Сергей Зверев - Закон десанта – смерть врагам!
— А все-таки? Кто это? Неужели тебе не интересно? Сильная личность вроде Макса или Уралова? Слабая? Коля Сырко, Мостовой? А как насчет женщин? Ну, о чем-то ведь тебе твое чу-о говорит?
— Что говорит? — не понял Вадим. — Какое еще на хрен чу-о?
— Ну, это я так, для укорота, — смутилась Валюша. — Чувство опасности, неужели непонятно? Ты же дока в области интуиции и распознавания опасности, разве не так? Тебя и в школу взяли не за красивые глаза…
Вадим расхохотался.
— Ну, ты даешь, кнопка! Молчит мое «чу-о», у него свои задачи. Как тебя, например, вывести из этого леса. Проворонили Катю, теперь самим бы не облажаться.
— Половинчатое у тебя чу-о, — задумчиво проговорила Валюша, — слабеет с годами. Вот ты вроде женат был.
Вадим насторожился.
— Ну, был.
— Предположу, на стерве.
— Разумеется.
— Развелся.
— Ну, было дело… Все законно, через ЗАГС.
— Так где же околачивалось твое «чу-о» перед венцом? Водку жрало?
— Это не считается, — запротестовал Вадим, — когда речь заходит о вашем брате, чувство опасности всегда на высоте. Мы изначально обречены на войну полов. И прыгаем через барьеры, потому что природа такая. Волчиц бояться — под венец не ходить. Мала ты еще об этом рассуждать.
— Ага, — разозлилась Валюша, — я только битой быть через день не мала. И в дерьмовые истории влипать не мала. И в лесу замерзать, по трубам ползать, на ветвях под пулями болтаться — в четырнадцать-то неполных… Я вообще не при делах, понимаешь? Ваша школа — вы и отдувайтесь. А я — обычный автобусный заяц. У нас таких в Томске — полгорода. Вот пойду к ним и скажу — отпустите меня, я просто мимо ехала. Как ты думаешь, отпустят?
Вадим растерялся.
— Ну, не знаю. Как-то не производят они на меня впечатления порядочных и совестливых людей. Могут и не убить, не спорю. Но ты видела на третьем этаже лабораторное оборудование? Напичкают препаратами, заколют уколами — маму с папой не вспомнишь. Дурочкой и вернешься в свой Томск. Или в ближайший детдом. Или в Маугли подашься — с волками жить, по-волчьи выть.
Валюша испуганно поежилась.
— Какие ужасные вещи ты говоришь, Кольцов. Хорошо, не пойду я к ним на поклон, обойдутся. Терпеть не могу эти белые халаты, бутылочки, скляночки! Шприц увижу — неделю в шоке…
Вадим сам испугался своих слов. Не пора ли в оракулы? Если подозрения его оправданны, то схваченных людей ожидают крупные неприятности. Не поверила ему Валюша, и правильно сделала: больше всего в этот час его заботило, кто спасся и кто та сука, превратившая группу индивидуумов в марионеток?
Он долго ворочался. Взбудоражен был, чтобы сразу отключиться. Опять воспоминания, будь они неладны. Последняя ночка живо напомнила тот день девятимесячной давности… Злодеев аль-Гамида обложили по всей науке. Дозоры сняли — на каждом направлении. Какой-то крендель, вышедший по малой нужде, заверещал, заметался, но это роли уже не играло. Напичкали свинцом. Проснувшихся боевиков расстреливали, как куропаток. Они выскакивали из землянок и под плотным огнем падали как подкошенные. Тех, что не желали покидать землянки, забрасывали гранатами. И такая стена огня и дыма образовалась, что проворонили горстку «чехов», идущую на прорыв. Выскочили из клубов дыма, поливая из автоматов, — страшные, расхристанные, орущие «Аллах акбар!», пробились через жидкую цепочку десантников, которые, честно говоря, не ждали контратаки. Двоих положили, двоих потеряли, скрылись в лесу. Заполошно вопил комроты, изрыгал проклятья; кто-то кричал, что узнал в одном из беглецов аль-Гамида. Открыли беспорядочный огонь по кустам, где скрылись боевики. Позднее там нашли одного покойника — увы, не аль-Гамида… Трещала голова — так некстати, царил хаос, взрывались мины и гранаты, складированные боевиками в одной из землянок. Каким-то образом удалось Вадиму в этой неразберихе собрать десантников из своего взвода, броситься вдогонку…
Этот марш-бросок ему вовек не забыть. Кто-то из солдат на пересеченной местности сразу отстал, другие терялись во время марша — немудрено пропасть в такой мешанине камней и бурелома. Их оставалось человек восемь, не больше. Кольцов кричал, чтобы не валили кучей, рассыпались и не спускали глаз с «ведущего», которым был он сам. Слава богу, следы на снегу отпечатались отчетливо. Виднелись капли крови — кто-то из боевиков был ранен. Местность делалась сложнее, скорость падала. Сепаратисты уходили в горы — десантники упорно висели на хвосте. Переправились через незамерзающий ручей, какое-то время шли по разлому, затем выбрались на поверхность…
Их поджидали на склоне, в узком «бутылочном горлышке». Открытая местность. Вадим почувствовал беспокойство, но двое или трое бойцов уже обогнали его, выбежали на открытое пространство. Он заметил, как шевельнулось тело в чаще на обратной стороне низины, что-то крикнул, толкнул Шурку Локтева, повалился сам. И тут же ливень свинца накрыл десантников…
Кольцов очнулся в восемь утра — часы на руке призывно пискнули. Рассветный полумрак сочился из расщелины. За стенами пещеры привычно дуло, накрапывал дождик — задумчиво и мягко шуршал по камням. Валюша разоспалась — пушкой не поднять. Вадим снял с себя ее руку, затем ногу и отправился ползком к выходу.
