Сергей Самаров - Оплавленный орден
– С этим трудно не согласиться, – недавно произнесенными словами Виталия Владиславовича ответил подполковник ФСБ. – Есть только в этом деле один нюанс…
Голос подполковника Крикаля звучал мрачно, и даже отчетливо слышались в нем нотки горького сарказма.
– Какой?
– Неплохо было бы конкретно узнать, кого нам следует брать живым и за какое место его стоит хватать. Мы до сих пор понятия не имеем, кто такой Герострат. Мы не знаем, он один или это безликая толпа людей, втихомолку гадящих обществу, как собака, брызгающая на углы домов и колеса автомобилей. Покажите мне его, и я сумею организовать его захват живьем, вместе с семьей или без семьи. А пока…
– Я понимаю ваше рвение, Виктор Львович. Но я имею право точно так же сказать: покажите мне его. Однако нет под рукой человека, который может показать. В связи с этим я возлагаю определенные надежды на приезд московской бригады. Все-таки, как сказал наш командующий, в эту бригаду собрали лучших сыскарей ФСБ. Со всей Москвы собирали.
Виктор Львович таких радужных надежд не питал. Он только хмыкнул в трубку, и подполковник спецназа ГРУ даже представил, как подполковник ФСБ при этом поморщился.
– А вот это, мне кажется, напрасно. Времена КГБ, Виталий Владиславович, прошли безвозвратно. И нам всем остается только помнить об этом и сожалеть. Тогда был настоящий сыск. Сейчас же… Так…
– Времена КГБ ушли, а сыскари остались, – стоял на своем Виталий Владиславович. – Не всех же Ельцин с Горбачевым извели, не всех же прибрали к рукам криминальные структуры.
– Теперь московские чиновники и прочие лица, сидящие в московских кабинетах, – просто сборище людей, рвущихся к одному: к возможности заработать любыми средствами – обманом, взятками, подлогом, вымогательством. Любыми средствами. И это касается не только силовых структур, а всех людей, стремящихся обустроиться в Москве.
– Вы невысокого мнения о москвичах.
– Извините, если обидел вас лично. Разве вы москвич?
– Нет. Я уралец. Вырос на Урале, а родился в Сибири.
– Москвичей везде заслуженно не любят. И кто о них высокого мнения, кроме самих москвичей? И кто они вообще такие? Я недавно имел удовольствие ознакомиться с любопытными данными. Оказывается, коренных москвичей, предки которых жили в Москве еще до революции, осталось в нашей столице не более пяти-семи процентов. Все остальные – карьеристы, перебравшиеся в Москву позже. Большей частью в советские времена. Сейчас уже разговор о карьеристах не идет. Это была сугубая прерогатива светлого социализма. Сейчас разговор идет о денежных людях. Сменилось название, но принцип остался тот же. И именно этих людей в стране не любят. По всей стране не любят и втихаря презирают. К коренным москвичам отношение более лояльное, но и они в общей массе стараются не потеряться и не быть среди новых москвичей белыми воронами. Это не собственные мои домыслы, Виталий Владиславович. Это тоже данные аналитического центра ФСБ, только теперь уже федерального, а не республиканского. В Москву собираются со всей России жадные, пройдохи. Например отсюда, с Северного Кавказа, в Москву едут бездельники и криминальные элементы, изгои местного общества, люмпены. И легко становятся там своими, понятными. Их там лучше принимают, чем здесь. В общем, ситуация в Москве постепенно накаляется, и это грозит каким-то социальным взрывом. Аналитики нашей федеральной конторы пытались просчитать последствия. Если желаете, могу дать вам почитать этот любопытный документ. Так называемый «Меморандум о социально-политическом положении Москвы и москвичей»… Хотя он объемный для ознакомления из любопытства – сто семьдесят две страницы мелкого компьютерного текста.
– И в какой области ожидается социальный взрыв? – словно бы между делом поинтересовался Устюжанин, хотя в действительности вопрос его тоже интересовал.
– Сначала, как обычно, в местах, где приходится много терпеть и где люди находятся всегда на грани, за которую готовы шагнуть каждый день. Сейчас на «зонах» значительную часть контингента составляют представители кавказских народов и москвичи. Они даже там между собой за власть кусаются. Но не это станет причиной взрыва. Москвичи слишком много себе позволяют. И им слишком много позволяют. Там, на «зонах». Это вызывает недовольство среди основного состава заключенных. Взрыв предвидится через несколько лет. В крайнем случае через десять. Так аналитики считают. На «зонах» начнут по-тихому уничтожать москвичей. Оттуда этот процесс перейдет на весь криминальный мир. А потом и на все общество. Общество уничтожать физически никого не станет. Но прервутся все финансовые связи с Москвой. Все будут стремится работать обходными путями, напрямую с поставщиками продукции. Таким образом, Москва останется без денег. Она не сможет ни продавать, ни покупать и попросту задохнется. Но у нее нет и не будет своих специалистов. Есть только люди, подменяющие их. Однако в сложной геополитической обстановке эти люди не смогут стать специалистами. Они побегут уже из Москвы, как бежали в Москву. Сами посмотрите, что за спецы приедут в этой бригаде, с которой вы связываете определенные надежды. Я уже много раз сталкивался. Никакие это не спецы. И ничего у них нет, кроме собственного высокого мнения и желания эксплуатировать провинциальные силы. А когда мы все сделаем, они заберут себе все лавры. Как обычно.
