Андрей Воронин - Кровавые жернова
А хочется многого, очень многого – и мне, и вам, и малым детям, и древним старикам. И заметьте, хочется зачастую именно того, что запрещено. Одни боятся тюрьмы, другие огласки, третьи – своей совести. И как легко, если наши желания выполняет кто-то другой!
Пространные речи Ястребова привели Полуянова в замешательство. Так не говорят на второй день знакомства, не лезут в душу.
«Кто он мне? – подумал Антон. – Я вижу этого человека второй раз в жизни».
Ястребов улыбнулся:
– Вы думаете, я вас не знаю? Это не так.
Бывает, достаточно одного взгляда на человека, чтобы понять, что творится у него внутри, увидеть его насквозь. Желания – как огонь, вспыхивают от случайной искорки. Пламя постепенно разгорается и кажется вечным, но проходит немного времени, и оно гаснет. Рассыпаются угли, – Ястребов бросил взгляд на камин, – они еще могут обжечь, но они уже ничто. Пройдет немного времени, и жалкие угли превратятся в серый безжизненный пепел, никому не нужный и бессмысленный.
– Странно.., мне кажется, что вы местный, – признался Антон, – вы словно выросли здесь. И в то же время чужой.
Лицо Ястребова вдруг сделалось мрачным, смуглые нос и скулы заострились, в глазах появилась темнота.
– Все люди – звенья одной цепи, у всех в жилах течет красная кровь, яркая, горячая. И неважно, где человек живет. Всегда можно найти точку соприкосновения. Две одинаковые точки сливаются. Это та искорка, о которой я говорил.
– Та, из которой возникают пламенные желания? – спросил Антон.
– Да, – коротко ответил Ястребов, легко вставая с кресла.
Он ударил кочергой по еще хранившему форму, пышущему жаром полену, и то рассыпалось на мелкие угли. Всего на мгновение показались языки пламени и тут же осели, прячась в золу.
– Идите и не оборачивайтесь, – уже у калитки предупредил Ястребов.
И Полуянов пошел, чуть пошатываясь, чувствуя себя опустошенным, вывернутым наизнанку.
"Чего только болезнь с человеком не сделает, – подумал он, – поверишь во что угодно.
Не помогут доктора – поверишь в чудо, бросишься к знахарям, колдунам. Хотя какой он колдун? В доме компьютер, спутниковая антенна… Странный мужик. Загорел так, будто половину жизни прожил на Экваторе. Да и говорит по-русски правильно, но с каким-то странным акцентом. И все же он местный, есть в нем что-то неуловимое от здешней природы. Я же вижу.
Взять, например, Краснова, чисто русский мужик, а в Погосте все равно чужой. И проживи он здесь тридцать лет, а своим никогда не станет.
Да, будут с ним выпивать, разговоры разговаривать, но душу ему никто не откроет. А Ястребов, может, и не жил здесь никогда, может и слова тебе не сказать, но заглянет в глаза и увидит до самого дна".
Марина и Краснов уже завтракали, устроившись возле вагончика, на железной бочке, поверх которой положили деревянный щит.
– Смотри-ка, живой! – крикнул Краснов. – Я уж подумал, тебя до смерти залечили. Бледный ты какой-то.
– Это после вчерашнего, – недовольно ответил Полуянов, ему не хотелось рассказывать Сергею о том, что происходило в доме мельника.
Марина смотрела на Антона настороженно и немного испуганно. Она до сих пор чувствовала покалывание в пальце. Казалось, костяная игла обломилась и острие до сих пор в теле. Она сжала пальцы. Боли не прибавилось, не уменьшилось, она существовала сама по себе.
«Я отдала ему каплю своей крови».
– Ну, признавайся, – Сергей налил крепко заваренный кофе в граненый стакан и подвинул Антону. – С сахаром, как ты любишь.
Лечил чем? Сушеными летучими мышами?
Жабами?
– Перевязал, – Полуянов расстегнул рубашку и продемонстрировал тугую повязку из бинтов.
– Ничего себе! – изумился Сергей. – Еще бы гипс на тебя наложил.
– Не болит? – поинтересовалась Марина и прикоснулась ладонью к плечу.
– Нет, – честно ответил Полуянов, хотя ему хотелось, чтобы Марина его пожалела, чтобы в глазах появилось сострадание.
Женщина, убрав руку с плеча Полуянова, посмотрела на розовую подушечку пальца. Ни следа от укола, ни боли больше не было.
– Ты чего улыбаешься? – спросил Краснов у жены.
– Просто хорошо. Опять все мы вместе.
Эти слова почему-то покоробили Полуянова.
«Надолго ли?» – пришла в голову мысль.
– Мы всегда будем вместе, – ответил Краснов в пространство, – пока не умрем. Жили счастливо и умерли в один день.
– Ты еще скажи, что нас в одной могиле похоронят!
