Сергей Зверев - Талисман десанта
– Осторожно, а то сейчас как выскочит Алибаба и сорок его душманов.
Десантники не стали спускаться по тропе, а, наоборот, поднялись вверх по горе, чтобы найти для себя лучшую позицию. Прямо над привязанными лошадьми они прижались к скальному выступу и стали осматривать местность, мысленно пытаясь представить, откуда могут появиться хозяева лошадей.
– Предлагаю, кто бы это ни был – талибы или мирные афганцы, – позаимствовать у них этих кляч, – прошептал Батяня.
– Я всеми руками – «за».
– Если это крестьяне, просто купим. Бабки у меня за пазухой, просоленные, но ничего – сойдут.
– А если это боевики – придется реквизировать, – поддержал предложение капитан Столяров.
Десантники ждали в засаде. Животные мирно пофыркивали, хвостами отгоняли мошек. Их хозяева что-то все не появлялись.
– У нас нет времени тут рассиживаться, – сказал Батяня. – Я спускаюсь, а ты прикрывай, если что. В общем, предлагаю просто свистнуть.
– Давай, Батяня, – одобрил Столяров.
Крадучись, майор Лавров спустился к лошадям. Осторожно осмотрел, что было на них, и чуть не вскрикнул от радости. В мешках обнаружилась еда, вода, патроны для «АКМ», и главное – не было ничего похожего на взрывчатку.
Батяня махнул рукой Валере, чтобы тот тоже спускался.
– Ты это, – начал было Лавров, – случайно в селении никакую старую лампу или кувшин не тер?
– Чего? – не понял капитан Столяров.
– Смотри, опять этот «джинн».
К бурдюку с водой была приколота записка: «Жизнь».
– Батяня, думаешь, это все нам?
– Рассуждать нам некогда – поехали.
Русские десантники вскочили на лошадей, и пока могли держаться в седле, пока усталость их окончательно не одолела, ехали намеченным маршрутом. Спать в седле, как древние монгольские воины, они, к сожалению, не умели.
22
Мустафа-Шурави сидел у разложенного костра в одиночестве. Он попросил своего верного Абу-Бакра, чтобы никто его уже не беспокоил. Воины гор расположились возле большого огня, от которого, впрочем, теперь уже оставались одни только тлеющие угли. Большинство горных воинов уже спали. Дружный храп отражался от скалы. Бодрствовали только караульные, расставленные по периметру места ночлега.
– Иди спать, Абу-Бакр, – сказал Мустафа своему помощнику.
Тот сидел на камне, укутавшись в чатор, и делал вид, что считает звезды, а сам тем временем посматривал в сторону своего командира.
– Я немного поразмышляю и тоже лягу.
– Хорошо, командир.
Абу-Бакр направился к спящим под открытым небом боевикам и лег рядом.
Мустафа-Шурави нащупал в кармане гильзу от русской снайперской винтовки. В свете костра он внимательно рассмотрел ее – ободки, оттиск бойка. Достал из рюкзака резную шкатулку, открыл ее маленьким ключиком и положил в нее гильзу. Затем принялся рассматривать вещи из шкатулки – там была афганская потемневшая монета, пожелтевшее письмо, написанное женским почерком, старая черно-белая фотография, на которой был изображен он сам – молодой, улыбающийся лейтенант Советской армии в десантной форме. Он обнимал за талию обаятельную русоволосую девушку. На обороте фотографии синими чернилами кругленьким почерком с завитушками было написано: «Набережные Челны, 1985 год. Я с мужем». Мустафа-Шурави медленно, как всегда это делал, букву за буквой прочитал надпись.
Горящее полено треснуло, выпустив в небо фонтан искр. Ветра совсем не было. Кругом лишь темнели молчаливые горы. Не отводя взгляда от костра, полевой командир смотрел на красный огонь.
* * *– Ну раз уж нам пришлось ехать вместе, то меня Андреем зовут, – весело представился лейтенант.
– А я – Мустафа.
– Узбек или казах?
– Татарин, с Набережных Челнов.
– Значит, на твоем земляке чертыхаемся.
– Да, – улыбнулся Мустафа.
Военный «КамАЗ», в котором находилось два десятка десантников, в составе колонны машин направлялся из Кандагара в Кабул.
– Вот из этого города, – Мустафа достал фотографию, где он был изображен со своей женой на фоне широкой реки.
– А девушка тоже из этого города? – поинтересовался Андрей.
– Да, это моя жена. Наташа.
– Так ты успел и жениться?
– Она русская, а я татарин. Многонациональная семья из многонационального города. Будете в Набережных Челнах, заходите к нам в гости.
