Олег Блоцкий - Предатель стреляет в спину (сборник)
И все бы осталось шито-крыто, если бы не желание зама скинуть начальника и взгромоздиться за его стол. До последней минуты лучший друг и собутыльник, даже, как поговаривали злые языки в соединении, «молочный» брат полковника, зам, улучив выгодный момент, когда начальник штаба армии – прямой покровитель комбрига – уехал в отпуск, донес на него в Кабул.
Так полковник загремел под следствие. Дело было громкое, но ни в одном приказе не проходившее. В самой же бригаде об этом старались не вспоминать. Не стыд за содеянное мучил, а страх перед тем, что распутаются все художества комбрига, в которых многие принимали участие.
– Его засудят? – спросил Баранов в очередной раз, будто не верил до конца в возможность такого исхода для полковника-орденоносца.
– Из партии недавно исключили. Теперь точно. – Демеев сложил растопыренные четыре пальца крест-накрест, изображая решетку. – Бригадиру одна дорога – небо в клеточку и друзья в полосочку.
– Откуда сведения?
Ротный фыркнул.
– От баб. Зойка моя с бригадировой Нинкой землячки. Та ей все подробно рассказывает. В соплях целыми днями ходит, переживает.
– А начпрода окручивает, – хмыкнул разведчик. – Кругами ходит, как акула.
– Жизнь продолжается, – философски заметил Демеев. – Как Нинка без бакшишей? Ей тряпки фургонами возить надо, чековыжималке.
– Ага, – осклабился Баранов.
Алчность и жадность бригадировой сожительницы стали притчей во языцех. И немало этих самых «языцев» в бригаде были стерты о Нинку до крови. А еще больше крови было пролито. Сколько кишлаков прошерстили роты по приказу комбрига с единственной целью – пайса. Все деньги целиком уходили к Нинке. «Чума!» – говорили про нее в бригаде, но признавали: баба красивая, гладкая, ухватистая и равных ей не сыскать по всем гарнизонам провинции. «Хоть и двинутая на шмотье, но цену себе знает», – говорили в бригаде.
– Что делать будем? – Затвор безостановочно щелкал, пули, позвякивая, образовывали горку. – Решать надо.
Демеев нажал на курок. Раздался сухой удар. Ротный клацнул предохранителем, отстегнул пустой магазин и начал царапать пулей на стене слово, состоящее из трех букв. Он уже забыл об амурных похождениях комбрига и его «соломенной вдове», которая сейчас неизвестно из-за чего больше убивается – то ли из-за потери «кормильца», то ли из-за того, что жить на одну зарплату скучно, туго и неинтересно.
– Компромат у него серьезный, – откровенно признался Баранов.
– Компромат, компромат! – Патроны разлетелись в стороны. – Клал я на этот компромат. Когда Зыков в Чайкале штук двадцать этих козлов порешил, кто доказал? Кишлак душарский. Пробраться туда – ни-ни. Эти чижики из прокуратуры бумажки объяснительные начали собирать да бросили. А сейчас с ума все начальники посходили. Будто мы не на войне, а в институте благородных девиц – извините, прошу, пожалуйста, будьте любезны. Тьфу ты. Давить надо этих гнид! Где увидел, там и стреляй. Чем их меньше останется, тем нам спокойнее. Пайсу уже и не бери?! Так, что ли? Вон раньше города на трое суток победителям отдавали. Что хочешь делай. Хочешь – пей, хочешь – жри, хочешь – имей баб, которые покрасивее. Тогда знали толк в войне. Корячился, горбился, жизнью рисковал, победил – значит, получи, потому что заслужил. А здесь? – Демеев скривился. – И пайсу не возьми! В политотдел сразу настучат. А я право такое имею. Понимаешь? И-ме-ю!! Я жизнью рискую. И мне за это двести чеков? В гробу я их видел! Я лучше сам бабки сделаю, чем унижаться буду. Плати мне, как американцу во Вьетнаме, я тогда на эти афошки затертые вообще смотреть не буду.
Представляешь, поганка эта старая уйти от меня норовила? Я на сарайчик залез, смотрю, она в дерьме копошится – прячет что-то. Я ей на спину и прыгнул. Только хэкнуть смогла карга, – ротный засмеялся. Темно-коричневые от никотина усы двумя кустиками вздернулись вверх. – Лежит, вздрагивает, но мешочек к груди жмет, вонючка. Сигарету ткнул в грудину – сразу пальцы разжала. А пайсы-то всего две тысячи. Ну и жизнь! И бабок нет, и боишься всего. – Демеев сплюнул, вытер ладонью мокрые губы и выматерился.
– Зыкова свои застучали?!
– Застучали, к-козлы.
– У тебя таких нет?
– Есть, – нехотя согласился ротный. – Разве в семье урода не бывает. Вякнет Стрекозел поганый, моих начнут крутить – продадут. Нет, те, кто со мной туда ходил, – ребята прихваченные. Молчать будут до гроба. Понимают, что молчание – золото.
– Или жизнь.
