Сергей Дышев - Гасильщик (Сборник)
– Я бы охотней согласился на первую половину дела.
– Ты можешь отказаться. Это будет честней. Но в твоей ситуации лучше так не делать… И имей в виду, что скрыться тебе не удастся.
Через пару часов я узнал, что депутату тридцать пять лет, он женат, двое детей школьного возраста, живет на улице Чехова, в парламент ездит на своей «Ауди». Курит, почти не пьет. Занимается плаванием и баскетболом. Кандидат технических наук… Чем больше мне рассказывали о нем, тем подробнее я рисовал в своем воображении человека, над которым судьба занесла меч. Честное слово, мне совершенно не хотелось его убивать. Даже за пятьдесят тысяч долларов.
Вечером меня оставили в покое, заперев для надежности в маленькой комнатушке с душем, туалетом и прочными решетками на окнах. Приглядевшись, я увидел над дверью отверстие, наподобие вентиляционного. Став на стул, заглянул туда и, увидев стеклянный глазок, сердечно помахал рукой. На столе я обнаружил карту Белого дома и окрестностей, а также подробный план улицы Чехова. Мне стало тошно от одного только их вида. Меня подталкивали к пропасти. Я, пограничник, спецназовец, превращался в монстра-киллера. В холодильнике я обнаружил бутылку «Столичной» водки, три бутылки чешского пива, булку, круг колбасы и несколько консервных банок. Мне предлагали напиться. Что я тут же и сделал на радость своим контролерам.
Проспал я как убитый. Наутро молодой охранник принес мне пакет кефира и пару вареных яиц. Потом появился свеженький Бастилин. Руку он мне не подал, видно, опасаясь, что я могу отреагировать неадекватным образом. И правильно сделал.
– Ну, как дела? – поинтересовался Бастилин.
– Два варианта. И оба – на Чехова, возле его дома. Первый. Я встречаю его у машины и говорю, что у меня есть документы, которые его заинтересуют. Я протягиваю пакет, он тянет руку, в этот момент я стреляю. Возможно, если мое лицо внушит доверие, он предложит сесть в машину. Там я его и замочу. Достаточно пистолета… Второй вариант – с крыши, чердака соседнего здания. Он подходит к машине, я стреляю из снайперской винтовки, бросаю ее на месте и сразу ухожу подворотнями. В обоих случаях изменяю внешность, беру запасную куртку.
Бастилин задумался.
– Изберем второй вариант. Ты будешь меньше светиться. Винтовку хорошую тебе подберем… С оптическим прицелом.
Лучше бы он этого не говорил…
Итак, я практически дал согласие. В случае успеха мне обещали пятьдесят тысяч долларов. Я потребовал, как водится в таких случаях, задаток. Бастилин пообещал пять тысяч.
Мне показали портрет «клиента». Я сразу узнал его. Этот человек, кажется, возглавлял какую-то подкомиссию по коррупции. Он требовал завести уголовные дела на несколько фирм, занимающихся экспортом сырья… Что ж, убийца не ищет симпатий. Этой профессии противопоказаны нравственные коллизии. Вот чему приходилось учиться – нравственному очищению. В смысле, очищению от всякой нравственности. Деньги решают все. Тем более с ними я смогу выкупить Светлану. При воспоминании о ней у меня сжалось сердце. Даже убийца имеет право на любовь…
Мы с Вераксой отправились на Чехова. У меня не было удостоверения личности, которое я оставил у Валерки. У Вераксы топорщился карман от пистолета. Я мог бы уйти от него, но что-то удерживало меня от этого шага. Мы вошли в дом, из окна которого я должен был произвести выстрел. Поднялись на последний этаж. Там Веракса довольно скоро открыл отмычкой амбарный замок, мы прошли на чердак. Подъезд депутата располагался как на ладони. До него было не более восьмидесяти метров.
– Ерунда! – сказал я. – Нечего делать… Тем более здесь отличные подворотни. Несколько шагов – и ты в центре. – И я покровительственно похлопал его по плечу. – А что сам не взялся за это дело? Пятьдесят тысяч баксов на дороге не валяются…
Веракса отмолчался. А я не преминул добавить:
– Это тебе не генофонд по камерам отстреливать!
– Ладно, заткнись! Посмотрим еще… А то понтоваться все могут! – вспылил Веракса.
Утихнув, он предложил осмотреть и дом депутата. Вскрыли чердачный замок и там. Но позиция была неудобной, чтобы вести прицельный огонь, пришлось бы высовываться далеко наружу.
На следующее утро меня, с фальшивой бородой и объемной спортивной сумкой, высадили за два квартала до объекта. Поверх кожанки я надел ветровку, пропитанную нашатырем, от нее должен был избавиться после выстрела.