Выбравшись из-за куцего деревца, он обнаружил крайне далекую от идиллии картину. Определенно не страна Аркадия пастушьей безмятежности. Небо, затянутое тучами, дождик. Золотых куполов на горизонте не видно — со всех сторон равнодушно взирает тайга: черная, одетая в хвойные меха. Шевелились кусты на каменистом обрыве — дул порывистый ветерок. В пересохшем русле беспорядочно громоздились камни — от валунов до впрессованного в сохнувший ил галечника. В стороне от канализационного стока, на том берегу, — глинистый откос, размытый дождями. Кустарник на обрыве выпустил корни — с очередной осыпью сползет вниз, а если и не сползет, то застрянет на откосе, выпустив «растяжки».
Дрогнула ветка: белка, махнув хвостом, пробежала по стволу. Кто тут может обитать, кроме этой белки? Птицы, змеи, бурундуки? Вряд ли в огороженной зоне имеется живность покрупнее — откуда ей тут взяться? Не заповедник.
Он вернулся в пещеру. Валюша сидела на лапнике в позе турецкого гражданина и чесала спутанные волосы. Она монотонно раскачивалась и, похоже, занималась мысленным составлением некролога. Вадим подполз поближе, лег на бок и с интересом уставился на ее мордашку. Девчонка была симпатичной и забавной даже в своем нынешнем полусонном, полуобморочном состоянии.
— Я спать хочу, — не очень уверенно заявила Валюша.
— А кто не давал?
— Я спать хочу, — тупо повторила девочка. — Я есть хочу, пить хочу, я писать хочу, я домой… — в глазах проплыло что-то осмысленное, — нет, домой я не хочу. У меня нет дома. Я согреться хочу. Но больше всего я хочу есть.
— Понятно, — кивнул Вадим, — мне тоже кушать хочется. Смотри фокус, — он перевернулся на спину, забрался в самый дальний карман своей потертой куртки и достал что-то сплющенное, слипшееся, с инструкцией на ломаном русском: «Обертку вскрыть, орешки съесть». — Держи, Валюша, и скажи спасибо той белке, что принесла. По-тихому сжуй, чтобы я не догадался.
Еще вчера, за минуту до побега с ротонды, он вломился в свою «спальню», выдернул сумку из-под кровати и вместо того чтобы взять курево, выхватил этот пакетик (сдачи не было в привокзальном буфете). Что-то неосознанное толкнуло. Пусть странная, но еда. А курево лежало на самом дне, он не стал тратить секунды — выберемся, брошу, решил Вадим. А не выберемся — зачем оно вообще нужно?
— Какой ты по-о-одлый… — зажмурившись, простонала Валюша. Распахнула глаза, выхватила пакетик с арахисом, вцепилась зубами, разрывая обертку. Вадим отвернулся. Продолжал говорить, обращаясь к заросшему плесенью своду:
— Другой еды нет, подруга. И перспектив никаких. Проживем этот день, не найдем жратвы — сдадимся на милость победителей. Бежать все равно некуда; по моим прикидкам, площадь этого «заказника» километров шесть максимум, — грубо говоря, квадрат со сторонами два-три километра. Или меньше. Можно поиграть в кошки-мышки — но быстро наиграемся, ты сама не глупенькая, понимаешь.
— Послушай, Кольцов, — оживая на глазах, прочавкала Валюша, — а я бы охотно прожила с тобой долго и счастливо. Зачем нам…
— Не знаю, как насчет счастья, но умрем мы с тобой в один день, — вздохнул Вадим. — Я даже догадываюсь, в какой. А чтобы этого не случилось, слушайся меня беспрекословно. Для начала найдем сухое теплое помещение. Желательно с двумя выходами. Затем начнем портить отношения с местными…
Конкретизировать не пришлось. «Веди меня, о, мой Сусанин», — покорилась судьбе Валюша, и Вадим увел ее со стоянки первобытного человека. Плутать по лесу в светлое время суток было равносильно детоубийству. Он собирался повторно воспользоваться канализацией. Люди с автоматами в руках не объявились. Беглецы перелезли каменную гряду, вскарабкались, буксуя, на откос и спустились к желобу. Вернулось вчерашнее чувство незащищенности. И полная неясность, претендующая на роль жупела… Мертвую Рухляду унесли — слава Богу, не полные сволочи. Или для отчетности?.. До вчерашнего отворота к ветке на ротонду они двигались недолго — минут пятнадцать. «По лесу за десять дошли бы», — подумал Вадим, высвечивая дорогу фонарем. До очередного поворота карабкались минут пять. Ответвление состояло из нескольких параллельных трубопроводов, перегороженных решеткой. Непонятная какая-то система. Стоило ли рисковать? Чем больше премудростей наворочено, тем больше шансов встретить на обратном конце парней с автоматами. Вадим упрямо карабкался дальше. Метров сто вообще никаких отгибов не было — ровная труба с ржавой «живописью». Затем он нашел то, что хотел: обросший столетними экскрементами канал нормальных человеческих размеров.
