Андрей Воронин - Филин
Скворцов удивленно вскинул брови. Он довольно неплохо знал основного соперника Кабанова, видел его не раз, но подобные аналогии раньше Скворцову в голову не приходили. Теперь же он почувствовал, что генерал удивительно четко подметил то, что и его самого раздражало в Горбатенко, – женские бедра.
«Звериное чутье у Гриши, – решил Скворцов, – чем и силен».
– Горбатенко мы Нестеровым нейтрализуем, как договаривались, – шепотом произнес Скворцов. – Он к нему в доверие втерся, а потом сам его в последний момент и пробросит. Так что ты не удивляйся, если у Горбатенко дела в гору идут.
– Его так раскочегарили, что теперь черта с два остановите.
– Мы тебе потом неубиенный козырь в руки дадим.
– Гитлер тоже до конца войны в секретное оружие верил, – усмехнулся Кабанов, – только шиш ему это помогло. Я, Саша, после того как в политику ввязался, спать плохо стал.
– Это со всеми происходит.
– И дура моя говорит, на хрена, мол, тебе в депутаты лезть?
Уточнять, кто такая «дура», Скворцов не стал, ясно было, речь идет о жене.
– Неприятные у меня известия, Гриша, появились.
– Говори, я человек военный, все выдержу.
– Что-то они в администрации против нас задумали, копать под нас начали.
– Что именно? Я человек честный, непродажный, на меня ничего не нароешь.
– Ты уверен, Гриша?
– Вот тебе крест, – пообещал Кабанов.
– Не знай я тебя, не поверил бы. Генерал, в группе западных войск служил… Когда наши из Германии уходили, ты ничего с этого не поимел?
– Обижаешь, Александр. Ты же у меня дома был, все видел своими глазами. Другие воровали, а я, дурак, думал, что о нас в Союзе позаботятся. Не я, Саша, а такие, как ты, постарались страну распродать да разворовать.
Скворцова забавляла показная принципиальность Кабанова, но он пытался остаться серьезным.
Странным образом в генерале уживались два абсолютно разных человека: один недалекий честный служака, тоскующий по распавшейся стране, где ему жилось лучше, чем другим, и другой – способный затевать грязную, замешанную на чужих деньгах политическую интригу вместе с бизнесменом и бывшим политиком, сохранившим кое-какие связи в правительстве.
«Можно подумать, он отказывается от денег, которые ему Нестеров предлагает? Можно подумать, он потом бескорыстно в Думе голосовать станет?»
– Я в тебе не сомневаюсь, Гриша, но человек слаб, всякое могло в те годы случиться.
– Мне бояться нечего.
– Все равно остерегайся, они на нас обязательно с какой-нибудь стороны да наедут. Главное – момент не пропустить.
– Удар я держать умею, – с гордостью сообщил Кабанов.
– Смотри, Гриша.
Скворцов почувствовал себя неловко, когда доставал из кармана пухлый конверт.
– Нестеров передал на премии людям из твоего штаба. Студентов найми, чтобы они твои портреты ночами расклеивали.
– Я придумал, – зашептал Кабанов, – студентам немного сверху приплачу, они не только клеить будут, но и портреты Горбатенко срывать.
– Этого не надо, – возразил Скворцов.
– Почему?
– Сегодня об этом рано говорить, но не надо срывать.
Нестеров в него деньги сейчас вкладывает.
Пусть он с тобой во второй тур выйдет, тогда мы его и уроем.
– Как? Погоди! Нестеров его тоже финансирует?
– Это хитрый ход такой, Гриша, не переживай, мы на твоей стороне. Все в свое время сделается, – Скворцов не хотел выдавать Кабакову свои с Нестеровым планы. Актером генерал был никудышным и поэтому должен был свято верить в то, что говорит.
Опасения Скворцова насчет принципиальной честности Кабанова не оправдались: генерал абсолютно спокойно принял деньги Нестерова, особо не таясь, заглянул в конверт.
– Это хорошо, что мелкими дал, – разглядывая двадцатидолларовые купюры, проговорил он. – Легче будет со студентами расплачиваться. Не боишься со мной, Саша, открыто встречаться?
– Какой страх? – пожал плечами Скворцов. – Есть места, где все могут бывать, быт всех уравнивает: автодром, рыбалка, театр…
– Я в театр не хожу, – гордо сообщил Кабанов.
– Станешь депутатом придется.
– Концерт – другое дело, а в театр – тягомотина…
– Поехал я, – Скворцов вновь ощутил силу генеральской руки. – Людей тебе хватает?
– Вроде хватает. Только не нравится, что они одно слово знают – деньги. Ни шага без денег не сделают.
– Время сейчас, Гриша, такое.
– Тяжелое время, – кивнул генерал.
