Андрей Воронин - Повелитель бурь
Он вернулся к месту, которое в течение недели служило ему домом. Нескончаемый дождь барабанил по жесткому брезентовому капюшону, как по крыше сарая, вода струилась по пропитанной водоотталкивающим составом ткани и, поскольку Удодыч держал руки в карманах, затекала туда, норовя промочить сигареты. Камуфляжные брюки намокли и облепили ноги, высокие армейские ботинки, хоть и были густо намазаны кремом, выглядели сырыми и разбухшими, как будто неделю пролежали в тазу с водой. В воздухе было столько влаги, что Удодычу казалось, будто он, как рыба, дышит водой.
Удодыч всю неделю старательно следил за порядком, зная, что прибираться здесь придется самому, поэтому мусора почти не осталось. Там, где раньше стоял навес с генератором, теперь торчала косо воткнутая в землю саперная лопатка. Ее деревянная ручка мокро поблескивала от дождя. Ковырять под дождем каменистую почву не хотелось, но Удодыч хорошо помнил разнос, устроенный ему Становым после того прокола в подмосковном лесу, и потому решил на сей раз сделать все чисто. Основная часть работы осталась позади, за неделю их с Ляшенко никто не обнаружил, так что теперь ему оставалось уничтожить последние следы своего пребывания в этом богом забытом месте.
Он тщательно закопал мокрое черное пятно кострища, набросал повсюду мелких камней, маскируя оставленные антеннами и кольями палатки дырки в земле. Работал он тщательно, не спеша, потому как торопиться ему было некуда. Акцию Удодыч решил осуществить ближе к ночи — для пущего эффекта. Беда кажется вдвое страшнее, когда она приключается в темноте, да и возможность преждевременного обнаружения сводилась к минимуму — можно даже сказать, к нулю. Не то чтобы Удодыч был таким уж законченным душегубом и получал большое удовольствие от того, чем ему приходилось заниматься, но и особых угрызений совести он не испытывал. Пожары, наводнения, землетрясения и прочие стихийные бедствия сплошь и рядом приключаются сами по себе, без вмешательства человека. Одним больше, одним меньше — какая разница? Все, что ни делается — к лучшему; когда погибнут люди, когда многое будет разрушено и безжалостно сметено с лица земли, все снова вспомнят о скромных ребятах из МЧС, которые всегда готовы прийти на помощь и у которых, к сожалению, не хватает финансовых средств, чтобы оказать эту помощь быстро и квалифицированно. Авторитет министерства, и без того высокий, поднимется еще выше, и денег подкинут непременно — хватит и на технику, и на горючее, и на спецсредства, и Становому с Удодычем останется…
Максим Юрьевич Становой был Удодычу больше, чем начальником. Их связывали самые теплые отношения, какие только могут связывать быстро идущего в гору офицера и водителя его служебной машины. Личным водителем Станового Удодыч стал еще в ту пору, когда оба, не щадя живота своего, служили в госбезопасности. Становой, как уже было сказано, сам подбирал людей в свою группу, вот и в Удодыче он разглядел нечто такое, что могло пригодиться ему впоследствии. Обязанности Удодыча в группе Станового были намного шире и доставляли гораздо больше хлопот, нежели в гараже, зато служить под началом Максима Юрьевича оказалось веселее и денежнее. О собственной выгоде Становой в ту пору нисколько не пекся, зато о подчиненных никогда не забывал, и любой из них готов был в лепешку расшибиться для своего любимого шефа. Пристроившись в МЧС, Становой переманил следом за собой Удодыча, и бывший прапорщик ФСБ ни разу об этом не пожалел. Удодыч любил и уважал Станового. Тем не менее, по укоренившейся привычке он никогда не поворачивался к своему шефу спиной и, между прочим, ни разу не видел, чтобы плативший ему взаимностью Становой повернулся спиной к нему, Удодычу. С точки зрения какого-нибудь слезливого романиста, такая дружба, должно быть, выглядела довольно странно, но прагматичному Удодычу подобное положение вещей казалось единственно возможным. Он честно выполнял поручения шефа, а шеф честно платил ему за работу и при этом не драл носа, так чего, спрашивается, ему было еще желать?
Покончив с уборкой, Удодыч посмотрел на часы. Водонепроницаемый хронометр показывал начало третьего пополудни. На плоском стекле дрожали дождевые капли, дробя отражения цифр и стрелок, простой кожаный ремешок разбух от вездесущей влаги. Удодыч протер лезвие саперной лопатки пучком жесткой травы и вложил лопатку в висевший на поясе брезентовый чехол.
Он сходил к тайнику в пещере, вынул оттуда рюкзак и затолкал в него все лишнее, оставив на ремне только нож, пистолет и фонарик. Помимо инструментов, в рюкзаке лежали чертежи Ляшенко, которые Удодыч не рискнул оставлять в тайнике. Внутри пещерки было сухо и, казалось, намного теплее, чем снаружи, но из-за чертовых ящиков места там почти не осталось, и Удодыч, пятясь и бормоча ругательства, вынужден был выбраться из укрытия под дождь.
