Андрей Троицкий - Адская машина
Стерн наклонился к коляске, откинул ее пластиковый полог. На шерстяном одеяле лежал пистолет ТТ. Через мгновение он оказался в руке Стерна.
Анохин успел подняться на две ступеньки, когда заметил какое-то движение справа. Он посмотрел на Стерна, увидел в его руке пистолет. Отработанным движением охранник сунул руку под расстегнутый пиджак. На остальное уже не хватило времени.
Анохин испытал острое жжение под ребрами, будто в его теле разорвалась петарда. И только через долю секунды услышал выстрел. Затем еще один...
— Ой, бля, — удивленно произнес Анохин и стал оседать на ступени.
Трещалов как вкопанный застыл на месте, глядя на катящуюся на него коляску. И тут он услышал еще выстрел.
Третья пуля, выпущенная Стерном, пробив лобовое стекло, попала в грудь водителю, чуть выше сердца.
Коляска опрокинулась на мостовую. По мокрому асфальту покатилась бутылочка с молоком. Это было последнее, что увидел Трещалов. В одно мгновение Стерн подскочил к нему, наотмашь саданул по уху рукояткой пистолета. Потом еще раз, по затылку.
Сунув пистолет за пояс, Стерн распахнул переднюю дверцу «ауди», с силой дернул мертвого водителя за ворот кожаной куртки и вытряхнул тело из машины. Затем открыл заднюю дверцу, подхватил под плечи обмякшее тело Трещалова, доволок его до сиденья и запихнул в салон.
Заведя машину, Стерн вырулил на узкую пустую улицу и через пару минут остановил «ауди» возле безлюдного сквера в трех кварталах от дома Трещалова. Открыл заднюю дверцу, вытащил своего пленника, положил его на газон. Защелкнул наручники на его запястьях и, как мешок, закинул в грузовой отсек «Газели».
Московская область, Малаховка. 1 августа
Трещалов очнулся в каком-то подземном каземате. Он не мог понять, утро сейчас или ночь, день или вечер. Дорогие наручные часы исчезли, вместо них запястье левой руки стягивал браслет наручников, второй браслет был пристегнут к толстой длинной цепи. Цепь крепилась к железной скобе, торчащей из стены на уровне человеческого плеча.
Под низким потолком горела тусклая лампочка. Трещалов лежал на пропахшем мочой матрасе. Рядом валялось такое же вонючее одеяло. В шаге от пленника стояло большое оцинкованное ведро, которое, по идее тюремщиков, должно заменить парашу. На полу валялась пластиковая бутылка с мутной водой. Пахло чем-то тошнотворно-сладким.
Трещалов сел, привалившись спиной к стене.
Медленно двигая непослушными холодными пальцами, развязал узел галстука, отбросил его в сторону. Расстегнул ворот рубашки, мокрый от крови.
Стал кончиками пальцев ощупывать налитый болью затылок. К коже на шее и на щеках присохла корка запекшейся крови, мочка левого уха надвое рассечена ударом пистолетной рукоятки. Волосы слиплись и превратились в твердые колючие сосульки. Ничего страшного, кажется, голова не проломлена. Видимо, он отделался сотрясением мозга, но с этой травмой можно жить.
Судя по тому, что брюки и пиджак были сырые, заляпанные свежей грязью, Трещалова вывезли из Москвы куда-то за город. Выгружая пленника, бесчувственного, из машины, с ним, видно, не слишком церемонились. Волокли к подвалу по земле, по лужам, по грязи.
Трещалов ощупал карманы пиджака и брюк. Как и следовало ожидать, бумажник, ручка «паркер» с золотым пером, ключи от офиса и от квартиры исчезли. Так же как и трубка мобильного телефона. Но тюремщики оставили в его кармане пачку сигарет, а вместо позолоченной зажигалки положили коробок спичек. Надо же, какие заботливые! Трещалов прикурил сигарету, тут же испытал острый приступ тошноты, судорогой свело живот. Вспомнил, что из-за проклятого зуба с утра ничего не ел. Затушив сигарету об пол, он решил осмотреться по сторонам, изучить обстановку.
Он увидел на стенах какие-то стеллажи, заставленные пустыми пыльными банками, дальше, в темноте подвала, угадывались ряды полок, какой-то хлам. Посмотрев направо, Трещалов содрогнулся от ужаса.
В трех метрах от него вдоль стены лежал труп небритого старика в темных штанах и желтой майке. Видимо, ему здорово досталось перед смертью. Нижняя раздутая губа вылезла вперед, желтая майка на груди почернела от крови, изо рта вывалился язык...
