Илья Рясной - Цеховики
На пальцах Крота синели три вытатуированных перстня следы былых отсидок. Еще одна татуировка на левой руке символизировала принадлежность хозяина к «отрицаловке» — злостным нарушителям режима в исправительно-трудовых учреждениях. Такие рисунки просто так не накалываются, их зарабатывают лотом, кровью и здоровьем. За них надо отвечать.
Лицо Крота можно охарактеризовать двумя словами — мерзкая морда. Угреватая кожа, сросшиеся кустистые брови, впалые щеки, непропорционально большой, мясистый нос, сплющенный, как у профессионального боксера. Верхнюю губу рассекал страшный шрам, и потому казалось, что Крот все время криво улыбается. Сочетание этой улыбки с наполненным злобой взглядом выглядело жутковато. Три зуба сверкали золотом… С такими субъектами не рекомендуется встречаться в темных переулках. А меня вот угораздило. Если бы не Пашка…
По виду, да, похоже, и по сути Крот был типичным уркой. Притом не из хитрых продувных бестий, всегда знающих свою выгоду, не из виртуозов воров, достигших высот в своем ремесле. Крот принадлежал к числу классических гоп-стопщиков, привыкших орудовать кастетом на большой дороге. Такие и на воле, и в зоне способны подписаться на самые поганые, темные дела и относятся к числу чрезвычайно опасных хищников.
— Ну что, бродяга, поговорим? — спросил Пашка. «Бродяга» на блатном языке означает вор.
— Охота язык напрягать, — буркнул зло Крот.
— Еще как охота. Увяз ты по самые уши.
— Не твоя забота.
— Я о тебе беспокоюсь.
— Если ты, мусор, такой заботливый, иди в детсад спи-ногрызов нянчить.
— И такие грубости от человека, которому ломится покушение на убийство представителя власти. Статья 102 пункт «в»…
— Свежо предание… Ничего ты мне не навесишь.
— Почему?
— Потому что максимум, что вы докажете, это мелкое хулиганство.
— Да? Для раскрутки двести шестая часть третья — особо злостное хулиганство. От трех до семи. Тебе с твоей биографией точно семь будет. Потом еще что-нибудь найдем. Глядишь, и до сто второй доберемся.
— Да? А доказывать как все будешь? Оглянись, мусор, какой год на дворе. Контора нынче не в авторитете, не при козырях. Судья скорее честному бродяге поверит, чем менту. Через трое суток на свободе буду.
— Ты чего, Крот? Газет начитался, и у тебя крыша съехала? Твой дом — тюрьма. И как вчера ты срок мотал, так и сегодня будешь. А Железнодорожный райсуд таким гаврикам всегда по максимуму давал. Даже в условиях нынешнего гуманизма. Сидеть тебе и сидеть. Кроме того, если бы ты просто с нашей конторой связался, было бы на что надеяться. Так ты же на прокурорского следователя полез. Такие дела не прощаются.
— Неинтересно слушать. — Крот демонстративно зевнул, хотя я видел, что последние Пашкины слова достигли цели.
— Теперь тебя опасным рецидивистом признают. Особый режим. Не сахар.
— Ну что ж. Там тоже люди живут.
— Как в песне: я Сибири не боюсь, Сибирь же тоже русская земля.
— Хорошо поешь, опер. Сплясал бы еще. А я похлопаю.
— Спляшу. На твоих костях.
— Чего тебе надо от меня? Чего прикопался?
— Да ничего. Просто ты хотел завалить следователя. Вот я и пытаюсь понять — зачем.
— Никого я не хотел валить.
— А свинцовая труба и финарь тебе для чего?
— Это вы все подбросили.
— Подбросили?
Пашка из сидячего положения врезал Кроту носком ботинка по голени. Крот взвыл и согнулся, держась за ногу.
— Я с тобой по-дружески говорю, а ты выдрючиваешься тут как б… последняя, — кинул Пашка.
— У, волчина, — зашипел Крот, держась за ушибленную Ногу.
— Кто тебе указку дал? Кто заказчик?
— Хрен в кожаном пальто!
Удар по другой голени оказался более болезненным, и Крот повалился на пол, подвывая.
— Я тебя тут замочу, и ни хрена мне не будет! Слишком много на себя взял, Крот.
— Ну, давай, опер, бей! Меня и не такие били! На зоне все срока в «отрицаловке» ходил, а там твои братья похлеще, чем ты, на молотки ставят! Бей! Ни перед кумом, ни перед хозяином не гнулся! Из ШИЗО не вылезал!.. Убьешь? Давай, волчья харя! — Он приподнялся и рванул на груди рубаху, открывая впалую татуированную грудь.
— Да не ори ты так, — махнул рукой Пашка и выразительно зевнул. — Дело говорю — нам лучше сейчас без протокола кое-что обсудить.
— Нечего обсуждать.
— Почему нечего? Рассказал бы, за что того же Новоселова вы завалили.
— Кого?
— Новоселова. Директора комбината бытового обслуживания.
