Михаил Серегин - Отпущение грехов
Вертолеты быстро нагоняли. Он спустился и тронул Исмаила за плечо.
– Вертолеты.
Исмаил кивнул.
– Хрен с ними! Здесь на трассе они стрелять не будут, тем более возле заправки.
– Какой заправки?
– Вот этой, – произнес мулла и резко сбросил скорость. – Давай, Мишаня, к рации! Пробуй выйти на свою ФСБ. Карнаухов, Хреногубов – кто угодно! Иначе нам все одно хана! А я пока нашу ласточку напою! – И полез наружу.
Священник подсел к рации, но он так давно не видел военной техники, что сразу разобраться не мог.
– Давайте я помогу, – подсел к нему Брыкалов.
Отец Василий оторопел.
– Не хочу, чтобы меня вместе с вами… это… – торопливо пояснил Брыкалов.
Священник понимающе кивнул головой. Только теперь до него дошло, почему, как только им стало по-настоящему «обжигать пятки», подполковник ни разу так и не попытался ничего предпринять для бегства. Похоже, недавно ими была пройдена какая-то невидимая постороннему глазу граница, после которой Кузьменко стал для командира полка еще опаснее, чем эти два бородатых придурка.
Брыкалов поднял брошенный Исмаилом шлемофон, вывернул его наизнанку, чтобы слышать происходящее вместе с попом из обоих наушников, сосредоточенно защелкал тумблерами, повернул ручку настройки, поймал какой-то писк, еще повертел настройку.
– Чайка, Чайка, как слышите? Прием, – сказал он.
– Я Чайка. Слышу хорошо. Прием, – хрипло прозвучало из наушника.
– Я подполковник Брыкалов. Соедините меня с Карнауховым.
– Брыка. Минутку.
Рация захрипела, и внезапно звук стал чистым и ясным.
– Карнаухов на связи, – послышался знакомый бас. – Брыкалов, это ты?
– Да, я. Олег Николаевич, меня везут в сторону Усть-Кудеяра, – быстро заговорил Брыкалов. – И я хотел бы добраться до вас живым.
– Вам угрожают?
– Не в этом дело. Кузьменко следует приказу Минобороны, а в данном случае этот приказ неприменим. Вы меня понимаете? Прием?
– Вы хотите сказать, захваченная военная техника не угрожает мирному населению? Прием?
– У них другие цели. Хотите с ними переговорить?
– Разумеется. Я слушаю.
Священник прокашлялся.
– Олег Николаевич, это я, отец Василий. Нас преследуют и, похоже, хотят расстрелять где-нибудь на подъезде к Усть-Кудеяру.
– Почему вы не приняли предложение сдаться?
– Я хочу сдаться лично вам, Олег Николаевич.
– Г-хм… И… как вы это себе представляете?
– Дайте нам коридор до Усть-Кудеяра.
– Извините, батюшка, это невозможно.
– Тогда никакой сдачи не будет. До самого конца. Вы понимаете?
Карнаухов долго молчал и наконец выдавил:
– Хорошо. Будет вам коридор. Конец связи.
Отец Василий сунул шлемофон Брыкалову и полез в люк. Исмаил стоял в позе Наполеона и командовал обслуживающим персоналом заправки.
– Убери эту дрянь подальше! – руководил он демонтажом не успевшего отлететь во время прыжка с обрыва маскировочного металлолома. – И фары протри. Что ты воду жалеешь?! Лучше! Лучше три!
– Куражишься? – хмыкнул священник.
– Они здесь на то и работают, чтобы клиента обслужить! – засмеялся мулла. – Да ты не переживай! Им один хрен делать нечего. Ты лучше мне скажи, на ФСБ вышел?
– Да.
– И что?
– Дали коридор. До самого Усть-Кудеяра.
– Йес! – подпрыгнул вверх Исмаил. – Я же тебе говорил, Аллах нас хранит!
Отец Василий усмехнулся и огляделся по сторонам. Мимо заправки, выставив обалдевшие физиономии наружу, медленно проезжали ни в чем не повинные миряне. Отец Василий представил, как они с Исмаилом выглядят – заросшие, грязные, помятые, – и покачал головой. Было от чего обалдеть.
– Ну, вот и готово! – потер ладони Исмаил и помахал рукой заправщице: – Ну, пока, любушка! Так хозяину и передай: Минобороны платит за все! – И полез на броню.
* * *
Километров через пять-шесть их нагнали бээмпэшки. Но теперь все было совершенно иначе. Во-первых, никто не пытался их никуда отжать. И лишь у переезда одна из боевых машин пехоты вышла вперед, обогнала захваченный террористами передвижной разведывательный пункт и, задавая скорость ровно сорок километров в час, повела всю «колонну» за собой. Теперь они выглядели вполне пристойно, и зеваки были искренне уверены, что это всего лишь возвращается с плановых учений одно из подразделений местной воинской части.
