Сергей Самаров - Бикфордов час
– Я слышу, полковник-эфенди. Встаю…
Как быстро пролетели эти двадцать минут! Казалось, что только-только прилег, а уже стук в дверь. Абу Саид посмотрел на часы. Нет, все правильно. Прошло двадцать минут. И он эти двадцать минут прожил, похоже, вне времени, если такое вообще когда-то бывает.
Как человек, много читающий, Абу Саид был поверхностно знаком с понятием измененного состояния сознания. И сейчас его заинтересовало то, что он в подобном состоянии не чувствовал времени. Может быть, и в самом деле человек в какие-то моменты своей жизни способен выходить за границы времени? Об этом стоило подумать на досуге. Но вопрос сохранения времени жизни – это вопрос сохранения молодости, вечной молодости. И это тот вопрос, над которым стоит подумать, не жалея потраченных сил.
Быстро умывшись и одевшись в привычный местным взглядам зеленый лесной «камуфляж» взамен привычного взглядам в Саудовской Аравии песочного «камуфляжа», Абу Саид вышел к машине, где его уже ждали все остальные участники поездки. Свой упакованный заранее багаж майор принес с собой в большой спортивной сумке, не доверяя его чужим рукам. Но все же пришлось передать багаж в чужие руки перед тем, как забраться в кузов. Но там, в кузове, он уже сам устраивал багаж на заранее подготовленном матрасе, чтобы не сильно трясло при полном отсутствии дорог в этой местности. Здесь говорили, что «при отсутствии целых дорог», но Абу Саиду казалось, что целых дорог здесь никогда и не было. Их просто не делали. Или делали так, чтобы как можно быстрее начать зарабатывать на ремонте.
– Все устроились? – Майору Гризли рост позволял не цепляться за борт, чтобы подтянуться и заглянуть в кузов. Он свободно заглядывал, просто проходя мимо заднего борта. Боковые борта и перед были плотно затянуты брезентом, что давало хотя бы какую-то надежду на спасение от обязательной дорожной пыли. Правда, в брезенте было множество дыр, обещающих еще и наличие вентиляции, тем не менее такой транспорт не сильно пугал.
– Устроились, пан майор, – ответил один из трех украинских диверсантов, что ехали вместе с турками. Ответил именно украинец, потому что Гризли спрашивал по-украински.
– Если что, стучите. Мы постараемся ехать аккуратно, – это уже было произнесено по-арабски и относилось явно к Абу Саиду, который в ответ только согласно кивнул.
Через минуту машина тронулась. Майор Хайят хорошо знал, что до райцентра сорок километров, и понимал, что грузовик будет преодолевать эту дистанцию больше часа. И потому приготовился терпеть. Терпеть он умел. К этому приучили занятия в университете, да и раньше, живя еще в семье с родителями, Абу Саиду частенько приходилось терпеть. Вплоть до того, что приходилось иногда терпеть голод. Не часто, конечно, но он запомнил несколько таких моментов. И, основываясь на этих воспоминаниях, считал, что терпеть умеет.
И он терпел. Абу Саид устал сидеть в постоянном наклоне и руками придерживать свой упакованный груз, чтобы его не подбросило, когда подбрасывает машину. Несмотря на обещание майора Гризли, аккуратной подобную езду назвать было сложно. Видимо, и сам Гризли это понимал. И потому машина скоро остановилась, послышались голоса, но разговаривали по-украински, и потому молодой профессор ничего не понял. Но один из диверсантов-турок сказал на чистом арабском языке:
– Гризли сам сел за руль. Водила не хотел доверять, майор обещал пристрелить его за такую езду.
Но теперь езда пошла совсем другая. Машина плавно преодолевала и ямы, и бугры. Так, показалось майору Хайяту, они даже поехали быстрее. Наконец грузовик остановился. Через несколько секунд откинулся задний полог. За бортом видно было голову майора Гризли. Майор даже рукоятками загремел, открывая задний борт, чтобы удобнее было спускаться. За это действие такого командира стоило только похвалить.
– Вы хорошо ездите, – не смог не отметить Абу Саид…
Глава десятая
– За мной! – я дал команду батальонным разведчикам и первым двинулся в темноту, навстречу трем пока спящим «укропским» пулеметам. Карту минного поля, через которое предстояло пройти в первую очередь, я изучил хорошо, хотя и сделал это чрезвычайно быстро. Даже комбат Вихрь удивился и недоверчиво спросил:
– Никак все уже запомнил?
– Все запомнить невозможно, – не стал я лукавить и строить из себя супершпиона.
– А что тогда карту убрал? Посмотрел бы внимательно. Эту карту мы тебе с собой не выделяем. Эта карта – залог нашей безопасности.
– Не доверяешь? – хмыкнул я.