— Тебе, опер, палец в рот не клади. На бегу подметки режешь. Ты на меня еще покушение на папу римского повесь. Сразу полковником станешь.
— Слушай, Крот, чей заказ был, я знаю и без тебя. Мне только убедиться надо. От тебя два слова требуется, которые между нами останутся. И сбережешь себе массу здоровья.
— Отвали, волчина!
— Гордый. Все вы, бродяги, гордые. Скажи, Крот, вот ты по жизни правильный уголовник?
— Правильный.
— А на дешевых фраеров пашешь. Зад им лижешь. Все из-за каких-то денег.
— На каких таких фраеров?
— На торгашей и цеховиков.
— Отвали, ничего не знаю.
— Жадность — страшное дело. За деньги вы торгашам сегодня зад лижете. А завтра у них «петухами» работать подвяжетесь. Или уже работаете, а, Крот?
"Петухами» в тюрьмах именуют пассивных гомиков, для урки это слово — смертельное оскорбление,
— Сука! — Крот вскочил и бросился на Пашку, получил прямой, точный боксерский удар и устроился на стуле, хватая ртом воздух. Пару минут мы смотрели, как он приходил в себя.
— Я тебя, опер, замочу… Посидишь, сука, на моем пере. Я тебя запомнил.
— Испугал-то как. Я весь в смятении. Можно прощения попрошу, а? Хочешь, даже на брюхе перед тобой поползаю?
Пашка подошел к Кроту и резким движением выбил из-под него стул, потом склонился над уголовником.
— Когда ты выйдешь, если выйдешь вообще, я внуков буду нянчить.
— Свидимся. Из-под любого замка выйду.
— Надоели вы. Сколько лет работаю — а все одно и то же. Угрозы какие-то. Крики… Крот, подумай еще. Тебе лучше все сказать.
— Я тебе все, падла, сказал…
Следующим приятным собеседником был Друзь. К моему удивлению, он так и не снял своей кепки с синим плексигласовым козырьком, хотя смотрелся в ней как полный придурок. Он весь состоял из квадратов. Квадратные плечи, квадратный лоб, квадратная челюсть. Даже глаза — и те квадратные. По разговору и замашкам — тоже урка, правда, несколько другого, чем Крот, розлива.
— Начальники, я же ничего не хотел плохого… Я же никого даже не ударил. Может, все-таки решим по-хорошему?
— Не зуди.
— У меня тугрики есть. Три… нет, пять тысяч. Хватит? Ладно, семь косарей — и по рукам… Ну, извините. Я же просто так финарь вынул. Начальник, я не хотел вас резать… Ну, извините.
— Бог простит.
— Ну, чего вам стоит? Не надо заявы… Мне нельзя в тюрьму… Нельзя. — Он всхлипнул, и по квадратному лицу поползла слеза.
— Почему нельзя?
— У меня мама больная. Сердце. Я жениться собрался… Мне нельзя в тюрьму. Пожалейте, начальник.
Пашка усмехнулся.
— Десять штук, да? «Волгу» купить можно. По корешам пойду, в долги влезу, но отдам… Нельзя в тюрьму мне. Мать Не выдержит.
— Не суетись под клиентом, Знаток. Давай лучше сыграем в телешоу «Что? Где? Когда?». Не для протокола. Просто на интерес. Тебе минута на размышление. Блиц. Два вопроса. Первый — за что отправили на тот свет Новоселова?
— Что? Да вы чего? Я ни про какого Новоселова не знаю.
— Та-ак. Товарищ не понимает… Ладно, пропустили, к этим баранам мы еще вернемся. Вопрос номер два — кто вас надоумил завалить вглухую следователя?
— Что? В какую глухую? Ничего не знаю. Просто спросили закурить.
— С кастетами и финкой. Кстати, финка не твоя? Может, подбросили?
— Моя. А куда сегодня без финки? Вон сопляки как распустились. Где я живу, без финки не пройдешь. Но никого мы вглухую делать не собирались…
— Ответ неверный. Приз уходит к телезрителям… Дурак ты, Знаток. Лучше тебе язык немного развязать. Иначе куковать тебе лет десять на нарах. Я все сделаю, чтобы добрую половину Уголовного кодекса тебе приклеить.
— Начальник, ну я же ничего не знаю. Я честно говорю — не хотели мы гражданина следователя обижать. Если бы я знал, за сто километров его бы обошел. Ну, извините. Свою цену назовите…
— А, ты еще и статью о даче взятки хочешь…
— Не хочу в тюрьму! Мама на кого останется?.. У меня больше никого нет… Ну, простите…
— Продолжаем игру. Еще минута. И еще два вопроса. Вопрос номер один: вспомни, как вы следователя на краденом «жигуле» хотели переехать.
— Что? На каком «жигуле»? Вы чего, начальники? Как переехать?
— Не помнишь?
Пашка поднялся и вышел из кабинета. Через минуту он вернулся с местным оперативником и тонкой папкой. Из папки он вытащил фотографию четкого отпечатка пальца и обратился к оперативнику:
