Борис Бабкин - Кровавый план египтянина
Захра, растирая шею, внимательно смотрела на него. В ее глазах был интерес.
«Он смертник, – думала Захра. – Шахид. Но я не собираюсь взрывать себя. А он пойдет на что угодно. У него в глазах – смерть. Понял, что ваххабиты на Кавказе обречены, и действительно винит себя в гибели родных и невесты. И он пойдет на что угодно без всякого гипноза. А я – нет», – мысленно усмехнулась она.
Магомед сидел неподвижно.
«Скорей бы все закончилось, – думал он. – Я боюсь сорваться, когда слышу смех проходящих мимо людей, веселые голоса играющих детей, вижу, что все вокруг спокойны и довольны».
– Я ненавижу их всех, – по-чеченски процедил он.
«Он на грани срыва», – вздохнула Захра.
– Скорей бы все кончилось!.. – Магомед снова налил в рюмки коньяк. – Давай за тех, кто сейчас дерется против гяуров во всех странах мира.
– Аллах акбар, – проговорила чеченка.
– Может, ты все-таки разжуешь мне, что к чему и что почем? – вздохнул Мамалюк. – А то что-то непонятное. Приезжают эти двое, на кой-то хрен ты семью летуна обрабатываешь? Что за дела-то?
– Слушай, Колян, – недовольно ответил Антон, – какое тебе дело? У ваххабитов этих гребаных на нас компромата полно. Как мы с тобой товарищам по оружию горло перерезали, надеюсь, помнишь? – Мамалюк молча кивнул. – Нам еще бабки дают, а могли просто заставить: выбирайте – либо делаете то, что вам говорят, либо мы видеопленку в ФСБ отправим. И тогда сам понимаешь, что с нами было бы. Так что пей пиво и будь доволен.
– А может, сдернем куда-нибудь? – помолчав, проговорил Мамалюк. – Россия большая, бабок нам хватит. И хрен кто найдет.
– У тебя с башкой не все ладно, – усмехнулся Антон. – На кой хрен им нас искать? Отправят кассеты в ФСБ, и тогда…
– Верно, – со вздохом признал Мамалюк. – Заработали тогда бабок. Я как в плен попал, сразу сломался. Жить так захотелось, что и мать пришиб бы. Мне показали сначала на какого-то вертолетчика. Я его с ходу сделал. И им понравилось, что не куда попало ножом колол, а по горлу полоснул и в сердце. Потом пару месяцев в тренировочном лагере Урус-Мартана пробыл. В девяносто восьмом по их просьбе поехал контрактником. Да кому я все это говорю, ведь ты это же прошел. И знаешь, сначала ни страха, ни сожаления не было. А сейчас страх за горло взял и не отпускает. Вроде чего бояться-то – нам ничего не говорят, ни на что не настраивают. Просто встретить их, да вот еще этого летуна на кой-то хрен. Слушай, а не хотят ли они что-то вроде одиннадцатого сентября у нас устроить?
– Да я тоже про это думал, – кивнул Антон. – Но заставь ты Пашку на что-то спикировать на самолете!.. Он знает, что я его бабу трахал, и ни слова не говорит. Нет, тут что-то другое… Я сам ни хрена не въеду, но и рад этому. Не знаешь – легче жить. Эта парочка перестала выходить. Ночью на балконе сидят молча. Воздухом дышат. Правда, чех тренируется постоянно. Убийца гольный, глаза у него… – Он тряхнул головой. – Знаешь, в кино маньяков показывают, так этот вылитый.
– Да я это сразу заметил. Пустой взгляд у него. Давай врежем понемногу. – Мамалюк кивнул на стоявшую на столе бутылку водки. – Как вспомню про чехов, сразу бухнуть хочется. Как они меня били, когда я в себя пришел… – Он передернул плечами. – Наливай.
– Что-то с ним случилось, – прошептала лежавшая на кровати больная женщина. – Чувствую я это. Господи, – медленно подняв худую бледную руку, она перекрестилась, – прошу тебя, дай мне увидеть его. Не дай умереть раньше, Господи! – По ее впалым щекам покатились слезы. – Дай мне увидеть его.
Пакистан– Значит, ты уверен в своем напарнике? – спросил Шарафутдин.
– Так тебе проверить его ничего не стоит, – усмехнулся Иван. – Он говорит, что был в Чечне у Бараева. Называл Касыма, Хохла, Казака, а ты их знаешь.
– Касыма в Афгане штатники за уши взяли, – вздохнул Шарафутдин. – Он сейчас в лагере вместе с талибами. Правда, передавали, что скоро штатники будут отдавать пленных тем странам, чьи граждане содержатся в американских лагерях, если, конечно, они на родине понесут наказание. А Касыма скорее всего на пожизненное упрячут. Он же покуролесил по Ичкерии. В Буденновске вместе с Басаевым был, на Дагестан ходил. В общем, покуролесил, – повторил чеченец. – А…
– Но узнать-то ты можешь, – перебил Иван, – что Валерка в Афгане был, за талибов воевал, факт. И в Ираке…
– Слушай, – чеченец понизил голос, – не хотел говорить, но слушай… Я не знаю, чего хочет этот Абу Саид. Он такой же Абу Саид, как я Петров Петр Петрович. Но что он хочет отомстить за убиенного в Ичкерии брата и за какого-то дядю, которого взяли в Москве фээсбэшники, точно. И он набирает себе команду. Что именно хочет делать, не знаю. Но что-то крупное. Я, говорит, устрою свой джихад России.
