Сергей Зверев - Ударный рефлекс
Так что единственным подходящим кандидатом на роль серийного убийцы оставался Владимир Глушков, рубщик мяса Ялтинского рынка. И биография у него была подходящая – две судимости, притом первая, по молодости, как раз за участие в изнасиловании. Да и профессиональный опыт говорил о многом. Но, главное – милицейские технические службы перехватили очень странный телефонный разговор Глушкова с его сестрой, произошедший накануне. Мясник, явно нетрезвый, слезливо рассказывал о какой-то «расчлененке», которую он спрятал, сестра же уговаривала «снять камень с души и во всем признаться». Конечно, прямым доказательством преступления перехваченный телефонный разговор быть не мог. Однако он не мог не насторожить; по мнению Патрикеева, к рубщику мяса следовало присмотреться более внимательно...
...Отложив фотоснимок Глушкова, следователь вновь взглянул на освещенное окно, тускло просвечивавшееся сквозь густую листву сада.
– Так, давайте по порядку, – следователь обернулся к оперативнику, спавшему за рулем. – Образ жизни, работа, знакомые, друзья, родственники, увлечения, страхи, свободное время... алкоголь, женщины. Короче, все, что удалось на этого мясника нарыть.
Сотрудник «наружки» был немногословен. Мол, за клиентом наблюдаем третий день, все его телефонные разговоры фильтруются соответствующими службами, биография изучена вдоль и поперек, все друзья-знакомые так вообще как под увеличительным стеклом. Классический типаж ялтинского базарного мужика, которого если и можно в чем-нибудь обвинить – так это в мелком воровстве и пересортице. Алкоголь потребляет в меру, ситуация с женщинами напряженная... С последней любовницей разошелся, новую пока не подыскал.
– Впрочем, это еще ни о чем не говорит, – завершил сотрудник службы наружного наблюдения свою речь. – Вон, знаменитый маньяк Оноприенко работал инспектором пожарной охраны. А в перерывах между убийствами вел обычную жизнь типичного обывателя...
– Но, в любом случае, времени у нас мало, – Юрий Александрович опустил стекло дверки, подставил ладонь под дождевые капли. – Я так думаю, что этого мясника следует спровоцировать на неосмотрительные шаги. Не подскажешь, кто в этом районе участковый?
Водитель поискал по карманам, протянул визитку. Однако взять ее Патрикеев не успел: в куртке мелодично зазуммерил мобильник. Следователь взглянул на дисплей: звонила Катя Круглова, из Ливадии.
– Что? Встретиться? Очень-очень важное? Конечно, я только «за»! Но сейчас не могу. Давай завтра. От уроков освободят, можешь не сомневаться...
* * *– Надо же, Илюха, – в который уже раз повторил Дима, – не увернулся бы ты вовремя – грохнул бы лучшего другана!
Малиновая планка рассвета застенчиво розовела под ялтинским небом. Теплый утренний ветер нес сквозь оконный проем тонкую горечь ночных цветов. Невидимая во влажной листве птица выводила замысловатые трели.
Илья Корнилов накинул на плечи форменную куртку с надписью «Крымзеленхоз», поднялся с разбитого ящика, служившего тут, в заброшенном доме, табуреткой, подошел к окну, выглянул наружу... Город еще спал. Лишь откуда-то из-за угла доносился ритмичный шелест – это дворник скреб метлой тротуар.
Друзья проговорили всю ночь. Им было о чем вспомнить и что обсудить: события в кафе у фуникулера, побег Корнилова из больницы, Оксану... Однако Дмитрий всякий раз возвращался к своим вчерашним страхам: мол, и как же это он в дождливом полумраке не узнал Илью?! Принял его за того самого маньяка, да еще чуть не угробил обрезком водопроводной трубы...
– Надо было сразу ко мне еще на набережной подойти! – улыбнулся Ковалев чуть виновато. – Навел ты на меня оторопь... Как говорится – у страха глаза велики.
– Ну, я же не знал, пасут тебя менты или нет, – справедливо парировал Илья. – Да и пугать тебя не хотелось, моя физиономия тут на всех стендах «Их разыскивает милиция». Лучше было провести до этого дома. Увернулся-таки от твоего удара... Ладно, все хорошо, что хорошо кончается!
– Все только начинается, – вздохнул Дима. – Оксанка в больнице, и мы с тобой даже не можем ее навестить. Вот что хреново!
– Всему свое время, – прищурился Корнилов. – По крайней мере, в больнице она в безопасности. Встретимся с Оксаной, и очень скоро.
– Хочется верить, – Ковалев поежился в инвалидном кресле. – А вообще что ты теперь собираешься делать?
Илья посуровел – взгляд стал строгим, губы сложились в тонкую линию, руки инстинктивно сжались в кулаки.