– Да. Ха. Верно сказал – или жизнь. Про другое, сволочуги, вспомнить могут, чего я особенно от них не прятал. В Раджабове я сомневаюсь и в Меркулове тоже. Иванько вон, гад, на меня зверем смотрит. Я ему морду только что набил. Черт! – схватился за голову Демеев. – На хрен я Иванько с собой брал?! Знаешь, что он сделал? Подвесили мы этих, я только отвернулся, а Ивантей к фото приладился. Кодлу собрал и щелкает их, ублюдок. Веришь, аж матка опустилась, когда дело такое увидел. Как дал уроду в рыло – фотик в одну сторону, Ивантей – в другую. Щеку ему порвал с одного удара, – не удержался и похвастался ротный.
– Где?
– Что где?
– Ну, фотоаппарат. – Баранов подался к ротному.
– Черт, верно. Я же пленку не засветил. У меня фотик. Сломать хотел, но бойцы чуть не на коленях умоляли. Обещали Ивантею челюсти раскрошить. Блин, я сейчас. Пленку вытяну.
Демеев приподнялся, но разведчик схватил его за руку.
– Постой. Успеется. Со Стрекозлом решить надо.
– Что решать? До бригады доберется – поздно будет.
– Может, ему медаль устроить?
– Не согласится. Прополощи мозги. Он, если нас сдаст, перед комбригом больше прогнется. Тот ему в следующий раз – орден. Комбриг новенький – ему тоже гнуться надо. А тут доклад наверх – боремся с преступлениями, отмываем позор. Нет. Стрекозел на него пашет и пахать будет. Ты думаешь, он праведник? Он только прикидывается. Ему Звезду Героя подавай. Я вижу. Ты ему ее сделаешь? Так-то. А в следующем году, говорят, разнарядка на бригаду придет, причем на командира взвода. Стрекозел знает, поэтому он нас удушит. Для него нет забора. Он все протаранит. А ты медальку?!
Баранов задумчиво массировал рукой щеку, покрытую коротенькой жесткой щетиной. На улице громко хохотали солдаты. Кто-то с силой бил кувалдой по металлу. Звук напоминал назойливые и частые удары колокола.
– Есть одна мысль! – И хоть подслушивать было некому, разведчик из осторожности склонился к уху ротного и зашептал.
Демеев слушал, приоткрыв рот. Время от времени он колотил себя кулаком по коленке. Не выдержав, захохотал, откидываясь к стене.
– Вот, бляха-муха, ну ты, Коля, молоток. Варит у тебя башка!
– Если бы не варила – на начальника разведки не уходил бы, – сказал Баранов и прибавил: – Ты иди. Хватит лясы точить. Не то Стрекозел что-нибудь заподозрит. И волком на него смотри, волком, будто жену твою он пользует, а ты знаешь об этом.
– Будь спок, – пообещал Демеев, и продольные морщины взрезали ему лоб. – Насчет жены ты верно заметил. Моя-то и в самом деле спуталась с каким-то хреном моржовым. Соседка пишет – на развод подала. Черт с ней, с бабой, – ей что потолще и подлиннее надо. Но как я без пацана буду? – Голос ротного предательски дрогнул, и капитан повернулся спиной к разведчику. – Как же Пашка без меня? Это при живом-то отце?
Демеев махнул рукой и выскочил за дверь.
9. Выход
– Слышь, расскажи еще раз, как все там было? – попросил Баранов Стрекозова.
Взводный вытянулся, чеканил слова, будто в очередной раз докладывал обстановку. Разведчик делал пометки на мятом листке бумаги. Затем вздохнул.
– Мало.
– Что мало? – не понял Стрекозов.
– Доказательств мало. Отпирается Демеев. Изворачивается. Врет. По глазам вижу, а доказать не могу.
– А я? Мои показания?
– Что твои показания? Скажет, завидуешь ему, вот и клевещешь.
– Клевещу?!!
Баранов был раздосадован не меньше Стрекозова.
– Понимаешь, здесь особые факты необходимы. Вещественные, что ли. Слова к делу не подошьешь. Что слова? Воздух. Приедем в бригаду, упрется Демеев: докажите. Как мы это сделаем? Трупы принесем? Смешно, и не поверят. Здесь что-то другое надо.
Стрекозов впился глазами в фотоаппарат «Смена», висящий на груди у разведчика.
– Сфотографировать надо, – сказал взводный. – Тогда не открутится. Одолжите аппарат. Я с ним бережно, не бойтесь. Быстро в кишлак схожу. Они еще висят. Я их щелк – и обратно.
Разведчик оживился.
– Дело предлагаешь. Молодец, догадался. Да, – он коротко хохотнул. – Теперь Демеев не выскользнет. Только знаешь, с собой возьми тех, кто подтвердить это сможет, кто разбирательств не испугается, кто честно все расскажет. Есть такие?
– Есть. Мухамадиев, Клеткин, Локтионов, Сироткин, Абрамцев!!
Баранов передал фотоаппарат Стрекозову.
– Больше и не надо. Туда пойдешь – никому не говори, зачем. Чтобы бандит этот, Демеев, не учуял. Лады?!
Стрекозов кивнул головой, поднес ладонь к виску, развернулся и, как мальчишка, бросился к своим, сидящим вдоль стены.