Настроение у террористов было приподнятое. Исмаил напевал что-то маршевое, «Иса» Петрович Брыкалов тщательно охорашивался, разглядывая в найденном в командирской сумке зеркальце бог ведает где приобретенный фингал, а отец Василий тихо молился. Теперь и он почему-то был уверен, что все кончится хорошо.
– Жрать-то как охота, мужики! – обернулся к ним Исмаил.
– Всем жрать охота, – поняв, что друга снова понесло, одернул его священник.
– Не, я взаправду. Может, в магазин зарулим?
– Охренел? Без провокаций жить не можешь?
– Немного есть! – засмеялся Исмаил. – Но это от голода. Вон, впереди ларек. Я торможу.
И не успел отец Василий возразить, как Исмаил нагло нарушил стройный колонный ряд, отвел бронемашину в сторону и, почти ткнувшись острым бронированным носом в заставленное жратвой огромное витринное стекло, затормозил. Машина качнулась и встала.
– Я сейчас, мужики, – бросился он к люку, но на полпути притормозил. – Иса, у тебя бабки есть?
– Где-то были, – зашарил Брыкалов по карманам форменных брюк.
– Тогда пошли, – кивнул ему Исмаил. – Пошли, пошли, потом найдешь.
Отец Василий осуждающе вздохнул. У муллы точно сорвало крышу от ощущения собственной силы и власти.
Священник знал этот психологический феномен. Дает военная техника, да и вся воинская служба в целом это ощущение. О чем-то подобном рассказывал ему еще дядька.
Их, призванных весной 1945 года, но так и не попавших на фронт пацанов, перекидывали на Дальний Восток. Несколько тысяч одетых в военную форму и уже поэтому чувствовавших себя героями мальчишек ехали около месяца и совершенно очумели от безделья и нерастраченной энергии.
Поначалу многие выбирались на крыши теплушек и, подставляя лицо под струи теплого летнего ветра, часами, сутками наслаждались неожиданной свободой, кто от станков на военных заводах, а кто от тяжелой сельской работы «за палочки».
Все верно там, дома, говорили: все для фронта, все для победы, все для наших бойцов, не щадящих живота своего за Родину. И вот теперь они сами стали теми, ради кого на гражданке вращаются турбины и добывается уголь. Они стали теми, кто выше критики и тяжелых, монотонных, полуголодных будней.
Уже через неделю сотни вчерашних пацанов, а ныне солдат спрыгивали на каждой крупной станции и, утоляя молодецкую жажду подвига, а заодно и мстя за прошлые страхи, беспощадно вычищали от милиции и горпарк, и привокзальную площадь, и каждую улочку, по которой катилась эта защитного цвета развеселая живая волна.
Однажды случилось так, что станционная милиция взяла в плен старшину, и они повышибали подобранным у путей щебнем все вокзальные стекла. В другой раз не слишком осторожный станционный милиционер рискнул при них сдернуть с крыши беспризорника, и тогда его буквально втоптали в железнодорожное полотно.
Говорили даже, что несколько эшелонов назад, когда комендатура забрала кого-то из танкистов, те, наплевав на закон и порядок, сгрузили с платформы три танка и, сделав стремительный бросок через ночной город, ткнули стволами в караулку, выбив окна и двери, и забрали-таки своего товарища.
Конечно, это было вопиющее беззаконие, конечно, кого-то потом разжаловали, и, конечно же, иначе эти ребята и не могли поступить. Именно таково представление о мужском братстве в этом возрасте. Именно таково ощущение своей силы, когда тебе подчиняются многотонные машины, призванные убивать. И именно таково ощущение своего права, когда тебя всей мощью военной пропаганды много месяцев подряд нацеливали победить или умереть.
Отец Василий слушал своего дядьку и узнавал в тех бесшабашных мальчишках сорок пятого года своих ровесников, пришедших в армию почти на полвека позже. Да, они были чуть цивильней, чуть грамотней, чуть разборчивей… но, по сути, точно такими же. И вот, интересное дело, стоит мужчине снова ощутить на теле гимнастерку или сесть за рычаги вот такой вот «железной дуры», и в нем внова просыпается мальчишка. Иногда готовый победить или умереть.
Рация захрипела. Отец Василий поднял шлемофон и поднес наушник ближе.
– Предупреждаю последний раз, – прохрипел знакомый голос. – Немедленно покинуть гражданский объект.
– Щас, – ответил священник и понял, что не перевел тумблер в положение «передача» и только протянул руку, чтобы сделать это, как услышал продолжение:
– Ввиду повышенной опасности для гражданского объекта я открываю огонь на поражение. Конец связи.
Отец Василий судорожно переключил тумблер.