– Почему бы и нет? Можно на кладбище место купить и даже памятники заказать одинаковые.
– Я хочу, чтобы меня похоронили здесь, – задумчиво произнес Антон Полуянов, наверное впервые за свою жизнь высказав сокровенное желание.
Марина вдруг сделалась грустной. Она подумала: «А как же я?»
Вариант, предложенный мужем, ее не устраивал. Она увидела четыре одинаковые могилы с черными лабродоритовыми памятниками и абсолютно глупыми фотографиями. На них четверо молодых улыбающихся друзей. Ей места не было. Вариант, предложенный Полуяновым, ее также не устраивал. Она не была против того, чтобы лежать рядом с Антоном, во всяком случае, сейчас ей казалось именно так. Только не на сельском кладбище, где о памятник чесались бы коровы…
– Все, отдых кончился. Пикник удался, хотя напиться так и не удалось, – хлопнув в ладоши, громко произнес Краснов. – Вернемся к делам.
Петровичу заряда хватит на неделю, если что, то будет рыть руками и ведрами выносить.
За бассейн я спокоен. К концу лета стройку закончим и перейдем к отделке. Не забывай, Антон, это ты строитель, еще две новые заправки возле Кольцевой на твоей совести.
– Заказ, конечно, хороший, денежный, – Антон крутил в руках сорванную травинку. – Я готов хоть завтра начать стройку, но проблема, как всегда, в деньгах. Московских строителей нанимать дорого, украинцев с молдаванами я хоть сегодня поставить могу, но рассчитываться надо наличными. Послезавтра этот вопрос и решу.
Краснов скептически усмехнулся. Он считал себя куда более расторопным, чем Полуянов.
– Не успеешь отбить.
– Я уже созвонился. Два дня убить придется. Помнишь нефтяников, мужиков из Ханты-Мансийска? У них свободная наличка сейчас есть, обещали в счет будущего контракта деньги сейчас дать. Выпить, правда, с ними придется немало, они же не так, как мы, пьют. Если сядут за стол, то два дня не поднимаются.
– Что ж, сочувствую.
Антон потер небритый подбородок.
– А кому сейчас легко?
– Я тоже этих мужиков помню, – задумчиво проговорил муж Марины, – когда они к тебе весной приезжали.
– Завтра придется вылетать.
Антон машинально хлопнул рукой по карману рубашки, где лежал паспорт. У него была привычка засовывать билет под обложку паспорта.
– Хорошо хоть, не за границу лететь, иначе бы таможенники тебе бинты раскрутили, – засмеялся Краснов. Я прошлый раз летал, так таможенники на досмотр из очереди мужика потащили. Сам худой, а живот у него как бочка. Думали, контрабанду везет. А он просто пиво любит, весь полет сидел и ругался.
Марина глядела на покрасневшее после вчерашней пьянки лицо мужа, на мешки под глазами. Вспомнился сегодняшний храп Сергея, не дававший заснуть до самого утра, и, вскинув голову, она произнесла:
– Краснов, заправки-то твои потом будут.
Что ты друга в Ханты-Мансийск гонишь? Куда ему, забинтованному? Еще как плохо в дороге станет, а он с деньгами.
Сергей задумался. То, что Антон больной полетит за тысячи километров, его особо не волновало. Деньги легко не даются. Но мысль о том, что с собой у Полуянова окажется наличкой две сотни тысяч баксов, заставила сердце дрогнуть.
– У тебя же спина болит, – сочувственно произнес Краснов.
Ему вспомнилась давняя история, случившаяся еще на заре их экономической деятельности. Советские деньги стремительно падали в цене, возили их чемоданами, огромными баулами. Пачки, перетянутые аптечными резинка-. ми, сбрасывали в дорожные сумки, трамбовали коленом и задергивали молнию замка. Вот с такой сумкой, весившей килограммов восемьдесят, Краснов и оказался в Пулково. Деньги в тот же день надо было доставить из Питера в Москву. Когда молод, о здоровье не задумываешься. Краснов выволок сумку с помощью пожилого водителя из багажника такси и резко закинул на плечо. В глазах потемнело, посыпались искры. В спине над крестцом что-то хрустнуло. Краснов почувствовал, что даже пальцем ноги пошевелить не может от нестерпимой боли. Такси уехало, мимо сновали люди. Краснов стоял, как бронзовый монумент, не в силах пошевелиться. Сумку с бабками не бросишь и шага не сделаешь. И время тикает, посадка объявлена. Доверить кому-либо такую сумку не позволяли совесть и страх. И тащить ее в аэропорт не было здоровья.
Этот кошмар преследовал Краснова несколько лет. Он боялся поднимать что-либо тяжелое, спину берег. Тогда он все-таки доволок деньги до самолета. В Москве, слава богу, встретили, деньги поехали по нужному адресу. Краснова на носилках из аэропорта отвезли прямо в больницу, где пришлось проваляться почти неделю, пока врачи вправили диск.
