Николай Иванов - Спецназ, который не вернется
Узнав подполковника, долго молча смотрел на него, стараясь предугадать, что привело командира «похоронной команды» к нему повторно и чем это грозит его людям и его собственной офицерской карьере. Честно признался:
— Не ждал.
— Мне бы с тобой поговорить, старший лейтенант. Тет-а-тет.
— Мы уже говорили.
— И все-таки.
— Ну что ж, давай присядем. Товарищ-то держит сейчас нас на мушке?
— Нет. Своих не стреляем. Чужих без дела тоже.
— Кто вы на самом деле?
— Вот об этом и хочу рассказать. Давай все-таки присядем. Где посчитаешь нужным.
— Пойдем к землянке. Костя, — позвал племянника. Когда тот оказался рядом, кивнул: — Обыщи.
Санинструктор со смешанным чувством — неприязни за предыдущий захват и в то же время не забыв, что ничего плохого им так и не сделали, подступился к подполковнику. Заремба сам отдал ему «Короля джунглей», попросив:
— Только потом вернешь.
— Посмотрим, — неопределенно отозвался старший лейтенант и пропустил подполковника впереди себя.
Глава 12. Война своих не отпускает
— Хорошо. Допустим, я вам поверил. И что дальше?
Приходько скурил за время рассказа несколько сигарет, но перед решающим вопросом вытащил еще одну.
— Нужно дать время отлежаться Василию, а потом каким-то образом помочь нам добраться до границы.
— И подвести себя под трибунал.
Зажигалка не давала огня, и старший лейтенант потряс ее как монету в ладони. Орел или решка выпадет? Зажглась.
— При определенном стечении обстоятельств может случиться и такое, — согласился Заремба. — Хотя, как мне кажется, шума вокруг нас поднимать не станут. Трибунал — это в любом случае разбирательство, а в правительстве, я уверен, есть и такие люди, которые за представленную информацию выдадут ордена. Я думал о тебе, не бойся.
— А я не боюсь. Кстати, за сообщение о вас и стрельбу удостоился устной благодарности замкомандарма. Сдам вас, точно орден получу.
— У меня их четыре. Тешат иногда самолюбие, но не греют. Поверь. А тем более не служат защитой перед властью.
— Ладно, на дворе ночь и пора вроде ложиться досыпать. Давай глянем бумаги и послушаем пленки. На это дело у нас в кустах магнитофон имеется и студент с незаконченным высшим экономическим.
— Документы у Туманова. Одного отпустишь сходить за ним или под охраной?
— Зачем охрана? Сам ведь пришел, смысл-то какой не возвращаться?
Насколько позволяла темнота, Заремба внимательно посмотрел на старшего лейтенанта. Словно давая возможность увидеть себя получше, Приходько затянулся сигаретой, раскаленным пеплом подкраснив лицо. Каменное. Нет, не угадаешь, что у него на уме. Можно только поверить собственной интуиции.
— Через пять минут вернемся, — поднялся Заремба.
… Туманов окликнул его из нового места — переместился на всякий случай. Молодец. Перепрыгнув к нему через придорожную канаву, Заремба присел на корточки.
— Ну что, ждут нас в гости. Без хлеба-соли и плясок, правда, но они и не подразумевались с самого начала.
— Хоть какие-то гарантии получил?
— Видишь, вернулся. Можем уйти. Искать, я думаю, не станут.
— Что ж, давай рискнем, — окончательно согласился с планом командира пограничник. И, что понравилось Зарембе, не отгородив себя от ответственности за непредсказуемость событий.
Вышли на трассу. Встречать их высыпала, наверное, вся команда блокпоста. Петлять по нему, по крайней мере Заремба, посчитал все же недостойным своего звания и погон, и перепрыгнул препятствия. Туманову подобное оказалось не под силу, и он вынужденно повторил все изгибы. Вслед за командиром протянул старшему лейтенанту автомат, пистолеты.
И только после этого Приходько в точности повторил дневную фразу:
— Костя, больного в землянку. И чай на всех.
Говорят, дважды нельзя ступить в одну воду, а санинструктор капитана обхватил так же, как накануне. Сходство заметили все, кто-то хихикнул.
— Всем отдыхать, — разогнал солдат Приходько. — И охранять.
Боевые расчеты потянулись к огневым точкам, отдыхающая смена — спать. Сам командир еще раз перекурил, проверил часовых и только после этого вместе с Зарембой спустился вниз.
В землянке, в ворохе накладных из заветной сумки с удовольствием профессионала копался тот самый сержант, что остановил машину Вахи в первый раз.
— Кажется, двойная бухгалтерия, — вынес он первый вердикт бумагам, как только командир спустился под землю.
