Дмитрий Черкасов - Потоп
Каждому свое.
Наконец, заорал:
— Президенту позвоните, товарищ генерал-полковник! Да, ему таки самому! И назовите ему код 009, он поймет…
Невидимый генерал-полковник еще что-то визжал, когда Ясеневский отключился.
В гробу он видел эту субординацию…
…Вокруг усадьбы Касьяна Михайловича было довольно тихо.
Стояли фургоны наблюдения, да пара «скорых», но больше никакого ажиотажа не наблюдалось. Все это были люди Ясеневского, не допускавшие прорыва параллельных спецслужб-соперниц, хотя такие попытки были зарегистрированы.
Правда, обошлось без кровопролития.
На сей раз гостей встретили куда более приветливо.
Встречал их лично Боровиков.
Самолично обозначился на пороге в неизменном купальном халате, в любезных выражениях пригласил в дом.
— Благодарю, — чинно кивнул Ясеневский. Рокотов не произнес ни слова.
Они поднялись в уже знакомый кабинет, где сменившаяся прислуга успела навести идеальный порядок. Как будто никто не стрелял, не бил, не крушил и не умирал.
— Рюмочку? — хохотнул Боровиков. — С утра не выпил — день пропал! А выпил — и весь день свободен.
Он явно переигрывал. Он нервничал, он чего-то ждал. И был трезвее, чем обычно выглядел по утрам.
— Ну что вы, — нехорошо улыбнулся генерал Ясеневский, без приглашения садясь в барское кресло. — Что вы! Какие рюмочки! Разве что поминальные, с хлебушком сверху…
— Несчастный Лазарь, — мгновенно затосковал Касьян Михайлович. — Вон, уж налита. — Он кивнул на письменный стол, где стояла фотография совсем молодого Лазаря Генриховича, перечеркнутая черной полоской. Перед портретом и вправду стояла рюмка водки, накрытая хлебом.
«А он хитрый, — внезапно подумал Рокотов. — И то правда: не каждый безумец — дурак».
— Да нет, не по нему на сей раз, — вздохнул полковник. — Трупы-то выудили? Отправили на экспертизу?
Боровиков промолчал.
— Да и не рюмочки, — Ясеневский постепенно повышал голос, а депутат вжимался в кресло напротив.
Влад с интересом следил за этими метаморфозами.
— Бочоночки, Касьян Михайлович! А сверху — караваи!.. Не о рюмочках речь! Не масштабно это, не государственно — рюмочки!.. Больно многих поминать придется!
— Я вас не понимаю, — медленно проговорил Боровиков.
— Хлебные, — мягко сказал Ясеневский. — Ржаные. Или пшеничные. Вы какие предпочитаете?
— Какие бочоночки?
— О, это будут поминальные бочонки с очень экзотическим напитком. Он называется «Ассоль». Вам не приходилось отведать? Алые паруса в глазах и на горизонте! Поначалу. Потом, как всегда, тяжкое похмелье.
— Впервые слышу, — твердо ответил Касьян Михайлович.
— А может быть, оно и так, — вдруг согласился генерал. — Вы же человек не от мира сего… Откуда вам знать все про все… Вашим мнением не заинтересовались.
— Я попросил бы вас все же…
Трясущейся рукой Боровиков полез в карман халата: депутатское удостоверение он держал прямо там. Копию. Ламинированную.
— И совершенно напрасно сделали бы это, потому что никакие ваши просьбы я не удовлетворю… В бочонках, которые я вам назвал, содержится опасная дрянь. Эту дрянь собираются распылить над вашим родным городом…
— Над Зеленогорском? — испуганно спросил Боровиков, даже задержав движение руки.
— Да вы и вправду маньяк. Над Питером. Поднимется волна, и Питер потонет — вы это понимаете? А многие жители будут дополнительно отравлены…
— Да? — легко отозвался Боровиков. — Ну и отлично. Ему уже давно пора ложиться на грунт.
Рокотов невольно привстал, но Ясеневский жестом остановил его.
— Касьян Михайлович, — Он привстал, налил хозяину, себе не стал. — Ведь вы человек добродушный, не злой. Откуда вдруг взялась такая кровожадность? Вам наплевать на своих сограждан? Я сознательно избегаю слова «избирателей».
На лбу Боровикова вздулась такая фиолетовая жила, что даже видавшему виды Рокотову стало не по себе.
«Сейчас кондратий хватит», — обреченно подумал он.
Он понял, что Ясеневский целенаправленно и безжалостно актуализировал одну из сверхценных идей Касьяна Михайловича.
Депутат вскочил на ноги. Стакан опрокинулся.