В руке покойник сжимал обгоревшую тряпку. Трещалов представил картину происшедшего. Видимо, избитого старика бросили сюда, в подвал, и он, предчувствуя скорую смерть, в приступе отчаяния пытался поджечь погреб. Вытащил откуда-то со стеллажей промасленные тряпки, подпалил их. Но из этой затеи ничего не вышло, ведь в погребе просто нечему было гореть. Бедняга задохнулся или умер от тяжелых травм. Надо полагать, такая же мучительная смерть ждет и его, Трещалова. От этих мыслей комок отчаяния подступил к его горлу, и он стал давиться. Наконец его вырвало, и стало немного легче.
Постепенно холод и сырость пробрали Трещалова до костей, и он застегнул пиджак на все пуговицы, но не согрелся. Тогда, преодолевая брезгливость, он завернулся в вонючее ватное одеяло. С полчаса сидел неподвижно, поджав колени к животу. Голова гудела, словно растревоженное осиное гнездо, в запястье левой руки больно врезался браслет наручников.
Мысли путались, воспоминания распадались на отдельные короткие эпизоды...
Сначала Трещалов вспомнил мужчину с детской коляской, его промокший плащ, серую кепку из букле. Вспомнил охранника Анохина, остановившегося на ступеньках подъезда. Негромкий хлопок выстрела, второй хлопок... Постепенно из этих мозаичных фрагментов сложилась общая картина случившегося.
После недолгих раздумий Трещалов решил, что дело его — кранты! Безнадега полная!
Крышка погреба открылась и упала, тяжело, как могильная плита.
Трещалов с трудом поднял голову. Наверху горел электрический свет. Какой-то человек спускался вниз, осторожно, чтобы не упасть, ставя ноги на ступеньки.
Тот самый человек с коляской остановился в двух шагах от пленника, наклонился вперед.
— Холодно тут, — поежился Стерн. — И вонища страшная.
— Здесь лежит труп, — выдавил из себя Трещалов.
— А кто, по-твоему, должен здесь лежать? Парочка манекенщиц из журнала «Вог»?
— Что вам нужно? — спросил Трещалов.
— Деньги, больше ничего, — ответил Стерн. — Немного наличных. Всего-то каких-то жалких пятьдесят тысяч долларов. Бизнесмену, владельцу многих автозаправочных станций, нетрудно, пожалуй, будет наскрести эти гроши.
— Сам не помню, когда держал в руках такие бабки. Все свободные средства вложены в дело. Но главное не в этом — гарантий на освобождение у меня нет никаких...
— Хватит молоть всякую чепуху. Ты спасешься, если заплатишь. За последнее время ты больше денег потратил на свою подружку по имени Настя. Сейчас ты сделаешь телефонный звонок, а затем пообедаешь.
— Откуда ты все обо мне знаешь? — спросил Трещалов, чувствуя, как в нем закипает ярость. — Наверное, нанимал какую-то частную ищейку?
— Просто какое-то время был близок с твоей бывшей любовницей, — невозмутимо ответил Стерн, — с Еленой Юдиной. Ты оставил в ее квартире целую кучу своих вещей, фотографии, записную книжку.
— Сволочь ты последняя! Ублюдок! — прошипел Трещалов. — И ты не получишь от меня ни хрена! — Трещалов смачно плюнул на бетонный пол. — Слышь, ты, гнида паршивая. Можешь пытать меня. Можешь живого резать на части. Я вытерплю любую боль. Я, между прочим, бывший офицер, воевал в Афгане, я видел в жизни такие виды, о которых ты не имеешь представления. Если хочешь убить меня прямо сейчас, убей.
— Как скажешь, — спокойно кивнул Стерн.
Он отвел ногу назад и ударил носком ботинка в колено Трещалова. Трещалов дернулся и получил в грудь каблуком. Длины цепи хватило для того, чтобы он поднялся на ноги. Встал во весь рост, даже попытался свободной правой рукой нанести удар по голове противника.
Но Стерн молниеносно отклонился в сторону и резким ударом ноги врезал Трещалову в живот.
Пленник потерял равновесие, спиной больно ударился о железную скобу в стене, на которой крепилась цепь, и медленно сполз вниз по стене. Прикрыв лицо правой рукой, сел на скомканный матрас.
И пропустил сильнейший удар подошвой ботинка в грудь.
Трещалов упал навзничь, ударившись затылком об пол. И мгновенно провалился в темноту, беспросветную, густую, как гуталин того старика армянина, что многие годы чистит обувь на Земляном Валу.
Глава двадцать шестая
Пермь, район Банной горы. 1 августа
Жаркое марево, висевшее над городом, не обещало вечерней прохлады. Серо-голубое небо тлело, как папиросная бумага. Колчин вышел из последнего вагона электрички, пересек пути по пешеходному мосту и двинулся вверх по широкой утоптанной тропе, на ходу считая шаги. Когда счет закончился на цифре девятьсот шестьдесят семь, Колчин стер со лба испарину и перевел дух, вспомнив, что город как-никак построен на отрогах Уральских гор.
