Платон Обухов - Спарринг со смертью
Деньги в этой сфере вращались очень неплохие, и это на фоне все повышающегося спроса на отечественную порнопродукцию.
Сунув руки в карманы, Казбек медленно брел по улице. Столичная Москва вызывала в нем особое чувство. Екатеринбург тоже был немалым городом. Но по сравнению с Москвой он все же был провинцией.
Москва обладала иным, ни с чем не сравнимым качеством… Адутов шел и всем своим существом ощущал, насколько больше здесь всякого рода возможностей… Если бы только он мог расставить свои сети… Но он прекрасно знал, что город давно и жестко поделен и что даже сборщиков пустых бутылок контролируют, собирая с них дань. И малейшая попытка вмешательства в эти дела будет немедленно пресечена.
„Екатеринбург — это все, что мне реально светит. Может, потом я сумею перебраться в Москву… но сейчас мне рано даже мечтать об этом“, — уныло подумал Адутов. И тут же взбодрился, заметив проходящую мимо симпатичную девушку. Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, и настроение у него улучшилось. Он вновь ощутил себя завоевателем, который может добиться в этом городе успеха.
Не грех и помечтать… На большее он замахиваться не мог — он вовсе не желал, чтобы ему открутили голову.
Но что-то помельче вполне можно провернуть. Чтобы кровь поиграла.
…У магазина „Польская мода“ шла бойкая торговля цветами, мороженым, помидорами и апельсинами, а также печатной продукцией: книгами, газетами, журналами.
От нечего делать Казбек заглянул внутрь… В магазине женщины концентрировались у отдела бижутерии, какие-то туркмены примеряли кожаные пальто. Повсюду люди, люди, люди. „Взять бы автомат, да и расшмалять их всех, волков“, — подумал качок. Подобные злобные мысли время от времени посещали его при виде большого скопления людей. Он и сам не понимал, откуда это берется. Но когда он разглядывал снующих людей и представлял, как, подкошенные автоматными очередями, они падают, истекая кровью и пытаясь с выпученными глазами увернуться от пуль, он испытывал нечто похожее на оргазм. Граница между фантазией и реальностью стиралась в сумеречном сознании бандита…
Он задержался перед пунктом обмена валюты на первом этаже универмага. Рядом крутились двое карманников — Казбек сразу вычислил их наметанным глазом. Заметил он и пару женщин, предлагавших обменять валюту по чуть более выгодному курсу. В общем, обычная картина.
Адутов прищурился. В голове у него созревал план. Впрочем, он не отличался долгим переходом от слов к делу. Особенно когда речь шла о насилии или наживе.
Он нащупал в кармане деньги, вытащил сотню долларов и подошел к одной из женщин.
— Поменяешь? — вполголоса осведомился он.
Выхватив из рук Адутова американскую купюру, женщина мгновенно отсчитала рубли. Он выгадал на более благоприятном курсе около двух долларов. Но самое главное — ему хватило мгновения, чтобы краем глаза заглянуть в бумажник женщины. В нем должно были уместиться несколько тысяч.
Адутов отошел в сторону и сделал вид, будто внимательно изучает отдел мужских головных уборов. Он даже попросил дорогую клетчатую кепку и примерил ее перед зеркалом. „Если у первой дуры в бумажнике столько денег, значит, у второй их должно быть не меньше. Надо только выяснить, есть ли у нее охрана“, — соображал Казбек.
…Через полтора часа вторая женщина, посмотрев по сторонам, двинулась к выходу. Казбек вышел следом.
Женщина не проявляла признаков беспокойства — не озиралась, не нервничала. Характерного крепыша с оттопыренными руками рядом с ней не было. Она спокойно проследовала в метро. Глядя на нее, невозможно было представить, что она тащит в кошельке значительную сумму денег. До Казбека дошло: она потому и была так уверена в себе, что ничем не выделялась, вела себя скромно, пользовалась метро… „Поразительная концепция! — восхитился качок. — Сколько таких вот „серых мышей“ путешествует по Москве при деньгах и с ценностями!“
Через две-три остановки женщина вышла из вагона и направилась к эскалатору.
Вскоре она уже входила в подъезд пятиэтажного обшарпанного дома. Адутов, проскользнув за ней в темный проем подъезда, выхватил из-за пазухи кусок трубы, обмотанный пестрым целлофановым пакетом, и ударил женщину по темени. Он аккуратно подхватил ее, опуская на пол, чтобы она несильно ударилась и не наделала лишнего шума. Распотрошив сумочку и карманы пальто валютчицы, он выбежал на улицу. Через двадцать минут он ехал на метро в сторону центра. В его бумажнике прибавилось дензнаков на сумму в шесть с половиной тысяч долларов.