— Да вы знаете?! — заорал он. — С вашей дамбой! С вашими финтифлюшками! Все утонут рано или поздно! Город должен был быть выстроен здесь…
— Но Петр уже умер, — мягко напомнил ему генерал. — Или вы готовы сию минуту заявить, что вы и есть Петр? Если так, то…
Это напоминание в сочетании с комментарием не произвело на думца никакого впечатления.
— Заговор! — завопил он на весь дом. — Шведские козни! Я уверен, что они и сейчас…
— Помилуйте…
«Блин, еще на шведов свалят свое бурение», — озабоченно подумал Рокотов, хотя и не представлял себе, как такое возможно. Международный скандал… Может быть, цель в этом? Да ну! Бред, оказывается, штука заразная.
Внезапно глаза депутата стали красными. Он пригнулся, скрючил пальцы и чуть ли не двинулся к гостям на четвереньках.
Голос его приобрел шипящие, змеиные нотки.
— Все равно граду быть, — прошипел он негромко. — Здесь. Вот на этом самом месте.
— Вы сумасшедший, — коротко резюмировал Ясеневский и встал. — Во дворе дежурят врачи. Влад, кликни их.
— Ах, сумасшедший? Так быть посему! Вот как ведут себя сумасшедшие! Запеленать меня решили? Не получится!
И всей своей тушей Касьян Михайлович врезался в оконную раму.
Господь хранит дураков, пьяниц и, вероятно, иногда — сумасшедших. Зачем — неведомо, ведь Бог лишает рассудка, когда намеревается наказать.
С другой стороны — блаженны нищие духом…
В общем, сущая неразбериха с этими душами.
Окрестности наполнились стеклянным звоном. Кто-то из нового персонала уже готовил оружие, подозревая очередное нападение.
По пологому скату крыши Боровиков скатился в кусты крыжовника. Оттуда, все в том же халате, он опрометью бросился бежать к воротам.
Сцена была, скорее, комической: в проеме — санитары с растопыренными руками, наподобие вратарей, на которых мчится разгоряченный форвард.
Он расшвырял их как котят.
Ясеневский, глядя, как за Боровиковым гонится Влад, отдавал распоряжения в рацию.
Влад не санитары, ему легче.
Прыжок — и несильный удар по затылку. Да и весил Рокотов немало — через секунду депутат Госдумы Касьян Михайлович Боровиков уже лежал ничком в пыли и терпеливо ждал, когда ему скрутят руки.
Их бы скрутили, не ударь в сантиметре от Влада пуля.
Он тут же скатился в канаву и залег там, санитары бросились врассыпную, охрана еще только выбегала на позицию, а Боровиков уже вновь, как ни в чем не бывало, бежал себе, теперь уже по шоссе.
Он махал руками, выкрикивая попутку.
Кто-то сердобольный, на беду, помог ему.
— Номера! — крикнул Рокотов, не поднимая головы. — Номера запомните!
* * *Фонтанчик пыли взметнулся возле его левого виска, оцарапав кожу. Снова снайпер. Вероятно, тот же, что завалил Шныгу. Значит, теперь мишень — это он. Высоко же его ценят на думском-то уровне.
Ну поглядим.
Позиция была крайне неудобной, Влад еще раз перекатился и успел лишь прикрыться створкой ворот. Но высовываться все равно придется. Такое выжидание может длиться часами.
— Влад, — заговорила рация в кармане голосом Ясеневского. — Тебя прикроют. Сейчас тут пройдутся крупным калибром, и он притихнет. Ты видел, откуда стреляли?
— Во второй раз засек.
— Молодец. Жди. Как пойдет круговая стрельба, сразу выходи на цель.
— Вас понял, жду.
Скоро солнечный зеленогорский день разорвала оглушительная пальба. Прыснули белки и зайцы, умолкли птицы, посыпалось зеленое крошево.
— В зеленку! В зеленку, Влад! — кричал Ясеневский.
Но Рокотов уже давно очутился в «зеленке». Теперь было намного легче. Ему не хотелось стрельбы, он предпочитал работать либо ножом, либо гранатой.
Круговая очередь повторилась, и карьера Влада едва на том не закончилась.
Вот же козлы!
— Отбой, — забормотал он в рацию. — Я на месте. Начинаю поиск.
Снайпер, конечно, видел, что Рокотов пересекал шоссе в одиночку, — если у него было время увидеть. Но уверенным в этом он быть не мог. С другой стороны, Влад тоже не знал, столкнется ли он с одиночкой или с целым отрядом.
Нет, отряд при такой аранжировке вокруг маловероятен.
И сразу увидел ЕГО.
Рокотов даже растерялся от такого везения. Поджарый парень, одетый по-городскому, валялся под деревом и морщился от боли в ушибленной, судя по всему, ноге. Ну у него и амуниция! Целый склад, но главное — новейшая винтовка с глушителем, каких и Влад не видел.
При виде противника Снайпер неожиданно легко вскочил на ноги. Не шибко приложился, видать.