– Поймать этого козла... для начала, – с полным осознанием своей правоты произнес он. – А потом – посмотрим.
– И как же ты его ловить собираешься? Сачком, как бабочку?
Ялта постепенно просыпалась. За домами прошелестел первый троллейбус. По улице проехал дребезжащий хлебный фургон. Появились первые прохожие – ялтинцы спешили на работу.
Корнилов несколько минут сидел, подперев подбородок рукой, не отвечая на вопрос друга. У Ильи почти выкристаллизовался план дальнейших действий, однако следовало подобрать нужные слова, чтобы доходчиво изложить его Ковалеву.
– Значит, говоришь, он за тобой уже следил? – напряженно уточнил Корнилов.
– Ага. Когда я на набережной сидел... ну, нищенствовал, – Дима виновато опустил глаза. – Я сразу его срисовал. Он еще за газетный киоск зашел, в тень, чтобы я его не увидел. А я заметил. Я ведь тоже в разведроте служил, если помнишь.
– Кто бы сомневался... Ты наверняка его морду запомнил, когда он Оксанке по голове дал и в «жигуль» ее заволок. Ты ведь свидетель – понимаешь? Ты единственный, кто может его опознать. Он от тебя теперь не отстанет, помяни мое слово!
– Будет за мной охотиться?
– Смотри, – нетерпеливо перебил Корнилов. – Тогда, на Садовой, он просто спихнул тебя вместе с коляской в подземный переход. У него не было времени тобой заниматься. Сунул Оксанку в машину – и уехал. А потом случайно тебя заметил и вспомнил. Внешность у тебя очень приметная. Так что теперь той гниде ничего другого не остается, как попытаться тебя убить. Так вот, Дима, есть у меня один план. Вот, послушай...
План Ильи Корнилова, при всей своей незамысловатости, выглядел безукоризненным. Диме Ковалеву в нем отводилась роль «приманки». Он – единственный человек, который действительно сможет опознать маньяка. И маньяк знает об этом! Значит, рано или поздно будет пытаться избавиться от свидетеля, а уж тем более – беззащитного инвалида, смерть которого наверняка потом спишут на несчастный случай, чтобы не портить милицейскую статистику. Вот и получается, что Диме надо продолжать торчать на набережной, тщательно фильтруя всех, кто хоть как-то походил на того самого человека, который давеча следил за ним. А дальше – незаметно дать сигнал другу, который будет находиться неподалеку.
– А какой сигнал, Илюха? – уточнил Ковалев. – Руку поднять, что ли?
– Газеткой обмахнись, – решил Корнилов.
– Прямо как в шпионских фильмах. Боюсь только, чтобы тебя на набережной не вычислили. Приметный ты слишком.
– Пока не вычислили. Все-таки униформа, да еще с надписью – великая вещь! – Илья хлопнул себя по куртке с логотипом «Крымзеленхоз».
– Можешь меня подождать? – спросил Дима и взялся за рычаги «инвалидки», разворачивая ее в сторону двери.
– Куда ты?
– Никуда не уходи, сиди тут, я скоро! – донесся негромкий возглас.
Корнилов сперва хотел было догнать друга, но в последний момент передумал. Митя – человек бывалый, просто так, за здорово живешь, никуда не уедет. Да и серьезность ситуации явно не способствует легкомысленности поступков...
Ожидать Ковалева пришлось недолго. Когда городские часы на улице Кирова пробили девять утра, во дворе заброшенного дома послышался характерный скрип велосипедных колес, и меньше чем через минуту Дима, с трудом удерживая огромный целлофановый пакет, тяжело и грузно вкатил коляску в комнатку.
– Держи, – отдышавшись, протянул он поклажу Корнилову.
Илья зашелестел целлофаном. В пакете лежали чистые брюки, зеленая камуфляжная кепка, вполне гармонирующая с ведомственной курткой, одноразовое лезвие для бритья, помазок, мыло, пакетик шампуня, очки в толстой роговой оправе...
– А это что такое? – удивился Илья, доставая из свертка нечто темное и лохматое.
– Театральный парик, – втайне гордясь своей расторопностью, прокомментировал Ковалев. – Ты ведь, как я понял, в розыске? Сам говорил, что в ментовской ориентировке написано: «волосы светлые, прямые, коротко стриженные...»
– Где ты это все взял? – удивлению Корнилова не было предела.
– Одежду и обувь – в «секонд-хэнде», тут, за углом. Конечно, в падлу после кого-то шмотки носить, но все же лучше, чем твои, в которых ты из больницы сбежал. Бритвенные принадлежности тебе теперь тоже не помешают... щетина у тебя, как у беглого каторжника.
Илья провел рукой по небритой щеке, и в знак подтверждения хмыкнул.
– Это уж точно... А я ведь и есть беглый.