– Закончим здесь все наши дела, обязательно приеду и посмотрю на родину этих грузовиков. Ведь столько километров я на них уже откатал…
Снаружи металлического кунга, где ехали десантники, глухо ухнуло. Автомобиль резко остановился. Десантники спешно покинули его и залегли на обочине дороги.
Головная и замыкающая машины полыхали. Затем вспыхнули вторая и третья. Русские солдаты выскакивали из автомобилей; некоторые тут же падали, скошенные выстрелами моджахедов. С горы без умолку строчил крупнокалиберный пулемет. Его пули уже прошили кабину автомобиля, в котором ехали Андрей и Мустафа. Затем «вскрыли» кунг.
В первые секунды боя царила невообразимая суматоха, а потом все-таки сработал инстинкт самосохранения и навыки, полученные во время боевой подготовки.
– Огонь! – что есть силы закричал Андрей.
Он принялся стрелять, ориентируясь на слух. Затем заметил далекие вспышки выстрелов и подвел под них мушку своего автомата.
Мустафа лежал метрах в пяти от Андрея и тоже старался вести прицельный огонь. После одного его выстрела вдалеке сверкнул вскинутый вверх ствол винтовки и через мгновение скрылся за грудой камней. Оттуда больше не стреляли.
– Меткий, – похвалил его Андрей.
Ему и Мустафе отчасти повезло: за обочиной дороги как нельзя кстати оказалась небольшая ложбинка, похожая на неглубокий окоп. Это пока и спасало жизнь им и еще нескольким сослуживцам.
Андрей быстро перекатился к Мустафе:
– Сволочи, мы у них как на ладони. Надо срочно отходить!
– Старшие погибли. Приказ дать некому! – прокричал Мустафа.
– Старшие – мы с тобой.
– Да. Но все вместе не уйдем. «Духи» будут идти следом за нами. Кто-то должен организовать прикрытие.
– Я возьму отделение и остаюсь, а ты – всех остальных и сваливаешь.
– Нет, останусь я. Ты гораздо лучше знаешь местность.
– Ни ты, ни я не знаем эту местность вообще, – прокричал Андрей, но звук выстрелов заглушал его голос.
– Короче, Андрей. Вот монетка. Орел – остаешься ты, решка – я. Идет?
– Давай, только быстрее.
Мустафа подкинул монетку, поймал и накрыл ладонью другой руки:
– Решка. Значит, остаюсь я. Бери людей и отползайте.
– Отходим! – во все горло закричал Андрей.
– Второе отделение! – еще громче крикнул Мустафа. – Всем оставаться на своих местах!
Потом была злость, чувство мести, полное отсутствие боли и придающая невероятную силу ярость.
Мустафа, почти не понимая, что делает, выхватывал из рук убитых «калаши» и стрелял, стрелял, стрелял – без конца. Менял позицию, перемещался быстро, полз, перекатывался, перебегал. Казалось, он мог вырвать скалу с корнем, поднять над собой и обрушить на головы моджахедам.
Ему везло – пули не брали его. Полегло все отделение, а он один не давал бородатым боевикам сдвинуться с места. Таких воинов, как Мустафа, в которых вселяется дух войны, всегда боялись и уважали.
В конце концов он расстрелял все патроны, закончились гранаты. Со штык-ножами в обеих руках Мустафа поджидал врага – вернее, его глотку.
А потом был аркан, цепи, зиндан и долгие разговоры с муллой…
Мустафу хотели склонить на войну против Союза, но он был непреклонен. Долгие семь лет он провел в колодках. Нет, Мустафа не был рабом, он не выполнял никаких хозяйственных работ. Его кормили и держали как дикое животное, чтобы при случае показывать гостям, чтобы рассказывать, бессовестно привирая, о его подвиге. «Хозяин» гордился, что у него в заточении живет сказочный «богатырь» Алпамыш.
В речах муллы Мустафа нашел золотое зерно: хотя в реальности многих должных вещей нет, но, чтобы они стали реальностью, нужно за них бороться.
Разглядев в Мустафе праведного мусульманина, «хозяин» отпустил его с условием, что тот станет на сторону самого справедливого полевого командира, друга «хозяина», Сарвара-Муатабара. И Мустафе ничего не оставалось, как дать слово. Сарвар-Муатабар с его помощью одержал несколько блестящих побед в междоусобных распрях. «Хозяин» тем временем ушел в мир иной, а Сарвар-Муатабар решил стать политиком. Именно он «подарил» Мустафе его теперешний лагерь и несколько кишлаков вокруг горы на юго-востоке страны, а сам переселился в Кабул. И вскоре погиб при взрыве смертника.
* * *Мустафа-Шурави смотрел на тлеющий уголь, который то вспыхивал, выпуская желто-синий лепесток огня, то мерцал теплым красным ровным жаром.
