Платон Обухов - Спарринг со смертью
— Конечно, я помогу тебе, — просто сказала Нина, внимательно выслушав его.
Реакция Лены была другой.
— Значит, ты мне сказал неправду?
— Пришлось, — признался он. — Теперь ты знаешь все как есть. Ты в беде, я в беде, Нина вообще побывала в аду. — Он повернулся к Нине: — Я хочу знать, почему ты решила помочь мне?
— Потому что ты нуждаешься в помощи…
— Разве мало таких, кто нуждается в помощи?! Но которым никто и не думает помогать?!
— Конечно. — Нина ударила маленьким кулачком себя в грудь. — Я как раз одна из них. Могу надеяться только на себя. Господи, как бы хотелось, чтобы кто-то оказал мне хотя бы малейшее содействие… но, нет, этого не происходит. — Нина взяла его за руку. — Послушай, давай больше не будем об этом. Говори, что я должна для тебя сделать, и я постараюсь. — Нина вздохнула: — Люди произносят слишком много слов, но так мало делают друг для друга реального…
„Рыпнется, сверну шею, — решил Быков. — А скорее всего не посмеет. Да и зачем ей дергаться?“
— Только дружку своему ничего не говори.
Быков был потрясен до глубины души. В его нынешнем положении мало кто был бы готов протянуть ему руку. А эта маленькая проститутка, жизнь у которой по большому счету представляла собой непрекращающийся кошмар, вдруг произносила такие искренние, сочувствующие слова…
„Может, это оттого, что она — грузинка?! — подумал Быков. — У грузин несколько иные понятия… Впрочем, пока она еще ничего не сделала…“
Сердце Быкова сдавило мрачное предчувствие, что из этого ровным счетом ничего не выйдет.
Турция была близко… Какая-то пара часов лета на самолете или ненамного больше — езды на автомобиле… Пока он мог думать об этом, строить планы. Но Быков отлично понимал, насколько все это на самом деле хрупко. Всего один неловкий или плохо просчитанный шаг — и конец.
Через двадцать минут он звонил в Москву.
— Олег? — Трубку сняли только после двадцатого или тридцатого гудка, но Быков знал, что это было нормальным явлением, и не волновался. — Привет. Это Виктор. Боксер.
— А, привет… — Голос художника звучал несколько отрешенно. Видимо, он оторвал его от работы. — Как там мои витражи и роспись? Радуют глаз?
Олег Ефремов сделал на даче Быкова большой витраж в средневековом французском стиле. Художник замечательно справился с работой, и Быков не пожалел, что обратился к нему. Они познакомились. Олег произвел на Быкова благоприятное впечатление. Ушедший в творчество, чуть-чуть не от мира сего, глубоко порядочный и выдержанный. Быков долго думал, к кому он мог бы обратиться со своим более чем деликатным поручением, и решил, что Олег Ефремов — лучшая кандидатура.
— Олег, ты, наверное, устал от дел… Как ты отнесся бы к идее небольшого творческого отпуска? Желаешь прокатиться в Сочи?
— Извини… я действительно сильно занят.
Быков терпеливо повторил свое предложение.
— Поезжай ко мне домой, моя жена даст тебе деньги… Купишь на них билет и прилетишь сюда. Ну что?
— Звучит заманчиво, — вздохнул Ефремов. — Возьму с собой мольберт и побольше красок, займусь этюдами… Я давно не писал море. — Он принялся увлеченно рассказывать о своих творческих планах. Да, этот Олег был действительно не от мира сего… Точнее, он жил в мире искусства и с трудом совершал временные переходы в мир реальности. Но то, что происходящее в реальной жизни мало интересовало художника, было только на руку Быкову.
В конце разговора Быков сообщил, что в Сочи Ефремова встретит девушка с букетом из семи роз, трех белых и четырех красных. Именно ее он должен высматривать в шеренге встречающих.
— Три белые и четыре красные розы. Это прибавляет романтики, — отозвался художник.
— Да, это я! — нетерпеливо откликнулся Чижиков.
— Привет, Эдуард, это Виктор… боксер. Я могу с тобой поговорить?
— Ты?! Виктор?! — По тому, как произнес его имя Чижиков, стало ясно: знает!
— Именно. Так я могу с тобой поговорить?
— О чем нам беседовать?! Ты позвонил совсем не вовремя. Я только что из заповедника, охотился с друзьями из Японии… Ты можешь позвонить в другое время?!
— Эдик, послушай меня. Очень внимательно. Как ты понимаешь, я на свободе, коль скоро я тебе звоню. И руки у меня не в наручниках.
— Зачем же так, Витя…
— Затем! Мне нужны мои деньги. Все просто — я подошлю к тебе человека, а он отдаст тебе расписку и банковскую квитанцию с моей подписью. И не говори мне, что ты не в состоянии этого сделать!