– Поживем – увидим… – не стал возражать Устюжанин.
Но мнение подполковника Крикаля, вроде бы сказанное просто в сердцах, принял как мнение человека, знающего, что он говорит. А если Виктор Львович говорит правду, это означает, что всю работу им придется делать самим и никакого расслабления себе позволять нельзя. Впрочем, в глубине души Виталий Владиславович это подозревал и сам…
* * *И опять потянулось ожидание. Только теперь уже помимо старшего лейтенанта Логвинова пришлось ждать и водителя управления ФСБ, отправленного подполковником Крикалем. Этот водитель и приехал первым. Постучал в дверь, как показалось Устюжанину, чересчур агрессивно, так, что он сразу догадался – пришел кто-то посторонний. Так и оказалось, хотя, к счастью, не оправдались худшие предположения. Виталий Владиславович в глубине души опасался, что этот посторонний будет представлять какую-то местную правоохранительную систему и прибыл потому, что у Логвинова или у Ахунда Гафуровича что-то не так получилось, как планировалось, и дело приняло уже серьезный криминогенный оборот, из которого придется как-то выкручиваться. Криминогенный оборот дело принимало в любом случае, но Устюжанин надеялся, что Логвинов проявит сообразительность и никак не засветится, и уж тем более не попадется. Но все пока обошлось, и за дверью оказался не офицер полиции, а водитель, которого подполковник видел раньше. Гражданский человек, но в камуфлированной одежде, вошел только после приглашения – знал, похоже, армейскую дисциплину – и сообщил Виталию Владиславовичу:
– Виктор Львович передал… Вы же подполковник Устюжанин? Я вас узнал, возил как-то в управление…
– Я это. Давайте. Спасибо.
Водитель положил на стол конверт, наподобие первого, полученного сегодня от Виктора Львовича. И опять запечатанный персональной печатью Крикаля – печать выставлена на квадратик папиросной бумаги и приклеена к клапану конверта толстым слоем канцелярского клея снизу и даже сверху, чтобы конверт невозможно было незаметно вскрыть. Впрочем, документы не должны были носить гриф «секретно», разве что от силы гриф «для служебного пользования», и не более. Следовательно, ничего страшного не произошло бы, если бы водитель по ошибке передал пакет кому-то другому.
Вскрыв конверт, «курьер» тут же вышел, а Виталий Владиславович сразу приступил к чтению и начал с небольшого текста, от руки написанного Виктором Львовичем старательно и разборчиво. Видимо, подполковник ФСБ не злоупотребляет работой на компьютере. Обычно те, кто на компьютере работает много и часто пользуется клавиатурой, от руки писать вообще почти не умеют и сами порой могут только смутно догадываться о том, что написали, если писать все же приходится.
Подполковник Крикаль, как и предупредил в телефонном разговоре, в общих чертах пересказывал впечатления капитана Мамедова, сложившиеся после целого дня плотной работы в поселке. Причем не просто в поселке, а в основном целенаправленной работе в управлении пожарной охраны. В поселок следственная бригада выбиралась только для того, чтобы поговорить с теми вчерашними пожарными, которые не пожелали больше работать в управлении пожарной охраны района, да еще с уборщицей. Но если с уборщицей все было, в принципе, просто и ясно – пожилая женщина, давно уже вышедшая на пенсию, но по мере сил старающаяся подрабатывать везде, где могла, чтобы помочь внукам, после случившегося почувствовала себя очень плохо. Зная, что с гипертонией шутки плохи, и уже много лет страдая от повышенного давления, женщина категорически не пожелала больше работать там, где так легко истрепать нервы и заработать себе гипертонический криз. А вот с пожарными ситуация была более сложной. У капитана Мамедова сложилось впечатление, что все эти люди запуганы и отлично знают, кто такой в действительности Герострат, но не говорят и гарантированно не скажут, потому что «сдавать» бандитских амиров вовсе не в духе местного населения, и вообще это считается поступком не мужским. «Сдают» только штатные «стукачи», но в этом поселке осведомителей ни у ФСБ, ни у полиции не оказалось. Это во времена КГБ осведомители были везде и всюду. В современном мире их следует долго искать и тщательно подбирать, создавать ситуации, после которых человек будет не в состоянии отказаться от малоуважаемой должности «стукача». Тем не менее капитан Мамедов пытался надавить на пожарных и договориться с ними. Но – безуспешно. Они, даже разговаривая с капитаном ФСБ у себя дома, постоянно оглядывались и в окно выглядывали. При этом все как сговорились или будто бы были предупреждены, отрицали всякую возможность угроз со стороны. Абдулазиз Гудулович пытался пообщаться с женами допрашиваемых отставных пожарных, но не сумел встретиться ни с одной. Кто-то уехал, кто-то себя плохо чувствовал, а одной муж просто запретил беседовать с капитаном и сам об этом заявил. Объяснить причину не пожелал. Что-то возразить против подобного запрета было невозможно, потому что разговаривал капитан не с обвиняемыми и даже не с официальными свидетелями, которых можно было бы припугнуть наказанием за отказ от дачи показаний или за дачу заведомо ложных показаний.