– А может, он за этот самый джихад России от кого-то большие бабки получит?
– Шайтан, – буркнул чеченец, – об этом я как-то не думал. Он и сам много денег в Ичкерию переводил. А потом перестал.
– Значит, он для этого и команду набирает? – предположил Иван.
– Точно, – кивнул Шарафутдин. – А за своего приятеля не беспокойся.
– Какой, на хрен, приятель! – отмахнулся Иван.
– О нем все узнают, если уже не узнали.
– Это когда же успеют? – усмехнулся Иван. – Прошло только двое суток. Мне порядком надоело здесь сидеть. Попытался выйти, не пустили.
– А чего тебе не сидеть? – хохотнул Шарафутдин. – Баб – пожалуйста. Вино, еда, ванна и все остальное. А сколько ты будешь здесь, не знаю. Я Абу все о тебе сказал. Он молчит. В общем, придется еще подождать.
– И что скажешь? – Валерий, лежащий на постеленном на каменном полу тонком одеяле, посмотрел на вошедшего Абу Саида.
Не отвечая, тот сел на лавку и бросил на грудь Валерия пакет. Тот, взяв, раскрыл и вытащил листок, на котором было написано по-русски: Воронежская область, поселок Таврово, улица Речная, восемь. Удивленно посмотрел на Абу.
– По этому адресу, – спокойно проговорил тот, – живет умирающая женщина, Анна Николаевна Соколова. Она очень хочет дождаться своего сына, Валерия Анатольевича Соколова. Ее муж застрелился в августе девяносто первого. Он поверил в ГКЧП и, когда понял, что это просто дешевый фарс, застрелился.
– Быстро у вас это делается, – усмехнулся Валерий. – Надеюсь, мой напарник не знает, что я…
– А ему ничего знать не надо. Почему ты воевал в Ичкерии против русских? Ведь…
– Я был на Русском острове, – вздохнул Валерий. – Курсантом разведдиверсионной школы, о ней никто не знает. Русский остров знаменит находившимся на нем дисциплинарным батальоном.
– Я знаю, что такое дисбат, – кивнул Абу.
– На втором курсе, когда произошла попытка сохранить СССР, Крючков, Язов, Янаев, Пуго создали государственный комитет чрезвычайного положения. Горбачева, который отдыхал на юге, лишили возможности…
– Это я тоже знаю, – улыбнулся Абу. – Я давно наблюдаю за Россией. Чтобы успешно воевать, надо хорошо знать своего врага. Продолжай.
– Когда членов ГКЧП начали брать, Пуго застрелился, сотрудники КГБ, верившие Крючкову, чтобы не запятнать свою честь, застрелились. Среди них был мой отец, подполковник Соколов. Мама пыталась отравиться. Меня же просто вышибли из училища. Пытались шить какое-то дело, но ничего не вышло. На меня махнули рукой, и я остался на улице. Маму выгнали из квартиры, уволили с работы, она чудом осталась жива. Ее приютила двоюродная сестра. Когда я нашел маму, она умирала, и я ничем не мог помочь. Меня никто не принимал на работу. Год я прожил с мамой и ее пьяной кузиной. Разгружал вагоны, машины, в общем, зарабатывал на хлеб. Тут начались конфликты между бывшими союзными республиками. И я пошел воевать. Карабах. Приднестровье, Абхазия, а затем и Чечня. В Чечню поехал не ради денег, а чтобы воевать против демократов, которые убили отца и медленно убивали маму. В общем, я ненавижу демократию своей родины и готов на все, чтобы отомстить за смерть отца и умирающую маму.
– Где ты научился так владеть приемами?
– С детства отец делал из меня воина, учил стрелять, грамотно драться. Уже в пятом классе я мог общаться с англичанами, немцами, говорил по-арабски. Теперь ответь: зачем тебе понадобился я? Ведь не стал бы ты так просто светить свою агентуру в России.
– Все узнаешь потом, – ушел от ответа египтянин. – Сейчас скажи: ты веришь Ивану?
– Он здорово замаран перед родиной. Но его бог – деньги. И еще Иван мечтает оставить свой след в истории и ради этого готов на все.
– Что он знает о тебе?
– Ничего, кроме того, что я русский и воевал в Чечне, Афганистане и Ираке.
– А теперь ответь, – Абу внимательно посмотрел в глаза Валерию, – ты готов к гибели?
– Значит, что-то вроде атаки, – усмехнулся Валерий.
– Просто ответь, ты готов погибнуть?
– Да. Погибнуть, а не подохнуть. Я готов на роль камикадзе.
– Запомни: о нашем разговоре не должен знать никто.