Вход в тайник он завалил камнями — тоже, между прочим, пришлось повозиться. Камни были тяжелые, угловатые, мокрые и не слишком чистые, так что к концу этой операции Удодыч вымазался, как черт, целый день окунавший грешников в кипящую смолу.
Покончив с этим делом, Удодыч вернулся к своей плотине и забрался под заранее присмотренный скалистый выступ, напоминавший козырек над крыльцом подъезда в многоквартирном доме. Гроза кончилась, ветра почти не было, но дождь валил сплошной стеной, но если прижаться спиной к скале, брызги долетали только до носков ботинок. Ботинки все равно промокли насквозь, так что в этом плане терять Удодычу было нечего. Он снял со спины рюкзак, уселся под выступом по-турецки, вынул сигареты и закурил, жалея лишь о том, что нельзя развести костерок. В общем-то, к холоду и сырости он был равнодушен, потому как видывал и не такое, но с костерком было бы веселее. Сидеть в этом, с позволения сказать, укрытии ему предстояло аж до темноты, Удодыч глянул на часы и мысленно чертыхнулся: времени оставалось еще много. Становилось скучно. От нечего делать Удодыч отстегнул клапан рюкзака, развязал тесемки, порылся внутри и вынул оттуда увесистую металлическую коробку, без затей выкрашенную в защитный цвет. Он отложил коробку в сторону и с прежней обстоятельностью завязал рюкзак. Несмотря на свои небольшие размеры, коробка весила добрый килограмм, и тащить ее с собой Удодыч не собирался.
Коробочка была отечественного производства. На одном из ее торцов виднелся серый металлический выступ, вроде шляпки крупного гвоздя. Это был кончик телескопической антенны. Удодыч без всякой надобности выдвинул антенну на всю длину и погладил подушечкой большого пальца красный пластмассовый колпачок, выделявшийся на верхней крышке коробки. Колпачок был заперт на ключик, который лежал у Удодыча в кармане. Отпирать замок и поднимать колпачок Удодыч не стал. Сидеть на камне было холодно и скучно, точных сроков ему никто не назначал, и он чувствовал, что, откинув колпачок, вряд ли сумеет удержаться от искушения нажать на кнопку и разом покончить с этим надоевшим ему делом.
Между тем вода в запруде продолжала подниматься. Удодыч видел, что, если дождь не стихнет, она очень скоро начнет переливаться через край, размывая плотину. Еще немного, и природа сделает все за него, даже заряды не понадобятся. Это было бы, в принципе, неплохо, но Удодыч боялся, что тогда процесс пойдет медленнее и разрушения получатся недостаточно большими. «Рвану, когда польется через край, — решил он, оглаживая красный колпачок. — Или когда стемнеет, одно из двух».
Он убрал антенну, отложил пульт управления в сторонку, подальше от греха, закурил еще одну сигарету и стал для поднятия настроения вспоминать все анекдоты, какие знал. Поначалу дело шло туго, но потом ему вспомнился довольно глупый и очень неприличный анекдот про двух лиц кавказской национальности, уронивших в бане мыло, и неожиданно для себя Удодыч действительно развеселился.
И вот тут, словно иллюстрируя пришедший ему в голову анекдот, в поле зрения Удодыча появилось некое лицо ярко выраженной кавказской национальности. Лицо это поднималось вверх по течению обмелевшего ручья, ведя на поводу мокрую и понурую верховую лошадь. Лица как такового было не разглядеть, из-под низко надвинутого капюшона штормовки виднелись лишь черные щетинистые усы да нависавший над ними крупный кавказский нос. Удодыч разглядел притороченный к седлу брезентовый мешок с лопатой и ломом и понял, зачем сюда явился этот тип, за секунду до того, как вновь прибывший с громкими гортанными выкриками, звучавшими как ругательства, бросился к запруде.
Удодыч поглядел вниз по течению ручья, но там больше никого не было. Тогда он шепотом выругался, раздавил окурок об камень, на котором сидел, встал и начал неторопливо спускаться к запруде, левой рукой нашаривая за пазухой удостоверение сотрудника МЧС, а правой отстегивая клапан висевшей на бедре кобуры.
ГЛАВА 7
Глеб Сиверов раздавил окурок в переполненной пепельнице и посмотрел на часы, хотя в этом не было нужды: он и так видел, что начинает темнеть. В горле у него саднило от табачного дыма, нервы дребезжали, как плохо натянутые струны — вернее, как разлохмаченные бечевки, натянутые вместо струн на гитарный гриф. Время шло к вечеру, а Арчила Гургенидзе все еще не было, и сколько Глеб ни уговаривал себя, что с этим сыном гор все должно быть в порядке, интуиция подсказывала совсем другое.
