смять, унизить, растерзать кого-нибудь, чтобы хоть в собственных глазах снова стать сильными и опасными.
– Заткнитесь, – вмешался Графин, – я сказал, пасти позакрывайте.
– Ты еще здесь…
– Надо было крутизну показывать, когда Карася с горы бросали. А сейчас сидите молча и думайте, как живыми остаться, – Графин снова согнулся над ведром.
– А что тут думать – сидеть и ждать, – обреченно сказал Пень. Он уже решил довериться местным мужикам. Действительно, думал он, хотели бы замочить – замочили бы в пещере.
– Давайте я вам головы промою, водкой, – предложил он, – а то вон в крови головы.
– Давай, – согласился Сявка. – А как стемнеет – решим, что дальше делать.
– Если ничего нового не произойдет, – продолжил Графин и увидев, как Локоть собирается хлебнуть из бутылки со стоном сказал – да не пей ты, козел, еще неизвестно, что будет.
Король
Секундная стрелка, нервно перепрыгивающая с одного деления на другое, постоянно притягивала к себе взгляд Короля. Как он не пытался забыть о циферблате настенных часов, как ни пытался отвлечься от мысли об идущем времени – все было напрасно, время перестало быть абстрактной категорией, и секунды проносились сквозь мозг Короля, словно ледяные иглы. Даже музыка, которую включил Король, не скрывала звука тикающих часов.
Шло время, его время, время отведенное ему на размышление. Время его жизни. Король чувствовал, как внутри у него что-то стягивается в тугой узел. Человек действия, Король был обречен на ожидание наедине с секундной стрелкой.
Нужно найти решение. Нужно пробиться сквозь глыбу оцепенения и победить. Как бы ни был выбит из привычной колеи Король, у него даже и мысли не появилось о том, что он может проиграть. Никогда. Проигрыш – удел слабых. Король не такой. Он думал только о возможности победы в этой ситуации, и чувство неуверенности у него возникало не от предчувствия поражения – он не мог найти пути к победе.
Более того, он даже не мог себе представить, что именно может быть победой в этом случае. Когда ему пришлось драться за власть в городе, тут все было понятно. Все должны были признать его право на трон. Его слово должно было стать решающим. Те, кто противился этому, были врагами. Тогда он взвесил свои силы, оценил обстановку и понял, что враги должны погибнуть. Это было самым правильным в той ситуации.
А сейчас… Совершенно понятно, что его решили уничтожить. Пусть это решение принял только один человек. Он попытался это решение выполнить, и не его вина в том, что все сорвалось. Король вспомнил лицо Калача.
Гиена. Калач все время старался выглядеть уверенным в себе, но его выдавали глаза. Даже вступая в спор, Калач был настойчив только тогда, когда не наталкивался на возражения. Но как только звучало несогласие – Калач отдергивал руки и соглашался. Нет так нет, Бог с ним, я только хотел как лучше. И только глаза, спрятавшиеся в узких глазницах, смотрели с угрозой, даже нет, не с угрозой, а с уверенностью в том, что все будет, как хочет Калач. Не сегодня так завтра. И все знали, что с Калачом лучше соглашаться. Если он чего-либо захотел – он это получит.