— Витя, сейчас есть определенные ограничения насчет тебя и твоих вкладов…
— Не вынуждай меня говорить резкости! Насколько я вижу, тебе все известно обо мне. Так что сделай выводы. Обманешь — смертный приговор тебе обеспечен…
— Хорошо. — Голос Чижикова звучал без обычной надменности. — Но после этого оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы наши дороги снова пересекались!
— Именно над этим я и работаю, — мрачно посулил Быков.
— Мне звонил приятель из Москвы, спрашивал, не могу ли я съездить к нему. — Боков напряженно глядел на Мамина.
— А что такое? — Мамин катал между пальцев незажженную сигарету, словно разравнивая ее. После этого она курилась легче и дым был вкуснее.
— Надо наши киношки свозить. Он посмотрит, даст совет в художественном плане, а кроме того, может, что и закупит.
— Вот как… — протянул Мамин. — Значит, тебе надо тащиться в первопрестольную. Один поедешь?
— Честно говоря, я подумал насчет Казбека Адутова. С ним мне будет спокойно.
Казбек был настоящей гориллой, и не мудрено, что режиссер порнофильмов испытывал к нему слабость.
— Что это за человек? Я его знаю?
— Вряд ли. Вовка Батон. Он держит свою порностудию. Неплохо имеет.
— Хорошо, двигайтесь. Только смотрите, без выкрутасов и не кутите.
Боков улыбнулся. Выпить он любил. Мама не позволял ему надираться, но там, в далеком далеке, какие только возможности не открываются перед человеком.
„Зачем мне понадобилась записная книжка, когда я несся к Ирине Алмазовой заниматься любовью?! Но так или иначе, с тех пор она лежит в кармане, и без нее мне пришлось бы туго“, — думал Виктор Быков, набирая номер Андрея Чехова.
Конечно, он мог бы поручить собрать все деньги одному человеку. И тем самым сэкономить на билетах, да и упростить всю операцию… Но внутреннее чувство подсказывало Быкову, что недопустимо класть все яйца в одну корзину. Пусть это обойдется дороже, пусть так будет сложнее — но надежнее поручить доставку денег двум курьерам.
— Андрей, это твой тренер, Виктор. — К счастью, Чехов был дома.
— Да… слушаю!
— Ты в курсе того, что произошло, Андрей?
— Я… Мне до сих пор трудно поверить в это!
„Еще бы! — подумал Быков. — Ты ведь был лучшим моим учеником… под моим руководством у тебя все получалось… мы строили такие грандиозные планы… у нас была общая цель — сияющие золотом медали, и мы уверенно шли к ее осуществлению. Конечно, тебе трудно поверить в то, что ничего этого уже не будет!“
— Ты и не должен верить в это. Произошла ужасная вещь… Я стал жертвой заговора, одной стороной которого является мафия, а другой, страшно сказать, — милиция. И они обе пытаются стереть меня в порошок. Навесить чужие грехи, дела, к которым я не имею отношения. На их стороне — могущество власти, а на моей — слабая надежда на то, что правда, несмотря ни на что, восторжествует. Ты понял меня, Андрей?
— Да… плохо, что мы не знаем истинного положения… А я-то думал… — До слуха Быкова донесся судорожный вздох Чехова.
— Я как раз занимаюсь тем, что борюсь за восстановление истины. Борюсь всеми доступными мне средствами. Но мне трудно делать это одному… Мне нужны деньги.
— Я сделаю то, что нужно… я готов помочь!
…Через пару минут Быков вышел из телефонной будки, заручившись согласием Чехова приехать к Чижикову, взять у него деньги и доставить их в Сочи, передав в аэропорту молодой девушке, которая будет держать букет из трех белых и четырех красных роз.
— Все, хватит гудеть. Поехали на блатхату. Там у нас девочки, вино… Прикинь — все вокруг джакузи забросано презервативами… повеселимся на славу! — заливался Батон.
Боков встал из-за столика. Он слегка покачивался от обилия выпитого в ресторане, но держался неплохо. Казбек принял меньше, потому как знал, что в любую секунду может начаться дебош.
— Я готов. — На лице Бокова, исполосованном несколькими шрамами, промелькнула сытая ухмылка. Он намеревался испытать сегодня все доступные виды удовольствий и заниматься этим, покуда у него хватит сил. Он повернулся к гориллоподобному напарнику: — Пошли. Сегодня мы гуляем.
В двенадцать часов дня Казбек вышел из блатхаты в состоянии приятной истомы. Он великолепно провел время. Полностью снял стресс. А ведь напряжение, которое он испытывал, было нешуточным. Он старался продемонстрировать хладнокровие всем и каждому, но у него было весьма пакостно на душе, когда москвичи шмонали его, прежде чем провести к Вовке Батону. Все были обвешаны стволами, и не дай Боже ему рыпнуться. Неприятные ощущения. Они привезли на продажу свои фильмы и хотели сдать десяток плешивых картин, где он, а точнее — дарованный ему матерью-природой аппарат, выступал на ведущих ролях.