– Не в том дело. Просто я не верю в бессмертие. Шальная пуля, и все… Где-то в окопе пьяный Олесь проснулся, захотел в туалет, но спьяну добежать не успел – обгадился. И от расстройства психики дал очередь в ночь. И все. И пуля в голову. А утром кто-то сползает, хотя бы чтобы карманы «обшмонать», и все, и карта будет у «укропов». Рассмотрят. Будь уверен, они карты читать тоже умеют, когда протрезвеют. А иногда, когда выпить нечего, потому что все вокруг уже выпито, даже они трезвеют.
– Вот потому и не беру.
– Так рассмотри хорошенько. Зря мы, что ли, «коридор» делали? Наши саперы рисковали, чтобы ты прошел. Брюхом на мину ляжешь, мы в ответе будем. И нам обидно. Мины-то наши, мы ставили. Не для тебя же старались.
– Я уже посмотрел.
– Я и спрашиваю, запомнил? Ты говоришь, что все запомнить невозможно.
– Потому я и не забиваю себе память. Невозможно, значит, и пытаться не надо. Надо просто сфотографировать. А потом, уже на месте, фотографию в голове воспроизвести.
– Это как?
Вихрь не работал раньше со спецназом ГРУ и потому не знает, чему нас долго и с толком обучали, порой даже под гипнозом, чтобы развить определенные способности, недоступные человеку в нормальном состоянии. В процессе обучения, кто умеет, сам себя вводит в альфа-состояние полусна, кто не умеет, прибегает к услугам психотерапевта. И так проходят обучение. Знания, полученные в альфа-состоянии, откладываются глубоко, некоторые даже в подсознании. И помогают работать.
Комбат выложил на стол другую карту, где не было отмечено ни минное поле, ни «коридор», подготовленный саперами для меня и разведчиков батальона. Вихрь ничего не сказал, только пододвинул ближе ко мне карту и убрал подальше карандаши, чтобы я не начал на чистой карте отметки наносить. Я понял, чего он хотел в своей недоверчивости. И просто показал пальцем, где нам необходимо идти, придерживаясь «коридора». Комбат сверил с основной картой, покачал головой с непониманием, маловерием, но и с одобрением:
– Вот это память. Это какая же хренова нагрузка на мозг – все в голове держать… У меня бы, скажу честно, от натуги мозги бы через задницу вытекли.
Я еще раз повторил, что в голове всю карту, имеющую при своем масштабе множество мелких деталей и обозначений, удержать невозможно. Я просто фотографирую карту, а потом восстанавливаю фотографию в памяти. Причем фотография содержится тоже не в памяти, а в подсознании. А где живет подсознание, не скажет никто, кроме Бога. Никто не скажет, и где память в организме живет, не только подсознание. Сколько в различных институтах, университетах и лабораториях ни исследовали мозг в момент запоминания, не смогли найти участки, которые в это время активизируются. И есть даже предположение, что человеческая память живет не в теле, а где-то вокруг него, в ауре или еще где-то. Кто-то даже предположил, что все знания откладываются в земной оболочке, которую академик Вернадский назвал ноосферой. Запоминая что-то, человек добавляет свои знания в ноосферу, а потом считывает данные. Иногда эти же данные могут прочитать даже другие. И именно поэтому, например, Маркони и Попов одновременно изобрели радио. Попов испытал его на три дня раньше, а Маркони в это время изобретение запатентовал.
Вихрь после этого стал уже смотреть не с восхищением, а с недоумением. И только упоминание имени знаменитого академика удерживало его от того, чтобы покрутить пальцем у виска. А я дальше развивать теорию не стал, отчасти потому, что сам о ней только слышал, но почти ничего, кроме того, что сказал, не знал. И решил, что пора отправляться. Время, хотя темнота приходит уже в пять вечера, неумолимо приближалось к началу ночи. И даже странно было подумать, что только сегодня я еще был на территории России, и всегда имел возможность развернуться, и отправиться догуливать отпуск вместе с женой. Но привычное чувство ответственности, давно уже прочно осевшее в крови, заставляло делать иначе. К тому же судьба матери меня сильно волновала. И со смертью отца еще предстояло разобраться. Так разобраться, чтобы предотвратить подобные смерти других людей, которых я знал и помнил с детства, моих односельчан, и не только их. Когда зверь начинает чувствовать свою безнаказанность, он звереет еще больше. Волк, забираясь в загон с овцами, сначала убивает только одну, которую может унести. Но от запаха крови он пьянеет и начинает убивать всех. И не успокаивается, пока всех овец не перережет. Это волк. А я волкодав по сути своей и по воинской профессии. И моя работа, моя прямая обязанность задавить волка, чтобы не допустить последующих убийств. И в этом случае не самое главное в том, что убит был мой отец. Как я предполагаю – был убит. На его месте мог оказаться любой другой из моих односельчан. И я остановлю волков. Я объясню им, что не они хозяева жизни человеческой. А единственное доступное объяснение в данном случае – уничтожение их самих. Это мне и предстояло сделать…