Неторопливо поднялся на последний этаж, открыл замок, прошел на чердак, подпер дверь изнутри доской, стал собирать винтовку: ствол с затвором, магазин, приклад, оптический прицел, глушитель. На все это ушло две минуты. Оставалось еще четверть часа в резерве. Депутат выходил из дома в девять ноль пять. Я приник к прицелу (спасибо Бастилину!), но интересовал меня не подъезд, а соседний дом, то есть дом депутата. Там, на верхотуре, в смысле, на чердаке, я пытался узреть шевеление. Я находился в тени, и меня вряд ли бы кто разглядел из противоположного окна. Наконец на чердаке я увидел силуэт. Человек осторожно подошел к окну, выглянул и тут же ушел в тень. «Очень хорошо!» – подумал я. Теперь все стало на свои места. Я не предсказатель судьбы, но сейчас наверняка знал, что прозвучать должен не один, а как минимум два выстрела. Может быть, три, но это уже чревато для меня.
Хорошая винтовка покоилась в моих руках. Но я не торопился. Пусть даже буду рисковать – я должен быть уверен в каждом своем выстреле. Это правило с Афгана. И хоть сердце колотится, чувствуя опасность, не стану стрелять даже на мгновение раньше. Это почерк профессионала.
Так я себя успокаивал, переводя взгляд с противоположного окна на подъезд.
Наконец появился депутат. Я быстро и тщательно прицелился и выстрелил в ствол дерева в десяти шагах от него. Возможно, он слышал непонятный треск. И тут же я отскочил – и вовремя! Зазвенело стекло, но я успел сделать главное – выстрелить – и уже на поражение. Осторожно выглянув, увидел лишь торчащий ствол.
Меня бросило в жар; голова, будто наполненная горячими опилками, все-таки соображала. Я выбросил ненужную винтовку в вентиляционный люк и спустился вниз. Ничего не подозревавший депутат прогревал машину. Я шел навстречу, вдруг он тронулся и немилосердно забрызгал меня грязной водой из лужи. Вот сволочь, какая черная неблагодарность!
Ноги понесли меня на чердак. Зря, конечно, я рисковал, но ничего не мог поделать. Я должен увериться на все сто.
Веракса лежал навзничь с дырой в голове. Его винтовка была укреплена в жестком станке. Я пригнулся, приник к прицелу. Джон аккуратно нацелил винтовку в то место, где пару минут назад торчала моя голова. Шансов у меня не было, даже если бы у Вераксы дрогнула рука.
– Глупый щенок, урка недоученный! – пробормотал я. – Ты хотел обвести вокруг пальца старого спецназовца…
Мне стало грустно и одновременно гадко. Я закрыл чердак, тихо спустился, стараясь никому не попадаться на глаза, а через пару кварталов избавился от фальшивой бороды… От нее чесалась кожа…
Так я получил относительную свободу. Уходя, я несколько раз оглянулся, останавливался на время, резко менял направление движения, потом прыгнул на эскалатор, смешался в толпе. Я знал, куда поеду – в холодильник, базу хранения продуктов. Мне нужен был Марат, который отмороженный, и его дружбан… Меня осенило, когда я сидел в подвале, что Клюнутый – это тот самый человек, который взял за горло мою бедную Светку.
Из всех человеческих пороков самый скверный – жестокость. Меня, отнюдь не слабого человека, можно походя оскорбить, даже унизить, но я никогда не прибегну к оружию насилия, отмщения, изуверства. Жестокость – самый главный порок еще и потому, что часто последствия ее не оставляют путей назад – настолько непоправим итог.
Я рассчитался с Вераксой сполна за то, что он убил Святозарова, человека, который мог быть моим другом на долгие годы. Даже дураки знают, что дороже всего в нашей жизни – друзья. Это единственное, что не купишь за деньги. Ибо, где начинается расчет, там протухает дружба. Я пристрелил Вераксу потому, что вместо души у него была стая кровавых псов. Он пристрастился к крови, но я оторвал его от источника. Жестокость не может быть возмездием, потому как она – болезнь души. Возмездие – не плод затаенного садизма, это – покаяние на крови.
Я давно иду по краю жизни; то ли судьба, то ли рок, то ли злые силы хотят меня обесчестить – вынуть душу и растоптать, превратив в бестрепетного негодяя, наподобие почившего Вераксы…
Мне оставалось рассчитывать лишь на импровизацию, интуицию, везение.
Человек с примитивным именем Марат должен был ответить на один вопрос: «Где моя девушка Света?» Холодильник находился в пределах десятиминутной езды от Светкиного дома.
На проходной я железным голосом приказал немедленно вызвать Марата, надеясь, конечно, на удачу:
– Эй, парень, скажи Марату, что его срочно ожидает Клюнутый.