«Уж кто бы говорил, – подумал Скворцов. – Все за него делают, Кабанову остается только „да, уж“ говорить. И помещение ему находят, аренду оплачивают, и эфир на телеканале проплатили, и типографии на нас работают. А он еще недоволен! В каком Советском Союзе он доллары в конверте получал бы? Тогда за зеленые бумажки в тюрьму упекали».
Мысль о том, что в администрации президента генералу и двум его тайным сообщникам приготовили сюрприз, недолго удержалась в голове Кабанова. Он не привык думать о нескольких вещах сразу.
Несмотря на то что Кристина уже неплохо научилась управлять «Волгой», генерал для порядка обругал дочь и предрек ей, что в первый же свой выезд она непременно вдребезги разобьет машину.
– Домой на троллейбусе поедешь, – строго сказал он.
– Ты не подвезешь меня? – ужаснулась Кристина.
– Мне в штаб надо, – гордо сообщил Кабанов, словно это был не предвыборный штаб, а генеральный штаб.
– Ладно, как хочешь, – неожиданно легко согласилась Кристина.
– Привыкла, понимаешь ли, – негодовал Кабанов, – на машине ездить. В твои годы пешком ходить надо и общественным транспортом передвигаться.
Оторвались от жизни!
Генерал укатил.
Кристина, дождавшись, пока черная «Волга» отца исчезнет за поворотом, преспокойно отправилась на стоянку такси. Кабанов не знал, что Нестеров снабжает его дочь карманными деньгами. Бизнесмен делал это не в целях альтруизма и не пытался купить расположение Кристины, он рассуждал как любой коммерсант, вкладывающий деньги в предприятие: если не вложу я, то деньги вложит кто-нибудь другой. Кто вложил деньги, тот и получил прибыль.
Глава 12
Станислава Нестерова, лишь только ее муж уехал, засобиралась. Отойдя от дома несколько кварталов, она позвонила из телефона-автомата, сверяясь с номером на картонке.
– Я слушаю, – раздался в трубке мягкий, вкрадчивый голос. "Я" звучало так, словно изначально предназначалось исключительно Станиславе.
Секундное замешательство женщины, и Серебров выдохнул:
– Это вы? Ну конечно же, я чувствую, звоните вы.
– Я помню, как вы предостерегали меня, – зашептала Станислава, – трубку «мобильника» я выключила, звоню из телефона-автомата.
– Я мечтаю с вами увидеться, – вставил Серебров.
– Гм…
– Вы не против? Я не слишком назойлив?
– Приезжайте, – и Станислава назвала перекресток, – я хочу вас видеть, – голос манекенщицы звучал очень сексуально и не вызывал сомнений в том, что если Сергей Владимирович проявит хоть минимум настойчивости, то близость сегодня ему обеспечена.
– Буду, обязательно буду.
Станислава успела лишь выкурить одну сигарету и осмотреть содержимое всего лишь одной витрины магазина, как из машины уже выбирался Серебров с пышной розой в руке.
– Это вам, – мягко произнес он.
Передавая цветок, он коснулся пальцев женщины, и та ощутила горячую волну, словно электрический разряд прошел по ее телу. Ослепительно-белый цветок на длинном стебле, казалось, был только что срезан с куста, ни один листик не помят, ни один лепесток не подсох. И хоть женщина знала, что выращенные на гидропонике цветы почти не пахнут, поднесла розу к лицу и вдохнула несуществующий аромат.
– Спасибо, – проговорила она, не зная, куда пристроить цветок. Стоять с ним в руках как дура посреди улицы она не хотела.
– Неподалеку есть хорошее кафе, – чуть сузив глаза, сообщил Серебров. – Маленькие столики на двоих, хорошая посуда, неяркий свет и живая музыка, окон в нем нет.
– Маленькие столики?
– Маленькие, как подносы.
– Когда сидишь за ними, то касаешься друг друга коленями?
– Вы спешите?
– Да, я спешила с вами встретиться. Боже мой, две машины – это так неудобно, – вздохнула женщина, – нам придется ехать порознь.
– Мы подъедем на моей, потом заберем вашу.
Цветок перекочевал на заднее сиденье автомобиля Сереброва, Станислава села рядом с ним. Проехали всего два квартала. Все произошло так быстро, что женщина даже не успела увидеть вывеску кафе, настолько оказался обходительным Серебров.
Он распахнул двери темного зеркального стекла, и манекенщица очутилась в небольшом темном холле, посреди которого виднелся освещенный красноватым светом то ли люк, то ли нора, что на поверку оказалось крутой винтовой лестницей с гулкими металлическими ступенями.
– Я боюсь, – Станислава видела перед собой резко уходящие вниз ступени, – оступишься и сломаешь шею.