— Бухгалтерия чего? — попросил более доступных объяснений старший лейтенант.
— Документы разрозненные, надо с чем-то сопоставлять. Но некоторые копии есть. И когда послушаешь записи, — сержант кивнул на заляпанный наклейками от жвачек магнитофон, — то кое‑что проясняется.
Он нажал вялую, безжизненную клавишу запуска. Та попыталась выскочить обратно, но сержант-студент-экономист не зря отдал лучшие свои годы студенчеству и армии: прижал черную квадратную головку спичкой.
— Алло, Москва? Махмуд говорит…
Говорил Махмуд с Москвой несколько раз, и после каждого общения картина становилась все яснее. Даже по намекам, иносказаниям вырисовывалось, что кто-то в Москве пробивает деньги из бюджета на восстановление разрушенного Грозного. Дальше шел спор, через какие банки предварительно прокручивать их, чтобы набежали проценты.
— Так сейчас все делают, — успокоил сержант. Дальше магнитофон сообщил, что после прибытия денег в Чечню их обналичивали в военно-полевом банке. Якобы на зарплату, закупку стройматериалов и тому подобное. Затем городские власти подписывали бумаги о приеме в эксплуатацию больниц, школ, детских садов и магазинов, а через день-два, якобы «в результате террористических актов» или «налета авиации», здания вновь разрушались и финансирование начиналось сначала. Так, не положив ни кирпича, не протянув ни метра труб, списывали миллиарды рублей. Москва, правда, просила делать подольше разрывы между «сдачей» объекта и его новым «уничтожением», или, что еще лучше, подгадывать под боевые действия, которые легко можно ради этого дела провоцировать и управлять ими.
Про подобные махинации Заремба не слышал. Знал про горящий нефтяной факел на окраине Грозного. Кем-то подожженный в самом начале войны, он коптил небо и никто не собирался его тушить.
— Через этот факел столько списывается, — махнул рукой знакомый вертолетчик, когда однажды Заремба поинтересовался, почему не могут погасить огонь. — Сгорает на тонну, списывают на десятки и сотни. Нельзя гасить.
Теперь вот строительство! Где же взять России столько жил, чтобы тащить всех мафиози?!
После пленки Приходько посмотрел на спецназовцев с окончательным доверием. Туманов, укутанный одеялами, лежал на своем прежнем месте. Вернее, на месте санинструктора, потому что тот, совершенно равнодушный к магнитофонным откровениям, пристраивался в уголке рядом с нарами.
— В накладных — какие-то железнодорожные поставки, — продолжал в роли криминалиста изучать бумаги сержант. Спичку вытащил, дав передохнуть магнитофону. — И главное — ксерокопии гарантийных писем от имени правительства России на получение ссуд и кредитов на все то же восстановление Чечни. Даты, подписи.
Старший лейтенант с недоверием и долей испуга от приобщения к государственным интригам посмотрел на Зарембу: неужели все правда? Подполковник пожал плечами: экономист твой работает, ты сам все слышал. Так что, чем могу. Знал бы больше, может, и всю армейскую группировку в Чечне бросили бы против «Кобры», а не вшивый десант с вертолетами.
— Спасибо, Юра, — поблагодарил довольного самим собой сержанта Приходько. — Отдыхай. Курите? — забыв, что уже спрашивал, поинтересовался у спецназовца.
— Нет. Из тех, кто курил, один Туманов остался, — прорвалось с болью.
— А я выйду покурить.
Заремба чертовски хотел спать, но нашел в себе силы подняться и выйти на улицу вместе со старшим лейтенантом.
— Что ж они вот так, за нашей спиной и на нашей крови… — в сердцах проговорил тот. Нервно покурил и пообещал:
— Я перекину вас. К самой границе. Не беспокойтесь. Идите отдыхать, товарищ подполковник, — впервые на этот раз обратился по званию. — А я посты проверю.
— Спокойной ночи.
Зарембе постелили рядом с Тумановым, на месте сержанта, потому что тот пристраивался на полу рядом с санинструктором. Студент хотел о чем-то спросить, и ответь Заремба на его взгляд, наверняка завязался бы разговор. Но спецназовец сделал вид, что ничего не увидел и не понял.
Спали разведчики почти целые сутки. Вставали, наспех перекусывали и снова тянулись к нарам. В землянке, правда, постоянно находилось два человека — для помощи ли, а может на всякий случай и для охраны. Однако своим сном спецназовцы так убаюкали их самих, что когда под вечер Заремба открыл глаза, головы охранников лежали на дощатом столе рядом с сипящим магнитофоном, самостоятельно вытолкнувшим из себя спичку.