Настроение у екатеринбургского бандита было лучезарным.
— Только не потеряйте, — шепнула Вера, передавая деньги Ефремову.
— Вы плохо думаете обо мне. — Художник даже обиделся.
— Да нет… я не в том смысле. Я понимаю, как Виктору плохо и как ему нужны эти деньги. Не знаю, как все случилось, но очень хочется, чтобы эти деньги помогли Виктору… — По ее щекам потекли слезы. — Я знаю, что это не закончится ничем хорошим ни для меня, ни для моих детей… Все, что было хорошего в нашей жизни, уже прошло… безвозвратно… Но лишь бы все как-то закончилось для него… Больше я ничего не хочу!!! — Маленький белый платочек был не в силах остановить ее слез.
Билет до Сочи на утренний рейс уже лежал у Ефремова в кармане. Все, что ему оставалось, это забежать по пути к знакомому искусствоведу, видному художественному критику Аркадию Пугачеву, и оставить у него конверт со слайдами своих последних картин и витражей.
Ефремов досадовал, что так затянул с изготовлением слайдов. По-хорошему их следовало бы вручить Пугачеву две недели назад… Но как-то так получилось, что разные мелкие дела вынуждали Ефремова все откладывать и откладывать. Хотя он знал, что на основании этих слайдов Пугачев будет принимать решение о включении его картин в экспозицию большой выставки, которую он планировал устроить в Москве, затем перевезти в Петербург и после этого организовать турне по Европе. Было запланировано в завершение показать выставку в Нью-Йорке, Бостоне, Детройте и Хьюстоне.
Пугачев был пунктуальным человеком, и необязательность в любых ее проявлениях шокировала и отталкивала его. Но Ефремов надеялся, что его произведения все-таки понравятся критику. Художник был знаком с рядом картин, отобранных для выставки. Он был уверен, что его собственные работы не только не уступают, но и превосходят их.
Такси повезло художника в аэропорт. Дом Пугачева был расположен очень удобно — на Ленинском проспекте. Не надо никуда сворачивать. Ефремов рассчитал время так, что в запасе у него было как минимум полчаса.
Он выскочил из машины и побежал к подъезду, перепрыгивая через холодные лужи.
Казбек Адутов проснулся рано — хотелось еще раз прогуляться по Москве перед отъездом домой. Он стоял возле обочины и курил „Мальборо“. Он видел, как из такси выскочил прилично одетый господин интеллигентного вида и торопливо направился к подъезду. Он был один. В машине, кроме шофера, тоже никого не было. В этот ранний час на улице было пустынно.
План действий сложился мгновенно. Мужчина очень спешил, он почти бежал и, значит, не был расположен осматриваться по сторонам. Ему надо было как можно быстрее добежать до квартиры, где его кто-то ждал. Догнав в подъезде мужчину, он ударил его все той же трубой по голове.
Он сам не понимал, почему этот субъект привлек его внимание. Обыкновенный интеллигент… а ведь известно, что денег у интеллигентов не водится…
Мужчина обмяк и рухнул на пол. Из рук у него выпал пакет. Осмотрев содержимое, Адутов издал вздох разочарования. В пакете были какие-то слайды.
Он нагнулся над мужчиной и перевернул его. Спешный обыск карманов — и в руки Адутова лег увесистый сверток. Он разодрал бумагу, и глаза екатеринбуржца засверкали. В свертке были деньги, очень много денег… Не пересчитывая, Казбек опрометью бросился из подъезда.
Нина стояла в зале аэропорта Адлера, прижимая к груди цветы — три условленные белые и четыре красные розы, и до рези в глазах всматривалась в поток авиапассажиров, устремляющихся к выходу.
Она не знала человека, который должен был подойти к ней. Она всматривалась в лица тех пассажиров, которые никуда не спешили и искали кого-то взглядом. Но все они, оказывается, хотели нанять такси либо ждали своих знакомых…
У Нины замирало сердце, она старалась держать цветы так, чтобы они были на виду… Но прошли все пассажиры рейса из Москвы… Уже потянулись люди, прилетевшие из Петербурга… Никто не подходил к ней.
Нина встрепенулась, заметив устремившегося к ней невысокого, заплывшего жиром мужчину лет сорока. Толстяк остановился в метре от нее, скользнул взглядом по ее розам.
— Привет. Как ты сама?
— Все в порядке. Вы приехали?
— Как видишь… Ну что ж, пошли… — Он взял ее за руку, и они направились к выходу. — Где ты живешь?
